Вещевой склад помещался в одном из бараков. Сквозь щели закрытых ставен просачивался жидкий свет. Где-то поблизости гулко залаяла собака.
Зычный голос крикнул:
— Тише, приятель!
— Это шеф, — прошептал Махт. — Смотрите, чтобы никто из вас дыхнуть не смел!
Новичкам выдали однобортную шинель и форменную одежду, выходной мундир, а также жестяные коробки со звукоглушителями. Каптенармус — старший ефрейтор Шницлер, был худой, юркий человечек, бойкий на язык.
— Не вякать! — сразу же предупредил он возможные жалобы. — Если что не так, обменяете потом!
Нагруженные обмундированием юноши ушли со склада, и Шмидлинг отвел их в пустой барак переодеться.
Жилой барак под названием «Антон» стоял в пятидесяти метрах от вещевого склада. Хольт оделся одним из первых. Он прошел несколько шагов по дороге, остановился и посмотрел вокруг.
Светало. Вскоре должно было взойти солнце. Утренний ветер развеял в клочья густую пелену тумана, и вся позиция стала видна как на ладони. Хольт старался разобраться в расположении батареи. Он увидел обнаженную возвышенность, серую, обглоданную землю, тощие каменистые поля. К востоку стоял лес, его сухие голые стволы разве что по контрасту напомнили Хольту роскошные девственные леса знакомых гор. Четыре далеко отстоящих друг от друга жилых барака образовали большой прямоугольник; с запада на восток он насчитывал примерно сто пятьдесят метров и не больше семидесяти пяти с юга на север. В свете занимающегося дня Хольт увидел слева от себя барак «Антон», справа «Берту», а рядом небольшой каменный домик с вывеской «Столовая».
Между «Антоном» и «Бертой» сгрудились другие бараки, здесь разместились вещевой склад, канцелярия, кухня и квартиры начальствующих лиц. Налево, к «Антону», вел решетчатый настил, направо, к «Берте» и столовой, — широкая подъездная дорога, она сворачивала на юг, пересекала железнодорожное полотно и выходила на шоссе. По ту сторону шоссе, с востока на запад, тянулся канал; над ним еще висела густая пелена белесого тумана. К северу от «Берты», на западном склоне возвышенности, Хольт увидел барак «Цезарь», а к северу от «Антона» — «Дору» и перед ней большое одинокое дерево. Посреди четырехугольника лежала огневая позиция; высокая земляная насыпь, где помещался батарейный командирский пункт, была окружена шестью орудийными окопами. Позади в окопе находился радиолокатор. Западнее огневой позиции, с севера на юг, тянулись четыре больших блиндажа для резервных боеприпасов.
Кругом, в долине открывалась гигантская индустриальная панорама. Повсюду торчали исполинские заводские трубы, выбрасывавшие густые облака дыма, — и так, куда ни глянь, трубы, трубы и высокие домны, извергающие в небо протуберанцы горящего колошникового газа, кауперы, коксовые батареи, обжиговые печи; на горизонте высились огромные корпуса сталелитейных заводов, а среди них рудоподъемные башни с вращающимися канатными шкивами и гигантские бессемеровские конверторы, горами вздымались к небу штабеля отвалов и угля, и все это было окутано дымом и чадом и облаками пара, медленно относимого ветром, все было соединено бесконечной сетью железнодорожных путей и окружено кипящим прибоем жилых домов; к юго-западу Эссен, к северу и северо-востоку Гельзенкирхен, к востоку Ваттеншейд. Города смыкались друг с другом, переходили друг в друга, и дома, заводы, трубы, корпуса и железнодорожные рельсы тянулись до самого горизонта, насколько хватал глаз.
Все это теперь доверено и мне, думал Хольт с возрастающей гордостью. И вдруг за его спиной раздался грубый окрик:
— Эй, чего тут раззевался? — К нему подошел унтер-офицер, малый лет тридцати в нахлобученной на лоб фуражке.
— Фамилия? — И, когда Хольт назвал себя: — Чего ты тут шатаешься, Хольт? Проваливай, да поживее, растяпа! Через десять минут утренняя поверка!
Батарея выстраивалась на широкой дороге, которая от канцелярии, огибая огневую позицию, вела к столовой. На правом фланге стоял командный состав — унтер-офицер и десять старших ефрейторов. Двадцать восемь «новичков», как их здесь называли, усталые и невыспавшиеся, стояли, сомкнув строй. Хольт смотрел на старших курсантов, давно служивших на батарее, и с уважением думал: им пришлось пережить гамбургские бомбежки.
При построении не обошлось без неприятностей. Вольцов сцепился с одним из «старичков», который бесцеремонно его толкнул.
— Нельзя ли повежливее? — окрысился на него Вольцов.
— Утри рыло, теленок!
— А ты не прыгай, а то облицовку попорчу!
— Молчать! — заорал на них унтер-офицер, его звали Энгель. — Что распушили хвосты, петухи?
В задних рядах шептали:
— Плюнь, Гюнше, он нам еще ответит!
Запахло дракой, подумал Хольт. Вольцов скорчил презрительную гримасу.
Кто-то сзади сказал вполголоса:
— Ужо почистим новичку умывальник!
Энгель доложил вахмистру. Готтескнехт, стоя перед фронтом, молча оглядывал построившихся юнцов. Но тут из командирского барака рядом с канцелярией с яростным лаем выскочил рыжий сеттер, стремительно понесся к выстроившейся батарее, глухо ворча, обежал кругом и затрусил назад к канцелярии, откуда в эту минуту выходил командир батареи капитан Кутшера.
— Батарея, смир-рно! — гаркнул Готтескнехт. Так, значит, и он умеет кричать, подумал Хольт. — Для приветствия господина капитана — равнение направо! — Откозыряв, он доложил: — Батарея в составе унтер-офицера, десяти старших ефрейторов и восьмидесяти восьми курсантов построена!
Капитан небрежным жестом приложил руку к козырьку, подошел ближе и рявкнул оглушительным басом:
— Здравствуйте!
— Здрас-сте, господин капитан! — дружно прозвучало в ответ.
— Вольно! — сказал Кутшера. Даже когда он говорил спокойно, голос его гремел на всю площадь.
— Батарея, вольно! — скомандовал Готтескнехт. Он занял место слева от командира. Кутшера некоторое время равнодушно оглядывал ряды.
Хольт с удивлением воззрился на грозного начальника. Весь облик этого огромного, в два метра ростом, пятидесятилетнего великана внушал ужас. Широкий серый автомобильный плащ, доходивший ему до щиколоток, был лишен знаков отличия, и только на фуражке выделялся серебряный офицерский кант. Фуражка сидела набекрень на продолговатом черепе, словно выраставшем прямо из плаща, и ее козырек отбрасывал тень на лошадиное лицо, узкое и бледное, с резкими чертами. Все в этом лице казалось вытянутым в длину — мясистый нос и толстые губы. Глаза холодно и грозно глядели из-под козырька. Сеттер разлегся у ног своего господина, уткнув голову в передние лапы.
— Слушать всем! — начал капитан. Он едва приоткрывал рот, но голос его оглушал и, казалось, отдавался во всем теле. Руки он засунул в карман плаща. — Сейчас вас разобьют повзводно. Если это займет больше получаса, будете иметь дело со мной! Ровно в восемь, — он вытащил руку из кармана и поглядел на часы, — я объявлю батарею готовой к бою. Да н давно пора, здесь у нас, надо вам сказать, пошаливают. А меня прямо за душу берет, когда эти сволочи позволяют себе кружить у нас над головами, а я не могу им всыпать. — Он объяснил им боевую задачу: «Оборона окружающих промышленных объектов и населенных пунктов». На этом он и оборвал свою речь и уже хотел уходить; собака, почуяв это, вскочила на ноги. Но Кутшера раздумал и снова загремел: — Два слова новичкам! Если кто из вас в первом бою наложит в штаны, меня не касается. Но с трусами и паникерами у меня разговор короткий! В случае, если ваш брат будет плохо справляться с делом, старшие курсанты за этим присмотрят. Что может быть лучше самовоспитания!
Это он объявил нас вне закона, подумал Хольт и искоса огляделся. Он увидел, как «старички» перемигиваются и ухмыляются… Но голос капитана пресек его размышления.
— Да вот еще что! Сегодня после обеда состоится учение батареи с обозначением противника мишенями. Тут-то я и понаблюдаю новичков. А может, на ваше счастье подоспеет парочка ами. Так оно будет солиднее… Ну чего тебе? — осекся он вдруг и отвернулся. Собака с лаем прыгала вокруг него, выражая нетерпение. — Не балуй, приятель! — и капитан удалился по направлению к канцелярии.
Готтескнехт приступил к разбивке на взводы.
— Вольцов, Хольт, Гомулка! Ну и все мои, сюда, ко мне! — позвал Шмидлинг. Таким образом друзья снова оказались вместе и стали кадровым расчетом орудия «Антон». К ним были причислены также Вебер, Кирш, Бранцнер и Каттнер, на ночь они получали назначение наводчиками при орудии «Берта». — Вот и хорошо! — радовался Шмидлинг, сохранивший свой расчет. Готтескнехт откомандировал к нему одного из «старичков» в качестве заместителя командира орудия. Его звали Гюнтер Цише; это был коренастый блондин лет семнадцати, склонный к полноте, с бабьим лицом, нечистой кожей и большой бородавкой на левом виске.
Расквартировали их соответственно со службой, и друзья снова оказались вместе, только Цише перебрался к ним на положении старшего по группе. Вшестером они устроились в одной из двух маленьких каморок барака «Дора»: Цише, Вольцов, Хольт, Гомулка, Феттер и Рутшер. Каморку напротив занял расчет орудия «Цезарь». Третье, более просторное помещение в конце коридора было оставлено для дружинников.
