Мама сидит, скрестив ноги, и описывает ему жилище Марьяны.
– У нее есть большая комната, а при ней чулан. Днем ты будешь в большой комнате, а ночью будешь спать в чулане.
– Меня и у Марьяны могут схватить? – осторожно спрашивает Хуго.
– Марьяна будет беречь тебя как зеницу ока.
– Почему я должен спать в чулане?
– Так безопаснее.
– А она будет читать мне из Библии?
– Если попросишь.
– Она умеет играть в шахматы?
– Думаю, нет.
Короткие вопросы и ответы звучат для него последними приготовлениями к тайному путешествию. Хуго тяжко сидеть в подвале, и он с нетерпением ожидает того дня, когда навьючит на себя рюкзак и вместе с мамой спустится в канализационную трубу.
– Там есть школа? – вдруг спрашивает он.
– Милый, ты не будешь ходить в школу, ты должен будешь сидеть в укрытии, – отвечает мама изменившимся голосом.
Для него это звучит как наказание, и он спрашивает:
– Все время в укрытии?..
– Пока война не кончится.
Ну, это ничего: он где-то слышал, что война не продлится долго.
Маме больно слышать, как Хуго вслепую пытается что-нибудь разузнать. На большую часть его вопросов она отвечает полными фразами, на другие короткими полуфразами, но всегда правду. Она взяла себе за правило не обманывать его. Но если по-честному, иногда она выражается туманно, отвлекает его внимание и скрывает от него кое-какие вещи. Оттого она испытывает некоторые угрызения совести. Чтобы справиться с ними, она говорит:
– Ты должен быть начеку, вслушиваться в каждое слово и понимать, что мы живем в необычное время. Все теперь не так, как раньше.
Он чувствует, что мама в отчаянии, и говорит:
– Я вслушиваюсь, мама, все время вслушиваюсь.
– Спасибо, милый, – отвечает мама и чувствует, что в последнее время теряет контроль за словами. Они слетают с языка, но не затрагивают сути. Она, например, хочет рассказать ему о Марьяне и о том, чем она занимается – чтобы знал и остерегался, но никакие слова, которые она пытается подыскать, не помогают ей.
– Прости меня, – говорит она внезапно.
– За что, мама?
– Ничего, просто так, с языка сорвалось, – и она прикрывает рот платком.
Но это не успокаивает Хуго. Ему кажется, что мама хочет открыть ему большую тайну, но почему-то не решается. И из-за этой своей нерешительности он опять спрашивает о том, о чем мама уже рассказывала ему.
– У Марьяны есть дети? – пробует он зайти с другого конца.
– Она не замужем.
– Чем она занимается?
– Работает.
Чтобы покончить с этим допросом, мама говорит:
– Ни к чему столько вопросов. Я тебе повторяю: Марьяна добрая женщина, она будет беречь тебя как зеницу ока, я в ней уверена.
На этот раз Хуго обижается и говорит:
– Больше не буду спрашивать.
– Спрашивать ты можешь, только знай, что не на каждый вопрос есть ответ. Некоторые вещи невозможно объяснить, а есть такие, что дети в твоем возрасте не поймут. – И добавляет, чтобы немножко успокоить его: – Поверь мне, очень скоро тебе все станет ясно, ты многое поймешь и без моих ответов, ведь ты такой умный мальчик.
Мама широко раскрывает глаза, и оба они улыбаются.
4Наконец наступила ночь. Ей предшествовал целый день обысков в доме за домом, арестов и криков ужаса. Петля затягивалась все туже, и мама решила, что в полночь они отправятся в путь. Все эти дни в подвале Хуго не ощущал страха. Теперь же, когда он, стоя на коленях, запихивал книжки в рюкзак, его руки дрожали.
– Мы ничего не забыли? – спрашивает мама, как она обычно спрашивала перед тем, как они отправлялись в отпуск.
В час ночи они поднялись по ступенькам в темный дом. Сквозь темень Хуго была видна его комната – письменный стол, комод и книжный шкаф. Его школьный портфель лежал около ножки стола. «Я больше не буду учиться в школе» – промелькнуло у него в голове.
Мама торопливо уложила кое-какие небольшие вещи в сумочку, и они через заднюю дверь вышли на улицу. На улице было темно и тихо, и они шли, прижимаясь к стенам, чтобы никому не попасться на глаза. Около дома, где раньше была кондитерская, был люк. Мама подняла его крышку, спустилась вниз, и Хуго бросил ей чемодан и рюкзак. Он тут же свесил ноги вниз, и мама ухватила его обеими руками. На их счастье, в это время поток нечистот не был глубок, но из-за вони и спертого воздуха идти было трудно. Хуго знал, что многих схватили при выходе из канализации. Мама предположила, что воскресной ночью часовые напьются и не выйдут из гетто, чтобы сидеть в засаде и подстерегать беглецов. Дышать становилось все труднее. Только они дотащились до середины, как у Хуго подкосились ноги. Мама не потеряла самообладания, потащила его за собой и наконец подняла наружу. Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит на траве.
– Что случилось, мама? – спросил он.
– Там было душно, и тебе стало дурно.
– Я ничего не помню.
– Да нечего там помнить, – попыталась отвлечь его она.
Потом Хуго будет много думать об этой темной ночи, стараясь связать воедино все детали, снова и снова удивляясь тому, как мама сумела вытащить его из канализации и вернуть к жизни.
А пока что было опасно задерживаться в чистом поле. Пригибаясь, они пошли к ближайшей рощице. Каждые несколько минут опускались на колени и прислушивались.
– Марьяна работает по ночам, и тебе придется оставаться одному, – сообщила мама еще одну подробность.
– Я буду читать и решать задачи по арифметике.
– Надеюсь, у Марьяны в комнатке есть лампа, – сказала мама дрожащим голосом.
– Когда ты придешь повидать меня?
– Это от меня не зависит, – ответила она без особенного выражения.
Потом они устроили перерыв и сидели молча, и Хуго казалось, что уже прошло много часов с тех пор, как они вышли из подвала, прошли по канализации и выбрались оттуда.
– Папа тоже придет навестить меня? – спросил он, не думая, что причиняет маме боль.
– Разгуливать по улицам очень опасно, разве не видишь сам?
– А после войны вы придете повидать меня?
– Мы тут же придем. Даже на минутку не задержимся, – ответила она, довольная, что на этот раз нашла верные слова.
После этого она рассказала ему, что не собирается возвращаться домой, а пойдет в соседнюю деревню. У нее там есть подруга, с которой она когда-то ходила в школу, и, может быть, эта подруга согласится спрятать ее, пока не закончатся трудные времена. А если эта подруга не согласится, она пойдет в деревню Хлинице, там живет женщина, которая работала служанкой в доме бабушки и дедушки, пожилая женщина с хорошим характером.
– Почему ты не останешься со мной?
– Там для меня нет места.
Потом она стала говорить так быстро, как будто читала вслух или декламировала. Он не понял ничего из того, о чем она говорила, только почувствовал, что она хочет открыть ему нечто, что трудно объяснить. Голос был ее, но не обычный ее голос.
– Мама!
– Что?
– А ты придешь навестить меня? – слова сами вырвались у него изо рта.
– Конечно, приду. Разве ты сомневаешься?
Тишина смешалась с темнотой, и от мягкой почвы поднимался запах влажной травы, по которой они ступали.
– Осень, – произнесла мама, и ее голос стер воспоминание о душной канализации и страхах этой ночи.
Другие образы, тихие и чарующие, возникают из глубины забвенья.
Осенью они обычно вместе ездили на выходные в Карпаты полюбоваться природой. Осень покрывала землю бесчисленными оттенками, и они ступали медленно, чтобы не повредить большие листья, оторвавшиеся от деревьев и ярко расцветившие все вокруг. Отец Хуго нагибался, поднимал лист и говорил:
– Напрасная трата.
– Трата чего? – не заставлял себя ждать мамин вопрос.
– Этой красоты.
Говорились тогда и другие чудные вещи, но Хуго их не воспринимал, а может – не сохранил их в памяти. Его общение с родителями было в такие часы деликатным и приятным, и сказанное погружалось в него.
На секунду Хуго показалось, что мама вот-вот скажет: «Уже поздно, пойдем домой. Мы ошиблись, но это можно исправить». Иногда маме требовалась эта фраза – одно из ее оптимистических выражений. Папа любил эту фразу и старался пользоваться ей на свой собственный лад.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, глядя на Хуго широко раскрытыми глазами.
– Отлично.
– Слава богу. Через полчаса мы уже будем у Марьяны.
Хуго, переполняемый воспоминаниями о Карпатах, попытался отложить расставание и сказал:
– Зачем торопиться?
– Марьяна ждет нас. Мне не хотелось бы ее задерживать. Уже поздно.
– Ну еще немножко.
– Нельзя, милый. Дорога оказалась долгой, вопреки тому, что я думала.
Хуго знакома эта фраза – вопреки тому, что я думала, – но в этот раз она прозвучала как бы вырванной из другого места и другого времени.
