— Почему ты, Саша, хочешь начать отсюда? Можно же подойти ближе к переднему краю. Меньше мученья, короче у вас дорога будет.
— До окопов метров двести, на этом расстоянии будем учиться ходить по воде… Кстати, ни гу-гу второй роте.
— А если наши… нечаянно?
— Ничего нечаянного не произойдет. Если потребуется, мне же известен пропуск и отзыв. До свидания. Ну, давай руку. Да не злись ты на меня, в самом деле!
Они обнялись и на миг точно застыли, прижимаясь друг к другу. Потом Симонов пожал руку Рычкову. Лену он поцеловал в лоб. Когда она высвободилась из его объятий, по чернеющей топи уже хлюпали ноги Рождественского.
Не отыскивая удобного спуска, почти не думая, Лена шагнула в илистую трясину. Мягкая почва расступилась под ногами. Еще два шага. Ноги погрузились в холодную и липкую топь. Лена невольно шумно вздохнула. Рождественский, стоявший в трех шагах впереди, оглянулся. Лена до боли прикусила губы и решительно зашагала вперед.
— Как чувствуете себя, товарищ Лена? — спросил Рождественский.
— Ничего, спасибо, — стуча зубами и дрожа всем телом, внятно ответила девушка. — Замечательная купель, товарищ капитан.
— Купель впереди. А сейчас будем учиться ходить. Переставляйте ноги без шума. — Лена сделала три шага навстречу течению, с трудом выдергивая из илистого дна отяжелевшие сапоги. — Вот так, смелей! Ноги-то очень не поднимайте. Двигайте ими по дну. Выставляйте вперед не носок, а колено. Ну, еще раз… — Он повернулся к Рычкову… — Вы меня слышите, Коля? Вокруг нас тоже плеск воды… Главное — пройти без этого плеска, чтобы не привлекать внимание передового охранения.
С каждым шагом все выше и выше промокала одежда. Лену знобило. Как ни старалась девушка осторожней двигать ногами, все же вода булькала, шумно пузырилась. Уже у самого переднего края, где занимала оборону вторая рота, Рождественский жестом приказал им остановиться. Все кругом сковывала темная ночь. Стерлись всякие очертания, будто вся вселенная растворилась во мраке.
И вот левее русла «Невольки» мрак раскололся. В ночи сверкнули вспышки разрывов. Часто застучали станковые пулеметы. Завыли мины. Но из расположения второй роты не прозвучало ни одного выстрела. Рождественский понял причину этого внезапного огня. Повернувшись к Лене и Рычкову, он зашептал:
— Это Симонов. Наш майор хочет к левому флангу отвлечь внимание немцев. Торопиться надо…
Одна за другой в темное небо взмыли ракеты. В их безжизненном бледном свете маслянисто поблескивала мутная вода канала. На обвисшей ивовой лозе стал различим синеватый отлив.
Рождественский произнес негромко:
— Теперь на колени. Ползти будем, чтобы только головы оставались на поверхности. Тихонечко, осторожно так…
— Как рыбы, — сказал Рычков шутливым тоном.
— Из пистолетов вынуть патроны и положить под головные уборы.
Вся поглощенная тем, чтобы не произвести ни малейшего шума, Лена не заметила, когда они миновали расположение второй роты. Она ползла на коленях, хватаясь руками за скользкое грязное дно. Завитки волос касались темной воды. Ее ударил озноб, когда настороженный слух уловил шорох в кустарнике. Потом послышалась чужая приглушенная речь. Совершенно неожиданно перед самым ее лицом в темную воду упал тлеющий окурок, брошенный с берега.
Лена ничего не видела, но теперь уже знала, что рядом смертельная опасность. Сердце ее усиленно забилось, но любопытство победило страх, она взглянула на берег. Немцев не было видно; из-за стволов старых деревьев слышался их тихий говор.
— Ты, Ганс, уже знаешь, чего можно ждать от этих русских, — говорит один.
— Предстоят большие дела, — ответил второй, и в его тоне послышалась неуверенность. — Завидую тебе, Густав, ты хорошо провел свой отпуск.
— О, да-а!.. Я думаю, что и ты на моем месте не терял бы даром времени. Я побывал во Франции. Там спокойней, но… — Густав внезапно умолк.
Потом они снова негромко заговорили, но слабое журчание воды, катившейся через плечи Лены, не давало ей возможности уловить смысл их разговора.
Касаясь руками дна, Лена поплыла дальше.
Где-то очень близко загудели моторы и залязгали гусеницы танков.
Лена не знала, сколько времени она пробиралась по грязному каналу. Осторожно передвигаясь, она смотрела вперед, прислушивалась к жизни на берегу: из тьмы доносился смутный говор, какая-то возня, бряцание. Останавливаясь на миг, дрожа от холода, она улавливала трепетный шелест листвы, шорох ветвей.
Позади зарокотали моторы самолетов. Их знакомый прерывистый звук тяжело покатился над степью. Пронзительно засвистела падающая авиабомба. Казалось, взрывная волна хлестнула по вершинам ив над самым каналом. Вблизи раздался возбужденный голос вражеского солдата: «Гут, гут!»
Рождественский старался представить себе танковые силы, которые подтягивались врагом к переднему краю. У него не было сомнения в том, что немцы с рассвета перейдут в решительную контратаку. «Очевидно, острие главного их удара направлено против участка, занятого нашей стрелковой дивизией, — думал он. — Нужно спешить, чтобы до рассвета встретить разведчиков с рацией».
Но впереди смутный блеск воды обрывался. Черная полоса пересекла канал. «Мост!» — догадался Рождественский, досадуя. Он знал, что на «Невольке» мосты лежат над самой водой. «Придется нырком», — подумал он, заметив около моста темную фигуру вражеского солдата.
Подплыли сначала Рычков, потом Лена. Рождественский указал им на силуэт часового. Стуча зубами от холода, Рычков прошептал ему на ухо:
— Я сниму часового… Разрешите?
Приложив палец к губам, Рождественский предупредил:
— Тсс!..
Лена замерла у берега. Она теперь не ощущала холода, как прежде. Все тело ее окаменело, сделалось чужим. Ожидая решения комиссара, она думала: «Надо взять себя в руки, быть такой же, как при отступлении из Харькова». Но она была не в состоянии подавить охватившую ее нервную дрожь.
Через мост прогромыхала колонна грузовиков. Часовой продолжал расхаживать по мосту от берега к берегу. «Что же делать? — спрашивал у себя Рождественский. — Вблизи солдаты противника. Выходить на берег опасно». Сидеть же без движения, погруженными в воду до самого рта, становилось невмочь. В силах Рычкова он сомневался. «Сниму сам», — решил он и шепнул на ухо Рычкову:
— Я сам… Ждите…
Осторожно, бесшумно он пополз на берег.
Пока Рождественский обходил часового с тыла, время тянулось так долго, так мучительно, что Рычков стал беспокоиться. Он решительно выкарабкался в кусты. В это время часовой остановился. По-видимому, он всматривался в кустарник, который укрывал Рычкова. «Услышал хруст лозы, черт!» — с досадой подумал он. Но сейчас же заметил метнувшуюся фигуру Рождественского. Часовой издал тихий, протяжный стон и повалился. Мгновение Рождественский постоял, точно в раздумье. Потом он махнул рукой. Рычков оглянулся, чтобы позвать медсестру. Но Лена была уже рядом. Он прошептал ей на ухо:
— Наш капитан открыл счет…
— Видела, — ответила Лена, зябко постукивая зубами.
Они вышли к мосту. Рождественский снял с шеи часового автомат, достал запасной магазин, набитый патронами, и две гранаты. Труп столкнул в воду.
— Вперед! — приказал комиссар.
Еще с километр шли водой, чтобы не оставить следа на росистой траве. Потом он сказал:
— Теперь резкий поворот влево. Здесь должен быть хутор. Прислушайтесь внимательно. Крик перепелов — это сигнал разведчиков дивизии.
Вокруг чернел мелкий кустарник. Под ногами мягкая трава. В небе сквозь редеющие облака проглядывали звезды.
Рождественский на ходу бросал:
— Быстрей, быстрей!
Лена не шла — бежала, еле поспевая. Мокрая одежда затрудняла движение. Рождественский оглядывался назад и повторял настойчиво: «Быстрей!» По тону его голоса девушка чувствовала, что человек изменился, стал жестким и злым. «Быстрей!» А пальцы рук не в состоянии были удерживать сумку. Лена уронила ее на землю. Споткнулась и сама упала. Потребовалось огромное напряжение, чтобы подняться. Рождественский схватил ее под руку.
— Устали вы, вижу! — мягко и в то же время с досадой сказал он.
Стараясь понять недосказанный смысл этой фразы, она вдруг высоко вскинула измазанное грязью лицо, отстранила его руку:
— Думаете: вот связались с девчонкой?
— Да что вы! Об этом и мысли не было.
«Соблюдает тактичность, — подумала она, — не хочет сказать мне правду, что я его связываю больше, чем помогаю». И все же, чувствуя глубочайшее к нему доверие, Лена решила сказать комиссару правду. Пробежав еще с километр, не боясь, что окончательно разочарует Рождественского, она призналась:
— Очень устала.
Тот взглянул на нее. Лена поспешно добавила:
