— Поймаем, поймаем американцев, товарищ полковник, не сомневайтесь, — крикнул кто-то из задних рядов.
— Итак, товарищи офицеры, — водружая очки на место, продолжил Стрельцов, — имеем достоверную информацию ХАДа о наличии трёх военных советников США в квадрате...
Капитан Гаджиев услужливо ткнул указкой в карту.
— Ага... Вот именно... Именно в этом квадрате. — Стрельцов склонился к карте, поднял очки и, шевеля губами, попытался прочесть название населённого пункта про себя. — Джан... Джанбаз...
— Джанбазхейль, товарищ полковник. Это на востоке от их главной базы Тура-Буры, — помог старику майор Белоусов.
— Тура-Буры, — одними губами беззвучно повторил старый партизан название базы.
Тут же со своего места соскочил капитан Гаджиев:
— Короче, товарищи офицеры! Вопрос решённый. Завтра в семь утра сводный отряд первой и второй группы при поддержке взвода пограничников выезжает на аэродром. Руководителем операции назначен майор Белоусов. В восемь ноль-ноль четырьмя бортами при поддержке штурмовых вертолётов отряд вылетает на юг и ориентировочно в восемь-сорок десантируется на прилегающую к Джан... Джанбаз...
— Джанбазхейлю!
— Спасибо... то есть десантируется вблизи Джан... Джанбаз... Ну, вы поняли!
«Великий Хурал», улыбаясь и оживая, утвердительно закивал головами.
— Прошу подготовить оружие, боеприпасы и медикаменты... на всякий случай, — добавил полковник Стрельцов. — А сейчас — всем в столовую. Уже дважды кашу разогревали.
В столовой Герман оказался напротив вчерашнего «песняра», который сменил его на посту. Бородатый леший мрачно жевал овсяную кашу, запивая её компотом. Увидя устремлённый на него взгляд, леший оставил ложку и с вызовом спросил:
— Что надо?
— Да так... Ты меня не помнишь?
— Помню... вчера из Кабула прилетел.
— Да нет! А как я тебе пост сдавал — не помнишь?
— Извини, друг, вот этого не припоминаю, — вытаскивая из бороды хлопья овса, признался леший.
— Герман, — протягивая руку сменщику, представился молодой человек.
— Виктор Колонок, — пожимая протянутую руку, ответил бородач.
— У нас что, одни Викторы в отряде? — перебирая в памяти новых знакомых, удивился Герман.
— Этого добра хватает, — согласился он. — Для полной «Виктории» над духами, понимаешь... — Сосед с самым подходящим для Афганистана именем минуту помолчал и, наклонившись к собеседнику, спросил: — Герман, кстати, а я вчера ночью ничего такого не делал?
— Нет, — слукавил молодой человек. — Разве только песню спел, и то — не до конца.
— Тут такое дело... — и бородач, оглянувшись по сторонам, перешёл на шёпот, — я пистолет потерял.
— Искал?
— Всё вокруг поста обшарил! — в отчаянье признался Колонок.
— Пошли со мной, у меня тут кой-какие соображения есть, — подбодрил его Герман.
Оба ночных караульных быстро запихали в рот остатки каши, допили компот и дружно направились на пост. Ещё раз перетряхнули старый матрас и прошлись по близлежащим кустам — всё тщетно. У Германа оставался единственный вариант: он держал в голове песню лешего о Ясе, который косил какую-то «конюшину». Поэтому он первым пошёл по одной из трёх извилистых дорожек, сходящихся у старого матраса. Место временной лёжки пьяного «песняра» нашлось сразу. Первое, что бросилось в глаза, — подсумок с четырьмя автоматными рожками.
— Твой? — спросил подошедшего Герман.
— Мой! Ети его мать! А я про него и думать забыл... — обрадовался Виктор. — А вот и пистолетик! — с выражением полного счастья в голосе закончил поиски напарник.
Подняв пропавшие вещи, Колонок засунул пистолет за пояс, надел подсумок на ремень и подошёл к Герману. Герман, сотворив скромное выражение лица, приготовился принимать благодарности. Но такого он просто не ожидал: леший сгрёб благодетеля в охапку, троекратно облобызал, размазывая на его лице остатки каши, застрявшие в бороде.
— Дай тебе Бог многие лета! — закончил счастливый бородач церемонию. Отойдя на шаг, он торжественно осенил Германа крёстным знамением и, наконец, поделился своими страхами.
— Милай, ты ж меня от позора спас! Найди это кто другой — мне криндец! За неделю из партии и органов вышибут! Идём, я тебя спиртиком угощу!
— Спасибо, в следующий раз. Мне к завтрашней операции готовиться надо.
— Летишь? — полуутвердительно спросил Колонок и, дождавшись кивка в знак согласия, продолжил: — Зря это всё. Наши командиры сами только недавно прибыли. Горячатся, а ситуации не просекают.
— Что так?
— Полковник наш — мужик, конечно, хороший, душевный даже, да только война эта — не его. Он ещё в той, Отечественной, как застрял, так и выбраться не может.
— А капитан Гаджиев?
— Карьерист он, Герман, — подходя к палаточному городку, высказал свои соображения Виктор, — обыкновенный сопляк, пороху не нюхал. Кто его толкает — не знаю. Вот погоди, вернётся Крест, начнём работать.
— Кто такой Крест? — удерживая полог, поинтересовался Герман.
Офицеры вошли в брезентовый домик второй группы и уселись за пустым столом с разбросанными костяшками домино. В палатке никого не было.
— Крест — это Серёга Крестов из Ташкента, — продолжил новый знакомый. — Он в прошлом году разработал самую масштабную операцию против «духов» в Тура-Буре и освободил двести заложников. Тебе это что-нибудь говорит?
— Ага.
— Вот когда Крест, Лях с Мамонтом через пару недель из отпуска вернутся, тогда и порядок будет, а пока — пусть начальство потешится, в бирюльки поиграет.
Виктор грузно поднялся со стула, сбросил сбрую с подсумком на кровать. На брезентовом пологе у её изголовья висел целый иконостас фотографий. Герман подошёл и начал вежливо разглядывать.
— Семья?
— Да, как видишь.
— Жена красивая... А дети в тебя пошли.
— Идти-то им больше некуда! — хохотнул счастливый глава семейства.
— А это твой отец? — спросил Герман, наткнувшись на фотографию симпатичного мужчины с выразительным лицом.
— Нет, не мой. Это отец всех белорусов.
— Машеров, что ли? — сообразил Герман.
— Он, родимый. Жаль, пожил мало. Прикончили его.
— Как же так! Сказали — ДТП... Вроде как его машина в самосвал въехала.
— А ты больше уши развешивай! — слегка обозлился Виктор. — На других соплежуев из Политбюро даже велосипедом не наедешь, а тут, понимать, самосвал в кустах!
Герману вдруг в голову пришла простая мысль: настоящая свобода слова бывает только на войне! Здесь, в Афганистане, всех будто прорвало. Родимые пятна социализма так и пёрли из глоток, и заткнуть их, видимо, не было никакой возможности.
— В Минске был? — спросил Колонок.
— Нет ещё, не доводилось.
— А на Олимпийских играх в Москве?
— Был. Сидел в Кунцеве, охранял гандболистов.
— Ну и как? Коммунизм видел?
— Да, точно, — признался Герман, — наверное, это и был коммунизм!
— А у нас в Минске уже давно коммунизм! — запальчиво воскликнул Виктор. — Потому что все работают. Мы сборочный цех Советского Союза.
— Извини, Витя, слышал уже. Работают все — и узбеки, и хохлы, и казахи с грузинами. Только русские ни хрена не делают. Наверное, поэтому у нас в магазинах сметану через край разливают, а в Киеве ложка в той же сметане сутки стоять может. Я, Витёк, только в Тернополе на Украине впервые пиво разливное попробовал. Из бочки ручным насосом качали. Пена шапкой стояла. Может, и в Риге все без продыха работают? А у них что ни шаг — то кафешка, что ни два — ресторан. Колбасы — десятки видов. А у нас — «Докторская» да «Любительская». Весь N-ск — один сплошной завод, все улицы копотью засраны, а наш Академгородок — это же половина отечественной пауки. Только жрать нечего! Ты когда-нибудь в очереди за молоком стоял, так, чтобы за час до открытия магазина...
— Ладно, Гера, уймись, — спохватился бородач, смущённо жуя отвислые усы. — Может, ты и прав. Давай лучше к завтрашней операции готовиться.
Герман согласился и пошёл в свою палатку.
На базе уже вовсю кипела работа: Конюшов модифицировал кобуру, орудуя перочинным ножиком. Вырезав очередной кусок, он цеплял кобуру на ремень и проверял, насколько быстро может выхватить пистолет. Трудяга Фил перематывал цветной изолентой автоматные рожки, скрепляя их попарно. В Германе ещё бурлила обида за земляков, которые пили сметану и ни разу в жизни не видели бочковое пиво.
— Фил, — придрался он к бывшему «коммунальщику», — ты что фигнёй маешься!
— Что? — не понял Олег, который по мере роста бороды и усов всё больше и больше походил на Хо Ши Мина.
— Зачем ты их связываешь?
— Так удобнее. Смотри, — с этими словами Филимонов снял уже собранный двойной магазин и, перевернув его, попытался пристегнуть к автомату другой стороной. Вышло не сразу, но Олегу демонстрация показалась убедительной. Герман взял его автомат в руки, повторил манёвр, однако результатами остался недоволен.
