— ...не материться, на баб не заглядывать, детей в машину не пускать, стрелять только в крайнем случае.
Троица послушно кивала головами. Миновали аэропорт и вскоре въехали в городские кварталы. Джелалабад в полном смысле городом не был. Каких-то 60–70 тысяч жителей, одноэтажные дома с высокими глиняными стенами-дувалами, редкие каменные мечети и одиночные кирпичные дома городской администрации. На перекрёстках — регулировщики со свистками и жезлами. По всем углам — бесцельно слоняющиеся солдаты афганской армии поодиночке, но в основном — по два. Идут, держа друг друга за руку, и волокут спущенные на ремнях автоматы.
Изредка навстречу попадалась военная техника союзников. В основном бэтээры, облепленные улыбающимися солдатами афганской армии. Завидев «санитарку», военные начинали дружно улыбаться, махать руками, свистеть и клянчить у русских подарки. Пару раз каскадовский «батон» с трудом увиливал от ползущих на малой скорости торговых крепостей — «барбухаек». Огромные, неповоротливые, преимущественно индийские грузовики, переделанные в дорожные баржи для перевозки товаров, словно реликтовые мастодонты, обдавая угарными выхлопами, катили по кривым улочкам Джелалабада. «Барбухайка» — это русский новояз, словесная конструкция, образованная от афганского выражения «Б`ороу ба хейр» (иди себе с Богом). От оригинального тяжёлого грузовика оставались только двигатель, рама и частично — кабина. Типичный глобальный тюнинг с заменой рессор, кузовов и более мелких деталей. Машины обшивались декоративными металлическими цепями, тибетскими колокольчиками, а над кабиной возвышались крашеные фигурки местных святых и богов. Во второй «барбухайке» глазеющие по сторонам «каскадёры» с трудом узнали советский трёхосный карьерный КрАЗ.
Водитель притормозил у рынка. Собственно, и рынок — тоже одно название: длинная улица с глиняными нишами по бокам. Зато в этих своеобразных витринах чего только не было! Прав оказался ташкентский таксист — богатый народ эти афганцы!
Не успели остановиться, как «батон» окружили грязные босоногие дети.
— Бакшиш (подарок), шурави, дай бакшиш! — неслось отовсюду.
«Как они не мёрзнут?» — удивился Герман, глядя на свору малолеток, месящих голыми ногами грязь на проезжей улице.
Малышкин, равнодушно взирая на привычную картину, вынул из штанов портсигар, изящно достал двумя пальцами сигарету «Прима» и сладко затянулся дымком. «Идите, мужики, погуляйте, — предложил он, раскрывая томик своего любимого Стивена Кинга, — а я в машине подежурю».
Четвёрка каскадовцев пошла по рядам. Первую остановку сделали у дукана с радиоаппаратурой. Герман был в шоке. Глиняная витрина была заставлена новейшей японской техникой. В углу, напротив керосинового каталитического обогревателя, восседал хозяин в добротном халате и белоснежной чалме.
— Валигуль, Салом Алейкум! Новые товары есть? — начал Селиванов.
Валигуль, словно проснувшись, гостеприимно развёл руки:
— Сало-о-м Алейкум, инжанейр-саиб (господин инженер)! Чет`урасти, дж`урасти, бах`ейрасти...
— Дурасти, шиздюрасти, мандюрасти, — подхватил пышное восточное приветствие Юрка. — Товар, спрашиваю, есть?
— Аст! Аст (есть, есть), инжанейр-саиб. «Вилко» нау аст!
— Что за «Вилка»?
— О-о-о! — воздел руки вверх хозяин дукана. — Бехтар`ин юнит ин джах`он (лучшее устройство в мире)! — перемежая английский и дари, пропел дуканщик. Не переставая витиевато нахваливать товар, он вытащил из недр своего крошечного магазина тёмно-кремовую со стальным отливом махину с огромными, забранными в серебристую решётку динамиками. Герман лишился дара речи. На черта, спрашивается, он сутками сидел с паяльником у самодельного усилителя, копил деньги на дефицитные радиодетали, ездил на заводы-производители за бракованными блоками питания. Вот оно, радиолюбительское счастье, вот оно, совсем рядом. К его восторгу, немыслимой силы усилитель грянул во всю свою мощь. Красивый бархатистый мужской голос выводил восточные пассажи. Офицер был поражён.
— Кто это? — пытаясь перекричать исполнителя, закричал Герман.
Валигуль, слегка приглушив мощь электронного монстра, гордо произнёс имя: «Ахмад Захер!» — и тут же, перевернув кассету, включил японское чудо вновь. Под сладчайшие переливы каких-то неведомых инструментов, поддержанных мощью симфонического оркестра, неземным голосом запела женщина. У Германа голова пошла кругом. «Почему, почему в Союзе их никто не знает?! Почему только Пугачёва и Ротару, почему Магомаев и Кобзон! Откуда в этой дикой стране такая божественная музыка?» Предваряя его вопрос, Валигуль торжественно пропел: «Гу-у-угуш, аз Ирон!»
— Ладно, Валигуль, выключай концерт! — прервал знакомство с прекрасным Востоком Селиванов. — Видишь, новых покупателей привёл. Бакшиш давай, а то больше не приведу!
Дуканщик, мягко выключив аппаратуру, нагнулся за прилавок и вытащил цветастый пакетик с двумя презервативами.
— Кям аст (мало)! — проявил знание языка Селиванов.
— Ма! — протягивая два пакетика, закончил торг Валитуль.
— Ташак`ур (спасибо), приятель, — засовывая подарок в карман, поблагодарил гость. — Ты бы, Валигуль, сказал, как там в Джанбазхейле? Может, слышал чего?
Дуканщик покинул насиженное место и приблизился к «инженеру»:
— Бисьйо-о-ор хуб аст (очень хорошо)! Як ДеШеКа-мешека хароб шод (один ДШК повреждён), сиздах нафар морд`е аст (тридцать человек погибли)...
— Американские мушаверы (советники) — марг или зендеги (убиты или живы)? — переходя на оперативный сленг, спросил Селиванов.
— Пакистан рафт`а (ушли в Пакистан)!
— Ну ладно, Валигуль, спасибо и до свиданья бом`оно худ`о! — попрощался покупатель.
— Худ`о хоф`ез! — ответил дуканщик, забираясь в свой тёплый угол.
Герману не терпелось узнать, зачем Юрка спрашивал какого-то дуканщика о результатах вчерашней операции, но он, опережая вопрос, бросил: «Валигуль — известный агент ХАДа».
— Что значит «известный»? — не понял Герман. — Он же агент!
— Все знают, что Валигуль агент. Он работает на нас, на «духов», на «паков» (пакистанцев), на американцев и даже на французов.
— Ни хрена себе, агент! — подивился Герман. — И как его только не убьют?
— А за что его убивать? Он всем пользу приносит. Вот видишь, зато сегодня будет что в вечернюю сводку вставить.
— Да-а-а! Ну и дела! — продолжал поражаться молодой оперработник.
Так за разговорами о специфике афганской разведки и контрразведки офицеры дошли до следующего дукана. Его хозяин, издали заметив покупателей, выскочил из своей мазанки и, на ходу раскрывая зонтик, бросился навстречу.
Началась длинная церемония взаимного приветствия: «...четурасти, дажандурости, байхейрасти... дурасти, глупасти, шиздюрасти...» В завершение высокие договаривающиеся стороны заключили друг друга в жаркие объятия и долго выбивали пыль из одежд.
— Может, хватит? — не выдержал Олег, промокший под дождём.
— Молчи, — вполголоса прошипел Юрка, — мне у него гарнитур женский купить надо.
Покупатели зашли под навес и принялись разглядывать товары. «Всё для женщин», — прокомментировал капитан Репа. На многочисленных вешалках и крючках красовались женские трусы, полупрозрачные вышитые панталоны, атласные комбинации на тоненьких тесёмках и прочие атрибуты интимного женского гардероба. Герман, поддавшись минутному наваждению, сильно возбудился и, чтобы сохранить безмятежный вид, уставился на свои грязные калоши.
Дуканщик не мог усидеть на месте. Он, как взбесившаяся юла, вертелся и носился по узеньким проходам, заставленным товаром, и поминутно выбрасывал на прилавок очередной шедевр нижнего белья.
— Бисьёр кашаньг, о-о-очен карасива! Карашо! — тарахтел продавец.
— Уймись, Хамид! — прервал его танцы за прилавком Селиванов. — Английские женские гарнитуры есть?
Дуканщик даже застонал от удовольствия:
— Ест, ест, мушавер-саиб! — и тут же веером выбросил целлофановые пакеты с пастельных цветов бельём.
Селиванов брезгливо двумя пальцами поднял один из них и посмотрел на свет.
— Пакистан!
Продавец закатил глаза и сделал вид, что он лишается чувств.
— Энглиз`и! Амрико`и! — и, наконец, изобразив полное отвращение, добавил: — Пакистон`и — нист!
Герману стало неудобно за сверх всякой меры услужливого продавца, и он уставился на дешёвую бижутерию. А дуканщик всё вертелся, заламывал руки, прыгал через прилавок и, наконец, очередной раз перелетая через груду товаров, со всего маху врезал сконфузившемуся покупателю рукой по физиономии. В глазах у Германа пожухло, потом поплыли какие-то жёлтые круги, которые тут же сменили фиолетовые пятна. Каскадовец без сил сполз на грязный пол.
— Гера, ты жив? — склонился к пострадавшему Селиванов.
