Пересекая двор, четверо гестаповцев не подозревали, что шагают по краю пропасти, — дула двух автоматов неотступно сторожили их. Если бы они взяли с собой заложников, им бы несдобровать.
Последние два часа весь двор жил в неослабном напряжении, казалось, бешено колотилось одно огромное человеческое сердце.
Поднявшись в свою квартиру, Якоб сказал домашним:
— Мы с радостью застрелили бы этих четырех бандитов, но сперва надо было увезти отсюда вас обоих! Кроме того, я боялся, как бы они не учинили расправу над нашими соседями!
Увидев, что творится в доме, он окончательно рассвирепел:
— Гады проклятые! Знал бы я это раньше, я погнал бы их наверх прикладами и заставил все убрать. — Вот свиньи!
— Где Вагн? Скажи, не случилось ли чего с ним? — спросила Карен.
— Вагн в безопасности, — успокоил ее Якоб. — Мы послали своего человека в пивную, там он и сидел, твой Вагн, и ворковал со своей Пией. Девушка сразу же закрыла лавку, они сели в поезд и уехали в Хадсунд, к ее родителям.
— Вот это хорошо! — вздохнула Карен.
— Но вам тоже больше нельзя здесь жить, — сказал Фойгт.
— А куда же нам деваться? — спросила Карен, оглядывая свое разгромленное жилье. Она сразу же засуетилась и начала прибирать, а Мартину велела повесить одежду на плечики. Постучались соседи, предлагая свою помощь. Соседка зашла на кухню и тут же выскочила оттуда с криком:
— Боже пресвятой, Карен, неужто ты поила этих гадов кофе?
Хотя они были измучены тяжким потрясением, женщины рассмеялись и весело болтая, принялись за дело.
В тот же вечер друзья снесли в машину белье, одеяла и другие вещи Карлсенов, и они побрели по мокрым от дождя улицам к Гудрун.
Там их ждала добрая, сердечная встреча.
Отныне у них больше не было своего дома. И все же их не покидало ощущение счастья. Карлсенам отвели комнату, в которой стояла всего одна кровать. Мартину пришлось спать на полу, завернувшись в коврик.
Когда все легли, Карен прошептала:
— Только сегодня я поняла, что не все потеряно в моей жизни. Лауса нет — это так, но у меня остались два младших сына, и ты остался со мной, мой Якоб!
Муж и жена поцеловались.
Мартин в темноте заморгал глазами, которые неизвестно почему предательски увлажнились. Немного погодя Карен прошептала:
— Кажется, мальчик заснул. Да, мальчик спал крепким сном.
Вот он! Держи его! Это один из них! — раздались крики.
Толпа разъяренных людей — многие в замасленных рабочих спецовках — бросилась вдогонку за человеком, на которого пало подозрение.
Беглец — высокий, худой, темноволосый, в поношенном костюме — мчался, не разбирая дороги. Лицо его было искажено страхом. Волосы влажной прядью свисали на одно ухо. Судорожно пригнувшись, он тяжело и прерывисто дышал открытым ртом. Все так же бегом он пересек пустынную площадь, но, споткнувшись о край тротуара, беспомощно взмахнул руками и, не проронив ни единого звука, растянулся на каменной мостовой.
Площадь огласилась торжествующими воплями преследователей, которые приближались с молниеносной быстротой.
Но долговязый снова вскочил на ноги, голова его резко дернулась в сторону — то ли он хотел увидеть своих врагов, то ли просто шею свела судорога. Быстро оглянувшись, он снова помчался вперед с невероятной скоростью.
— Хватай преступника!.. Держи собаку!.. — раздавалось за его спиной.
Вдогонку ему полетели тяжелые камни, но ни один из них не достиг цели. Полы его куртки взметнулись, как крылья, когда он исчез за поворотом. Спустя несколько секунд, когда преследователи добежали до угла, беглеца уже и след простыл, на улице не было ни души.
— Что за чертовщина!
— Куда он спрятался?
— Сейчас мы его найдем!
Высокий, широкоплечий кузнец охрипшим голосом отдавал распоряжения. Маленькие группы по три-четыре человека начали обшаривать дворы и парадные. На улицу вышли владельцы лавок и магазинов. Каждый из них был подвергнут строгому допросу — не видел ли он, куда спрятался долговязый. Но те только пожимали плечами и качали головой. Патрули возвращались из подъездов и дворов, растерянно разводили руками. Досада охватила всех. Кузнецы сели на ступеньки у подъезда и закурили. Пальцы их оставляли черные отпечатки на белой папиросной бумаге. Кузнецы нетерпеливо постукивали по мостовой самодельными дубинками — кусками резинового шланга, залитыми свинцом.
— Пошли дальше!
— Но ведь он должен быть здесь, чудес не бывает!
— Еще успеем схватить его!
— Вот он! Вот он! — послышались возгласы, и несколько человек выбежали из парикмахерской, волоча отчаянно упиравшегося человека. На крики сбежалась толпа, зажужжала, словно улей. Беглецу удалось за этот короткий промежуток времени стать почти неузнаваемым. На шее у него болталась большая салфетка, а лицо было наполовину скрыто пышной бородой из мыльной пены. Он вопил, что ни в чем не виноват, и требовал, чтобы его отпустили. Объятый ужасом парикмахер тоже выскочил на улицу и попытался было возражать против расправы с его клиентом. Он тотчас же получил удар в солнечное сплетение и попятился назад в свою парикмахерскую. Беглеца схватили цепкие руки, и несколько дюжих кулаков принялись усердно обрабатывать его физиономию. Мыльная пена летела в разные стороны, словно снежные хлопья. Казалось, удары кулаков заглушили все остальные звуки.
— Давай, давай! Лупи его! Разбей морду этой свинье! — раздавались крики.
— Да отпустите вы его!
— Заткнись, болван!
— Давайте повесим его! Вот и веревка!
— Посмотрите, как хлещет кровь!
— Эй, вы, черт вас подери, да ведь это не тот! Гул смущения прокатился по толпе.
— Отпустите его! Он не виноват!
— Ну да! Так уж ни в чем и не виноват! Грудной младенец!
— Да отпустите же его! Отпустите, слышите!
— Какой ужас!..
Еще немного, и в толпе началась бы свалка. Избитого человека подняли и поставили на ноги, но тут же пришлось подхватить его под руки, потому что он был не в силах стоять. Кто-то из кузнецов грязной салфеткой вытер с его лица кровь и остатки мыльной пены.
— Ей-богу, это совсем не он!
— Ты уж прости нас, приятель!
— Да, ты уж нас прости, мы гнались за другим…
— Не сердись, такая вышла ошибка…
— Оплошали мы, ты уж извини…
— Да, уж что правда, то правда.
Человек стоял, шатаясь, между двумя кузнецами. Он тихо всхлипывал и сплевывал кровь.
— Что же нам теперь с ним делать?
— Отдайте его парикмахеру! Куда же его еще девать? Беднягу втащили в парикмахерскую и захлопнули дверь.
— Ну вот, где сели, там и слезли!
— Скверно как вышло!..
— Вот он, здесь он! — раздался вдруг пронзительный мальчишеский голос, и толпа снова всколыхнулась.
— Сначала надо проверить, кого зацапали.
— Не повезло тому парню!
— Но зато с этой сволочью мы уж расправимся как следует.
* * *
На этот раз ошибки не было. Негодяй, которого разыскивала толпа, спрятался в ближнем дворе на сложенных в углу дровах. Стоя спиной к стене, он держал в руках двухметровый железный прут и размахивал им во все стороны, не подпуская преследователей.
Вид у него был страшный, пот градом стекал по искаженному ужасом лицу, зубы оскалились в злобной гримасе, а глаза шныряли взад и вперед в надежде найти в толпе хоть какого-нибудь приятеля или сторонника.
— Вперед! Хватай его! — раздался крик.
— Бросай палку, сволочь, а не то мы разорвем тебя на куски!
Высокий кузнец, которого все слушались, как командира, вырвался вперед и пошел прямо на ошалевшего от страха беглеца. С неожиданной ловкостью кузнец увернулся от удара, и в тот же миг свинцовая дубинка, опустившись на прут, переломила его пополам. Чьи-то крепкие руки схватили отчаянно отбивавшегося беглеца и стащили с дровяной кучи, тот ударился затылком о стену — его вопль заглушил гул разгоряченной толпы. Но тотчас же на него обрушился град кулачных и палочных ударов, и негодяй совершенно исчез в клубке мужских тел.
Приподнявшись на цыпочках, Мартин старался разглядеть, что там происходит, но это оказалось безнадежной затеей. Мартину было неприятно смотреть, как бьют человека, его даже подташнивало немного, но любопытство одержало верх, и он жадно следил за всем происходящим. Между тем люди перестали колотить долговязого. Ему помогли подняться на ноги. По его разбитому лицу текла кровь.
— Шагай, сволочь!
— Дайте ему еще пинка!
— Правильно!
— Хватит, оставьте его!
— Пусть убирается из нашего города!
Человек вышел из ворот, несколько раз он валился на землю, но его снова поднимали и пинками гнали вперед. Мартин не мог понять, как могло случиться, что долговязый еще жив и даже не потерял сознания.
