— Доченька! — Дверь открыла красивая моложавая дама, она бросилась к Оле и закинула руки ей на шею. — Милая моя!
Лютаев, стоя позади Ольги, хорошо разглядел ладони пожилой женщины: длинные пальцы, чистая кожа, аккуратно подстриженные и отполированные ногти, покрытые светло-розовым лаком. Именно на них он обратил внимание в первую очередь, потому что они ему напомнили руки его собственной матери. Он сразу почувствовал неприязнь к этой женщине, хотя видел ее впервые в жизни. Впрочем, руки как руки.
А вот духи у нее действительно были противные: запах цветов с примесью чего-то удушающего. Олег вспомнил свой сон, где они с матерью сидели на лугу и она неожиданно ударила его. Так же пахли тогда во сне полевые травы.
Ольга познакомила Лютаева с матерью.
— Это твой друг? — Елизавета Андреевна с чисто женским любопытством взглянула на Олега.
Он без всякого выражения вежливо наклонил голову.
— Мама, Олег Лютаев — друг Володи, — пояснила Ольга.
Елизавета Андреевна переменилась в лице.
— Иди ко мне, сынок… — Женщина сама сделала шаг ему навстречу. Прикоснулась ладонью к лицу, к щеке. Что-то было в этом прикосновении — нежное, теплое, чего Лютый не испытывал никогда в жизни. У его матери были другие руки — жесткие и холодные. — Ох, мальчики мои бедные… Ты знаешь, как погиб Володя?
— Да, на моих глазах.
— Расскажешь?
— Нет, лучше не надо… — помотал головой Олег и подумал, что он, кажется, насчет Олиной мамы ошибся: ничего вроде женщина.
— Я тебя понимаю, — Елизавета Андреевна перевела расстроенный взгляд на дочь.
— Мам, нам с Олегом надо серьезно поговорить, мы пройдем в комнату. Ты нам не мешай, ладно? — попросила Ольга и добавила извиняющимся тоном: — Мы ненадолго.
Она провела его в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь, взяла Олега за руку и усадила рядом с собой на диван. Он незаметно окинул комнату взглядом. Ничего особенного: дешевая, под стать хрущобе, мебель, письменный стол, книжный шкаф, забитый под завязку собраниями сочинений. На стене взятая в рамку увеличенная фотография Ольги и Воробья: оба беззаботно улыбаются и с надеждой глядят в объектив, как будто оттуда вот-вот должна вылететь птица счастья. Как все-таки здорово, что человек не знает своего будущего. Тогда бы все улыбаться перестали, это точно.
— Извини, что себя вела с тобой по-свински. У Быкалова наверняка везде прослушка, и в машине, и в моей квартире. Хотя, какая она моя? Мой дом здесь. На этом диване сидел Володя, здесь мы… Ладно, не будем об этом. Расскажи лучше мне про него.
— Он подорвал себя гранатой, когда нас окружили духи, — ляпнул, не подумав, Лютаев.
Ольга вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Меж пальцев у нее часто-часто побежали слезинки. Несколько секунд она крепилась, а потом заплакала в голос, навзрыд, горько и обиженно, как ребенок.
Олег почувствовал себя совершенно беспомощным. Сам он все свое — и боль и обиды, носил в себе и никогда не позволял им выбраться, вырваться наружу. А здесь все-таки девчонка… И что тут будешь делать? Он понимал, что никто не в силах помочь Оле в ее горе, но решил все-таки попробовать на свой лад ее успокоить:
— Воробей был настоящим бойцом и классным пацаном. Но его уже не вернуть. Ты поплачь, я подожду…
Он встал с дивана, подошел к шкафу и сделал вид, что разглядывает корешки книг. Через несколько минут всхлипы стали реже и тише. Он вернулся и сел рядом с девушкой.
— Скажи лучше вот что: ты на стоянке сразу меня узнала?
— Конечно. А ты согласился работать на Быкалова из-за меня?
— Из-за тебя, — признался Олег. — А у тебя с ним — серьезно?
Оля нервно дернула плечом и обиженно отвернулась в сторону.
— Продаешься, значит? — спросил он бестактно и тут же получил хлесткий удар ладонью по лицу.
— Прости, я не хотел тебя обидеть. — Олегу и в самом деле стало стыдно.
А Оля снова расплакалась. Тихо, беззвучно. Просто слезы потекли сами собой по щекам, и губы задрожали от обиды.
— Оль, ну извини. Правда, я не могу, права не имею судить тебя. Просто дурь в башке…
— Ладно, проехали. Пойдем к маме.
— Погоди. Ты от Быкалова уйти хочешь?
— Как? Ты думаешь, это так просто?
— Я про иглу знаю, — признался Олег нехотя.
— Что? Откуда? — Оля перестала плакать и расстроенно посмотрела на парня.
— Не важно. Ты этого боишься?
— Ты всегда такой простой, как прямой угол?
— Всегда.
— Трудно тебе, наверное, в жизни приходится. Долго так не протянешь…
— Еще как протяну, — уверенно заявил Лютаев, — да я всех зубами рвать буду и выживу…
— В Афгане тоже зубами всех рвал?
— Афган — другая тема, — дернулся Олег, — там я Родину защищал…
— От кого? — она скептически усмехнулась. — Помнишь фильм «Белое солнце пустыни»?
— При чем здесь фильм? У меня свое кино по жизни.
— Ну, не скажи. Восток дело тонкое. Сухов пришел в незнакомую страну со своей кривой правдой, вмешался в чужие семейные дела, из-за него погибла Гюльчатай. А женщины Востока вовсе не просили себя освобождать. Им паранджа не мешала, а Черный Абдулла нравился, и они его оплакивали после смерти как мужа. Любили они его, это ты можешь понять своей тупой башкой, — последние слова она почти выкрикнула, крепко сжав маленькие кулачки, словно собралась боксировать с Олегом.
— Я что-то не пойму, ты мне здесь черных что ли защищаешь? — раздраженно проговорил Лютый, имея в виду «Черных аистов».
— Причем здесь черных-нечерных? Это тебе не черно-белое кино. Это жизнь, она цветная! Я о людях ведь говорю! Как ты не поймешь, что в Афгане вам делать было нечего. Сколько погибло с обеих сторон, а что в итоге? Где мой Володя? Кто мне его вернет?
— Что ты гонишь? — крикнул он, задетый за живое. — В Афгане мы победили именно благодаря таким, как Володька. Ты ничего не понимаешь! Да мы там, девятая рота, сотню «Черных аистов» в землю вогнали! На одного погибшего десантника приходилось восемь-девять духов. Надо было сильнее их бить, мы там не-до-во-е-вали! — произнес он по слогам. — И только для того мы все это делали, чтобы арабы и американцы не поперли на Советский Союз, на Россию! И мы довели бы это дело до конца, если бы сверху, из Москвы, нам не дали приказ уйти из Афгана!
— Не буду я спорить с тобой…
— А со мной бесполезно об этом спорить! Это я там воевал, а не ты! И у меня тоже есть своя правда…
Лютый, уже ближе к вечеру, вез Олю домой. Бумер мягко катился по городским улицам, создавая ощущение силы и защищенности. Но девушка все время вертелась на своем сиденье и поглядывала в зеркало заднего вида.
— Посмотри назад, — попросила она наконец Олега. — Черный джип видишь?
— Ну, вижу, давно за нами едет.
— Это люди Быкалова. Он сам сейчас в Москве. А эти следят за нами. Сможешь от них оторваться? — она словно забыла о неприятном разговоре и в глазах у нее заиграли огоньки азарта.
— Зачем? Смысл?
— А без смысла — слабо? Просто чтобы им нос натянуть…
— Поехали! На поворотах джип все равно нас не достанет. Погоняемся. — Идея устроить соревнование с Быкаловскими шестерками Лютому понравилась, у него появился кураж, и он до упора утопил педаль газа в пол.
Бумер резво, как пришпоренный арабский скакун, рванул вперед. Ветер засвистел на выступающих частях машины.
— Не боишься, что Быкалов тебе за такие штучки голову оторвет? — поинтересовался Олег, кидая машину вправо.
— Пусть оторвет. Надоело мне жить в клетке. Газуй!
— Да газую уже! Куда едем-то? — Последние фразы они выкрикивали во весь голос.
— На край света!
— Ладно, тебе повезло, я знаю, где это!
Черный джип какое-то время висел у них на хвосте, но как только бумер выехал на узкую извилистую дорогу, петляющую в дебрях вековой тайги, ситуация переменилась. Крутые виражи вправо и влево заставили внедорожник с высоким центром тяжести сбросить скорость.
— Уходим под воду, в нейтральной воде! — орал Лютый как сумасшедший.
— Отстали! Отстали! — радовалась, как ребенок, Оля. — Гони, Олежек!
Лютый от неожиданности даже вздрогнул: Оля назвала его Олежком.
Асфальтовая дорога, попетляв, выскочила на дикий берег Енисея. От реки с одной стороны ее отделяла широкая полоса шоколадной глины. По другую сторону простиралась тайга.
Неожиданно съехав с асфальта и прокатившись метров тридцать по пересеченной местности, Лютый загнал бумер в пролесок и заглушил движок. Через минуту машина преследователей прокатилась вперед, потом еще через пару минут назад. Звук их движка затих в отдалении. Некоторое время Лютаев и Оля прислушивались к шуму ветра в верхушках деревьев. Стало ясно, что шестерки Быкалова потеряли их из виду.
В просвете между деревьями открывался чудесный вид на Енисей: могучая река торжественно несла свои серые воды, направляясь к электростанции. Идо свинцово-холодных волн с белыми барашками, казалось, было рукой подать…
