В бункере собравшиеся по-прежнему сидели за столом. Пфеффер так и не снял золоченого шлема.
— И все-таки, — сказал оберст Кроме, — вряд ли мы можем оставить это предложение без внимания. Придется предпринять какие-то действия…
— Конечно, — успокаивающе произнес фон Хартман.
— Поэтому…
Генерал Штемпель внезапно издал истерический крик и схватил телефон. Остальные повернулись к нему и молча слушали, как он твердо отдавал приказ своей дивизии немедленно атаковать всеми силами русских. Но не смогли расслышать ответа:
— Если хочешь атаковать русских, — прорычал голос на другом конце провода, — приезжай, черт возьми, и атакуй сам, старый осел!
Раздался щелчок, связь прервалась. Штемпель, побледнев и ловя ртом воздух, откинулся на спинку стула. Он так и не сумел уяснить, что вот уже двое суток его дивизия состоит всего из шестидесяти человек под началом лейтенанта. В своем быстро тускневшем разуме он до сих пор представлял себя командиром тысяч людей.
Фон Хартман подался вперед.
— Думаете, это разумно?
Штемпель издал горлом сдавленный звук и неожиданно вышел.
— Очень странно, — произнес Пфеффер.
У себя в бункере Штемпель заорал денщику:
— Переодень меня в парадный мундир!
— В… парадный?
— Делай, что говорю! — пронзительно выкрикнул Штемпель.
Пять минут спустя, в жемчужно-серых брюках с красными лампасами, в зеленом кителе с золотым галуном, Штемпель вызвал двух дежурных офицеров, чтобы те выслушали его последнее слово.
— Солдаты предали меня, — заговорил он негромким, дрожащим голосом. — Мне остается только покончить с собой. Прощайте, господа. Мы не напрасно гибли в Сталинграде. История нас не забудет… Хайль Гитлер!
Он взял револьвер, сунул в рот ствол и нажал на спуск[69]. Оба офицера застыли в последнем отдании чести, по их лицам неудержимо катились слезы.
Через два часа после того, как гауптман Глазер был расстрелян, а генерал Штемпель застрелился, трое генералов вышли в заснеженную степь. Золотые галуны искрились и мерцали, красные лампасы на брюках светились, как маяк.
— Привет, привет! — сказал Порта, увидев их. — Подходят резервы…
— Чего они так расфуфырились? — спросил Малыш. — С таким же успехом можно было объявить русским, что они идут к ним, по громкоговорителю.
Старик с серьезным видом покачал головой.
— Происходит что-то странное, — сказал он. — Когда начальники расхаживают по полю битвы в таком виде, можно дать голову наотрез, что они натворят черт-те чего.
Генералы торжественно подходили к нам. Они походили на опереточных персонажей, и мы не могли оторвать от них глаз. Лейтенант Кайт, до того юный и неопытный, что вид золотого галуна производил на него впечатление, молодцевато вышел вперед и откозырял.
— Семьдесят первая пехотная дивизия! Три офицера, восемнадцать унтер-офицеров, двести девять рядовых.
— Благодарю, лейтенант. — Фон Хартман поднял руку, словно в благословении. — Настало время вам и вашим солдатам показать, что вы достойны высокого доверия, оказанного вам фюрером.
— Слушаюсь!
Лейтенант Кайт подскочил и откозырял снова.
— Нам всем предстоит погибнуть, лейтенант. Мы истинные патриоты и смелые солдаты. История требует, чтобы мы были героями. Давайте достойно встретим свою участь.
— Как скажете, генерал.
Лейтенант, совершенно ошеломленный тем, что ему выпала такая честь, нервозно, но гордо улыбнулся. Фон Хартман и двое других повернулись и с небрежным видом вышли на ничейную землю. Мы были до того поражены, что даже Порта на несколько секунд утратил дар речи.
— Ну и ну! — воскликнул он наконец. — Видели раньше что-нибудь подобное?
— Напрочь спятили, — сказал Малыш, глядя на них в изумлении. — Нарядились, будто на карнавал… дело безнадежное, их моментально уложат.
— Какой в этом смысл? — спросил я.
Под нашими взглядами фон Хартман небрежно снял с плеча винтовку. Остальные последовали его примеру. Шли они с видом охотников на сафари, высматривающих добычу. И, казалось, совершенно не имели понятия, что русские снайперы таились вдоль границ своей территории…
Фон Хартман неожиданно выстрелил. Русский солдат подскочил и упал. Сидя у себя в блиндаже, мы одобрительно вскрикнули. Немецкий генерал шагает к позициям противника и на ходу стреляет без промаха!
— Должно быть, случайно попал, — завистливо прошипел Порта.
Через несколько секунд фон Хартман убил еще одного русского. Потом за пять минут еще троих. И это из обыкновенной винтовки, какой, надо полагать, не держал в руках много лет! Порта пришел в такой восторг, что громко заорал.
Генералы Пфеффер, фон Хартман и Вульц, продолжали путь, выстроившись в ряд. Казалось, они развлекаются. Стреляли они без разбора во все, что двигалось: тени, снежинки, ветви деревьев, русских, и Вульц, нажимая на спуск, всякий раз громко смеялся.
Но такая охота не могла продолжаться бесконечно. Шансы были слишком неравны, и гладкий снежный покров уже был изрыт пулями русских. Генералы шли вперед, не обращая на это внимания, дружелюбно хвастаясь своими успехами. Сидя в блиндаже, мы заключали пари на то, кто окажется победителем. Пфеффер был на первом месте, фон Хартман на скромном втором. Вульц слегка отставал. Энтузиазм его был безграничным, но целился он плохо.
— Кто мог бы представить себе такое? — пробормотал сидевший рядом со мной Порта. — Кто, черт возьми?
Немецкое радио уже несколько месяцев твердило, что генералы сражаются бок о бок с солдатами. До сих пор мы считали это забавной шуткой, предназначенной посмешить войска. Но тут сами почувствовали себя осмеянными.
Неизбежность постигла первым генерала фон Хартмана. Он со стоном опустился на колени, прижав к боку ладонь. Вскинул винтовку в последнем вызывающем жесте, но не успел выстрелить, как его швырнуло в воздух разрывом снаряда.
Следующим погиб генерал Пфеффер. Внезапно он рухнул ничком во весь рост. Шлем с золотым узором упал с его головы и откатился на несколько метров[70]. Русский солдат выполз из окопа, поддел его на штык и алчно потянул к себе. Генеральский шлем был поистине драгоценным трофеем и наверняка быстро обогатил нового владельца.
Генерал Вульц получил пулю в спину и лежал на снегу, крича и корчась. За ним отправили двоих солдат. Первого убило сразу же, второй на обратном пути получил пулю в бедро. Генерал скончался через несколько секунд после того, как оказался у своих[71].
Лейтенант Кайт в порыве наивного энтузиазма вызвал добровольцев выбраться за телами фон Хартмана и Пфеффера. Никто не шагнул вперед. Кого волновали два мертвых генерала? Мы бесстрастно слушали, как лейтенант честил нас трусами и изменниками, и без особого интереса смотрели, как он и какой-то дурак-унтер поползли к ничейной земле. Унтер, едва прополз несколько метров, получил пулю в голову. Взбешенный лейтенант вернулся один.
На рассвете началось обещанное наступление. В авангарде плотной массой шли напоминавшие железных динозавров Т-34. Перед ними мы были бессильны. У нас не оставалось ничего, чем можно было бы их встретить, и они неслись прямо по нам, давили людей и технику, не встречая ни малейшего сопротивления.
За танками двигались пехотинцы с автоматами и винтовками. Ряд за рядом, локоть к локтю, они бежали к нам. Им не было нужды нарушать плотный строй, огнем их почти не встречали.
Те немногие, кто пережил первый натиск, в ужасе перескакивали из окопа в окоп, потные, скользившие ногами, тяжело дышавшие, слабые от голода и страха, охваченные паникой и беспомощные. Я споткнулся, упал и лежал в снегу, испуганно всхлипывая. Лямки рюкзака до мяса растерли мне плечи, я потерял каску, улепетывая с пути надвигавшегося танка. Теперь охота шла на нас, горстку перепуганных овец, преследуемых громадной стаей воющих волков, и бежать нам было некуда.
Из ближайшей снарядной воронки выскочил Грегор и, пробегая мимо, злобно пнул меня в бок.
— Вставай, скотина! Вставай и сражайся!
Мои мышцы повиновались этой команде без участия разума и воли, сами собой. Налились силой, о существовании которой я не подозревал, и быстро понесли меня следом за Грегором.
Тяжело дыша, я припал к земле рядом с ним в небольшой впадине. Мы стали стрелять поверх сугроба в надвигавшихся русских. Приклады винтовок при отдаче больно били в плечо, но мы почти не замечали этого. Полнейшее отчаяние придало нам какую-то безумную отвагу, русские на миг заколебались и залегли. Грегор вскинул голову.
— Бежим!
Низко пригибаясь, мы побежали по снегу прямо перед танками. Бросились в воронку и скорчились там, надеясь, что нас не заметили. Орудийный огонь вздымал фонтаном комья земли по обе ее стороны. Один танк двигался прямо к нашему крохотному убежищу.
