— Что он говорит? — не выдержал Белоусов, сидящий по левую руку от Германа.
— Там перед высоткой возле Джанбазхейля должна быть разрушенная мечеть. В ней могут быть «духи». Лучше над ней не лететь, — пояснил переводчик. — Только мы эту мечеть на карте найти не можем.
— Дай сюда! — майор взял карту и начал изучать квадрат предполагаемой высадки десанта. Квадрат был изрядно замусолен штабными офицерами, разрабатывавшими операцию.
— Руки хоть мыли бы, стратеги... — брезгливо поморщился Белоусов. — А это что? — воткнул он палец в какой-то топографический символ. — Что это за хренотень?
К майору присоединился Герман. Символ был ему незнаком.
— Может, это и есть мечеть? — предположил он.
— Тогда почему над кружочком крест? — усомнился майор.
— Крест-то наискосок!
— Да, точно, наверное, если наискосок, то для всех культовых сооружений, — согласился Белоусов, оторвав руку от своего волевого подбородка.
Он встал и пошёл к кабине пилотов. Лётчики и командир десантников о чём-то говорили. Потом позвали наводчика и таджика. Афганец вошёл в раж и с жаром принялся излагать свои мысли. Судя по тому, как переводчик постоянно прерывал его фразой «Да заткнёшься ты!», мыслей у наводчика накопилось много.
— Будем заходить справа от этой мечети, — пояснил суть изменения курса вернувшийся майор.
— Приготовьтесь! Через пять минут выходим на цель, — объявил вышедший из кабины лётчик.
Герман вставил магазин в СВД, засунул в «ласточкино гнездо» оптический прицел и стал ждать.
Группа вертолётов пошла на разворот. В иллюминаторы ударил луч восходящего солнца и, пройдя по лицам десантников, ушёл в хвост. Герман усиленно моргал, пытаясь загасить световые фантомы, оставленные на сетчатке глаз утренним светилом. Вертолёт начал сваливаться вниз. Вдруг из кабины выскочил лётчик и поманил к себе наводчика с Белоусовым. Между ними завязала перепалка.
— Где тут ваша «высотка»! Это же яма, — слышались обрывочные фразы.
— Ну вот же развалины, это и есть тот самый кружок с точкой и крестом, — настаивал Белоусов.
— А где «высотка»? Куда вас прикажете высаживать?
Перебивая всех, отчаянно заголосил афганский наводчик.
— Что он там кудахчет?
— Говорит, что там тоже «духи» есть, — перевёл таджик.
— Да эти грёбаные «духи» везде есть! Где высота? Пусть он рукой покажет!
Таджик с полминуты что-то говорил наводчику, который часто кивал головой:
— А, а! Б`али, назд`ике... (да, да, недалеко от...).
После чего широко развёл рукой, казалось, призывая военных полюбоваться красотами его родины.
— Грёбаная страна! Грёбаный народ! — не выдержал командир вертолёта.
Группа винтокрылых машин приближалась к горной гряде. Стало ясно, что ориентиры потеряны. Один за другим вертолёты делали разворот у предгорий и ложились на обратный курс. Герман прильнул к иллюминатору. Вдруг он увидел, как из ущелья, словно рой светлячков, в его сторону вырвалась трассирующая струя, которая, не долетев каких-то двести метров, ушла по параболе вниз.
— Обстрел! — крикнул Герман.
— Из ДШК бьют, уроды! — пояснил стоящий в проходе пилот. — Недолёт! Рвём когти, командир.
Заработала рация. Лётчики, выравнивая машину, обменивались репликами. «Атакуйте четвёркой «крокодилов»!» — донеслось из кабины. Лёгкие боевые стрекозы уже выстраивались в «карусель»: сверху сваливалась на цель первая машина и, выпустив залп реактивных снарядов, уходила вверх, следом за ней пикировала вторая, прикрываемая огнём третьей, и всё повторялось. Вертолёт Германа нарезал большие круги, пока боевые «Ми-24» обрабатывали цель.
Крупнокалиберный пулемёт противника заткнулся, и, будто перехватывая эстафету, заработал ДШК на одной из высоток. Карусель медленно перестроилась и нанесла удар по новой огневой точке. Но вновь возникшее пулемётное гнездо и не думало прекращать работать. Трассирующие пули, казалось, направляемые рукой заботливого садовника, сканирующими струями били в направлении вертолётов.
— Да тут целый зоосад этого зверья! — донеслось из кабины. — Уходим, пока ракетами не ударили!
Рассыпавшиеся по большой территории вертолёты поворачивали назад, постепенно выстраиваясь в походный порядок. Белоусов поспешил в кабину лётчиков.
— А как же десантирование! — кричал он.
— Да на хрен оно нам сто лет упало! — отвечали лётчики. — Не видишь, тут же у них укрепрайон! Хорошо, что «духи» не сразу спохватились, а то бы пару вертушек точно сковырнули!
— Но у нас приказ! — не унимался майор. — Там советники! Американские советники!
— Да нам по фиг! Пусть хоть Джимми Картер. Пойми, майор, мы своё отработали. Одну точку загасили. Сколько нафаров положили — это вам считать. Садиться на «высотку», которая на самом деле — яма, мы не собираемся. Прилетим на базу, доложим, как доблестно вели себя десантники в кабине вертолёта, — хохотнул лётчик.
— Если ты о президенте США, то сейчас там Рональд Рейган, — заметил политически подкованный Белоусов.
— Да пошёл ты... со своим Рейганом. Летим взад, и точка! — вспылил обиженный лётчик.
Каскадовская «десантура», так и не успев как следует напугаться, с радостью восприняла решение возвращаться домой.
На аэродроме штурмовой отряд встречал полковник Стрельцов. Ожидая доклада, он ходил вдоль стены административного здания и пинал ржавые консервные банки. Завидев Белоусова, полковник поспешил ему навстречу.
— Нарвались на укрепрайон, товарищ полковник, — доложил майор, — встретили сильный заградительный огонь.
— А советники?
— Из окна не видели... — ухмыляясь, продолжал доклад Белоусов.
— Так-так! А потери?
— Одного нашего стошнило... других потерь нет.
— Да нет! У «духов»!
— А кто ж их считал?
— Эт хорошо, эт хорошо... Что в Центр докладывать будем?
— Доложим, мол, противник, готовясь к весенне-летнему наступлению, выдвинулся на передовые позиции и закрепился на востоке от основной базы Тура-Бура. По информации от нашей агентуры был произведён бомбоштурмовой удар. Разрушена инфраструктура укрепрайона. Противник понёс потери в живой силе и технике, — грамотно изложил основную суть будущей шифротелеграммы в Кабул майор Белоусов.
— Ладно, Виктор, а что на самом деле было? — не выдержал полковник.
— Да облажались, Николай Иванович, даже на место десантирования не вышли. Наводчик нам мозги запудрил какой-то старой мечетью, вот, поглядите, — с этими словами майор развернул карту и ткнул пальцем в загадочный символ, — вот она, мечеть с крестом.
— Какая, к чёртовой матери, мечеть! — зашёлся кашлем полковник Стрельцов. — Это колодец с журавлём. У нас в Карпатах на картах у каждого села такой знак стоял!
— Что ещё за журавль? — не понял Белоусов.
— Ты что, майор, на Украине не был? Там все колодцы оборудованы перекладиной-журавлём.
— А-а-а!
— Два! — и полковник смачно сплюнул себе на ботинок. Вытирая обувь, старый партизан мгновенно принял решение. — Ладно, проведём занятия с личным составом по топографии. Стратеги, млин! — Потом он долго и нудно морочил голову майору колодцами с журавлями, рейдами партизан, убитыми фрицами и прочими артефактами прошлой войны.
— Ну, теперь понял? — завершил исторический экскурс Стрельцов.
— Понял! Только... только не совсем.
— Что тут понимать! Даже мы в отчётах в штаб партизанского движения на каждых двух убитых фрицев одну мёртвую душу закладывали. Усёк арифметику, майор?
— Так точно!
Наконец начальство заметило стоящего поодаль Германа, который ждал окончания разговора, опершись на снайперскую винтовку.
— Кто такой?! — не выдержал устремлённого на него взгляда полковник Стрельцов.
Герман слегка опешил:
— Капитан Потскоптенко!
— Герман, что ли? — в свою очередь удивился полковник. — А что с физиономией?
Снайпер, у которого нижнюю полусферу обзора закрывал распухший красный нос, в двух словах поведал о вулканическом прыще и попросил перевести его из снайперов в гранатомётчики:
— При десантировании нам бы АГС пригодился. А я в Фергане этот аппарат хорошо освоил.
— Подумаем, — согласился полковник. — А сейчас всем по машинам... приедем — отдыхать!
Распоряжение полковника было выполнено. Каскадовцы, постепенно оживая после воздушных баталий, побросав оружие и амуницию, расползлись по своим палаткам.
Спать не хотелось. Герман, заметив, что его сосед, капитан Конюшов, строчит что-то на бумаге, тоже вынул из «секретера» чистый лист. «Здравствуй, дорогая моя...» — вывел он первую строку, после чего стал жевать шариковую ручку в надежде, что эпистолярная муза не замедлит к нему спуститься. Увы, муза, судя по всему, взяла отгул. Герман, помучавшись с четверть часа, поинтересовался, о чём пишет его друг Репа.
