Высказался брат несколько путано, однако Дмитрий понял и запомнил: солдату воевать, а не о наградах думать надо; наиглавнейшая солдатская задача — точно выполнить любой приказ своего командира.
— И еще одно, Митька, тебе сказать я просто обязан, — неожиданно продолжил Трофим, вставая. — В первом бою на тебя обязательно страх навалится. Может, еще и перед боем, может, во втором и даже третьем объявится. И спорить со мной не моги: я и мои братья-фронтовики уже прошли через это. Навалится на тебя страх, а ты в ответ — на него, да еще большей силой!.. И думать не смей, чтобы ему хотя бы и самую малость уступить: засосет с головой… Я-то рядом буду с тобой, так что и поддержку в любой момент окажу, и в ухо могу заехать. По-братски. Если большего не схлопочешь.
Поздним вечером, наговорившись и накурившись вдоволь, стали укладываться на ночлег. Тут Егорыч, тот самый усач, про которого Трофим упоминал днем, вдруг чертыхнулся и сказал, словно отрубил:
— Духотища в этом закутке — дохнуть человеку невозможно. Эй, Митрий, кочуй сюда, а я поближе к воздуху обоснуюсь.
Перебрался Дмитрий к брату, нечаянно коснулся рукой его плеча — будто в детство окунулся, когда они, все три брата, спали рядком и на полу…
Трофим скоро стал тихонько похрапывать. И вообще все в землянке, казалось, спали спокойно. Будто не в прифронтовой полосе, а в доме отдыха находились!
А вот у Дмитрия сна ни в одном глазу. Неужели потому, что напряженно вслушивается в каждый артиллерийский залп, стараясь не упустить тот момент, когда они начнут приближаться?
Уснул только под утро, прижавшись к спине Трофима и окончательно решив, что пусть кровь из носа ручьями хлещет, но он, Дмитрий, обязательно осилит свой страх, если тот заявится.
Орудия с короткими паузами всю ночь долбили фашистские позиции. И наблюдатели, торчащие в окопах, безошибочно определили, что завтра наши опять попрут вперед, что сегодняшняя ночь, очень даже возможно, и последняя, которая дана полку на отдых.
День прошел в обычных занятиях по боевой подготовке, а едва стемнело, роту подняли по боевой тревоге, и через считанные минуты, превратившись в короткие людские цепочки, она, вроде бы и не очень торопливо, пошла на запад, туда, где с раннего утра особенно яростно грохотали пушки.
Дмитрий замыкал цепочку отделения. Перед его глазами все время маячила спина Егорыча. Такая обычная, мужицкая. Только в вылинявшей от многих стирок гимнастерке и перерезанная шинельной скаткой.
Слева и справа, спереди и сзади тоже шли отделения, из которых слагались взводы, роты, батальоны и полк. Лишь изредка слышался неспешный спокойный говор. И Дмитрия крайне удивило, что в голосах людей, во всем этом движении массы солдат, приказом посланных в скорый бой, не улавливалось и малой тревоги; невольно вспомнилось, что, так же деловито вели себя его земляки, когда он в их потоке шел к проходной заводика.
— Эй, Митрий, пока шагай со мной рядом, — вдруг, сказал Егорыч буднично, словно скучая без собеседника.
Поравняться с ним — два шага побыстрее сделать.
— Кури. — И Егорыч протянул свой кисет.
— А можно? — усомнился Дмитрий, однако потянулся за махоркой и только сейчас заметил, какие непослушные, дрожащие у него пальцы.
— До настоящей передовой еще километров пятнадцать, значит, почти два часа ходу. Да и задержки в пути обязательно будут. По приказу или так, от случая зависящие. Вот и должен солдат пользоваться этими часами. Для расслабления души.
Как и предсказывал Егорыч, были одна запланированная и две случайные остановки. Последняя — буквально в двух или чуть более километрах от окопов, которые надо было занять, сменив товарищей. Теперь наша тяжелая артиллерия била уже из-за спины Дмитрия и его однополчан: снаряды, угрожающе урча, проносились высоко в небе, чтобы ударить в землю где-то там, за линией фронта, которую довольно точно обозначили трассирующие очереди пулеметов и автоматов и разноцветные ракеты; эти, как догадался Дмитрий, пускали исключительно фашисты. И сделал правильный вывод: нервничают, можно сказать, здорово психуют. Сделал это открытие — приободрился, почувствовал себя несколько увереннее.
Зато позднее, когда, стараясь не издать даже незначительного шума, побежали в окопы по ходу сообщения, когда над головой стали противно повизгивать фашистские пули, а мины рваться в угрожающей близости, вдруг родилось чувство собственной беззащитности. И мерзкий холодок заполз под потную гимнастерку.
Оказавшись в окопе и на том самом месте, которое было ему указано, Дмитрий немедленно почти упал на дно окопа и решил, что ни за что не встанет до приказа. Лежал на подрагивающей земле и настороженно ловил посвист каждой пули, каждую приближающуюся мину считал своей, нацеленной именно в него, Дмитрия Сорокина.
Жалость к себе, казалось, вот-вот захлестнет его окончательно. В это время рядом и возник Трофим. Он стоял почти во весь рост, лишь чуточку пригнул голову, чтобы, она не возвышалась над бруствером. Лежать, когда стоял старший брат, было недопустимо, и Дмитрий встал, как можно больше втянув голову в плечи. Чувствовалось, Трофим хотел сказать что-то резкое, может быть, и обидное, но Егорыч опередил:
— А ты, сержант, прикажи молодому солдату сейчас, пока не рассвело, очистить окоп от завалов.
Сказал буднично, словно не на фронте, а в глубоком своем тылу посоветовал послать за дровами или еще чем.
— Почему сам не прикажешь? Или тебе как бывалому солдату не дано такого права? — зло оборвал его Трофим, махнул рукой и побежал куда-то.
— Вот и мне, старому, попало из-за тебя, телка, — проворчал Егорыч несколько удивленно. И уже Дмитрию — строго, начальственно: — Слыхал, что сказано? Бери лопатку и шуруй.
Дмитрий не посмел ослушаться и пошел к ближайшей кучке земли, которую вражеский снаряд совсем недавно обрушил в окоп. Боязливо вонзил в нее лопатку (вдруг ТАМ услышат, что он роет), с откровенным страхом выбросил первую порцию земли. И замер. Фашисты не отреагировали. Все равно с опаской сделал еще несколько бросков. Все ждал, что фашисты услышат его работу и обрушат шквальный огонь. Те молчали. А кучек земли было предостаточно, и все надлежало ликвидировать до рассвета. И он, чтобы успеть к сроку, стал работать живее, потом увлекся настолько, что и посвист пуль, и пофыркивание приближающихся мин отошли на задний план. Больше того — он почему-то вдруг стал безошибочно определять, что эта мина полыхнет огнем далеко от него, а вот этой следует остерегаться.
Выкинул из окопа последнюю лопатку земли — вернулся на свое место, опять обосновался рядом с Егорычем. Но не опустился на дно окопа, где дремал тот, а встал на земляную приступочку — уж очень хотелось взглянуть в сторону фашистов.
— Не дури, Митрий, — немедленно окликнул его Егорыч. — Солдатская наука, она простая: от смерти не бегай, но и ее не ищи… Дойдет твой черед — тогда и валяй, выглядывай. А сейчас лучше пристраивайся рядком да храпанем спаренно, пока начальство позволяет.
Нет, спать Дмитрию нисколько не хотелось: ведь он совсем недавно поверил, что может быть солдатом! Очень желал поделиться этой радостью с Трофимом и побрел по окопу, разыскивая брата.
И еще одно открытие: все товарищи отдыхали! По своему росту подогнали приступочки, стоя на которых будут вести стрельбу, в специальные ниши, выдолбленные в передней стенке окопа, аккуратно уложили противотанковые гранаты и бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью и дремали, сидя и даже лежа на дне окопа; все, как и Егорыч, влезли в шинели с поднятыми воротниками да еще и пилотки натянули на уши..
Дмитрий, хотя и нашел брата, не стал тревожить его дрему. Просто постоял, тепло глядя на него, и побрел обратно, пристроился рядом с Егорычем и тоже в шинели, почувствовав прохладу приближающегося утра.
Казалось, только поддался сну, казалось, только на мгновение забыл о том, что находится на передовой, — покой разметал предупреждающий возглас:
— Воздух!
Дмитрий вскочил, бездумно метнулся к тому месту, откуда ему надлежало вести огонь по врагу. Скорее всего, и изготовился бы к стрельбе; возможно, и стеганул бы в небо длинной нервной очередью. Помешал Егорыч, который проворчал добродушно:
— Не мельтеши перед глазами. Первым делом каску напяль, а потом садись на дно окопа, сожмись в комок и жди… Самое поганое для солдата время, когда его самолеты атакуют.
На пункте подготовки молодых солдат, где Дмитрий пробыл около месяца, старшина самозабвенно и не раз рассказывал о том, что какой-то взвод однажды огнем из своего стрелкового оружия сбил фашистский самолет. И Дмитрий сделал вывод: только так впредь и надо поступать при налете вражеской авиации — лупи по фашистским самолетам из всего, что стрелять может! А здесь и Егорыч, и все другие бывалые солдаты — даже Трофим! — просто сидели в окопе и вроде бы равнодушно дымили махрой. Будто их не волновало: а куда грохнет следующая бомба.
