Через несколько минут.
— Гранаты к бою! — скомандовал Назаров. И крикнул изо всех сил: — Огонь!
Не любит партизан расставаться с последней гранатой, потому и закричал командир.
Когда рассеялись дым и пыль, Назаров увидел, что немцы лежат на снегу, осторожно приподымают головы в касках. На какое-то время в бой ворвалась тишина. И в этой тишине с той стороны оврага застучал пулемет. Другой РПД застрочил чуть поодаль. Из кустов, где недавно были немцы, хлестнул винтовочный залп. Немцы заметались. Даже не отстреливаясь, они кинулись к оврагу, ломая кусты, побежали вправо и влево.
И опять наступила тишина. Партизаны, которых Бормотов вывел в тыл немцам, прекратили огонь, опасаясь задеть людей Назарова, бежавших к оврагу. Спускаясь по склону, Назаров услышал голос Бормотова:
— Сюда! Все ко мне!
Вскоре весь отряд был в сборе. Тяжело отдуваясь, Назаров подошел к Бормотову:
— Чего остановились? Разбить людей на две группы… вправо и влево, не выпускать из оврага ни одного фашиста…
Бормотов снял с шеи бинокль, протянул Назарову:
— На, взгляни!
Назаров поднес бинокль к глазам. По тракту со стороны Рузы к Курову шла колонна автомашин с автоматчиками. На огородах гитлеровцы устанавливали минометы.
— Отход! — приказал Бормотов.
В лесу уже сгущались сумерки, когда отряд прибыл в лагерь. Оставленные Бормотовым партизаны все подготовили к перемене базы. Вскоре из ближайшей деревни приехали четыре повозки. Начали грузить на сани боеприпасы и продовольствие. Через час отряд покинул обжитое место.
Бормотов, Назаров и Аксенов шагали впереди колонны.
— Из-за твоей милости базу потеряли, — с укором сказал Назаров Аксенову. — Эх, ты!..
Но Бормотов вступился за Аксенова:
— Аксенов виноват: без приказа ввязался в бой. Но дрался-то он как положено! И другие товарищи тоже. Ничего! Вне плана, а немцам-то всыпали. У нас три человека легко ранены, а у гитлеровцев убитые. Значит, бой полезный. Хоть чуть-чуть, но Москве легче!
Вместе шли Шумов, Колядов и Сухнев.
— Ты в Осташево не ходил? — спросил Шумов Колядова.
— Нет. После того дня меня Назаров не пускает.
«Тот день» — это арест Шуры Вороновой. О том, как погибла разведчица, партизаны узнали позже, когда судили предателей. А пока было известно одно: гитлеровцам не удалось вырвать у Шуры никаких признаний. А ведь она знала расположение двух партизанских отрядов и несколько подпольных явок.
— И меня в Осташево Бормотов не пускает, — сказал Шумов после долгой паузы. Перейдя на шепот, добавил: — Понимаете, везде за собой таскает, связным. Оберегает. В разведку сегодня ходили в деревни, где и немцев-то нет. Но в бой все же попали…
Это была правда. Бормотов приказал «попридержать» разведчиков Шумова и Колядова, рвавшихся в Осташево на поиски следов Шуры Вороновой.
Юра Сухнев шагал молча, сдерживая стоны. Проклятые зубы! Вторую неделю они мучили парня и днем и ночью. Есть — боль страшная, ни сна, ни отдыха. Он похудел и ослаб. Его винтовку нес Колядов.
На опушке леса партизаны сделали короткий привал. Бормотов и Шумов уходили в отряд Проскунина.
— Ну, обживайтесь на новом месте, денька через два приду к вам в гости. — Бормотов пожал Назарову руку. — А о том не думай. В рейд по минированию дорог пойдут люди Проскунина…
Через несколько часов отряд Назарова был на запасной базе, в Грулевском лесу, на границе с Ново-Петровским районом. В этом глухом урочище, около хутора Горбова, отряд располагался до прихода Красной Армии.
На следующий день немцы объявили во всех деревнях о «полном и окончательном уничтожении партизан». Объявления были сделаны с утра пораньше. К полудню на партизанских минах подорвалось три немецких грузовика. А к вечеру во многих деревнях люди читали свежую партизанскую листовку.
25
Жарко, без дыма пылает костер. Сухие смолистые сучья весело потрескивают. Над костром в двух круглых солдатских котелках забурлила вода. Комиссар засыпал в кипяток тонкой струйкой пшено, помешал в котелках обструганной ореховой палочкой. Сел опять на трухлявый пень. Не отводил взгляда от закипающей воды в котелках.
Близко вокруг костра могучие шатровые ели. К их стволам привалились партизаны. Обветренные лица. Прокопченные полушубки, валенки, меховые, запорошенные еловыми иглами шапки. Перед входом в большой шалаш составлены пять винтовок. Поодаль свалены тяжелые мешки с противотанковыми минами.
В этот утренний час тих и безмолвен заповедный Шахоловский лес. Молчаливы, сосредоточенны партизаны. Долгую ноябрьскую ночь провели они в шалаше. Спали и не спали: часто вставали, разминались, ходили, чтоб согреться. Теперь рассвело, ночь миновала, и жарко горит костер. Но по-прежнему вокруг лес, первозданная глушь. А в селах, в теплых, уютных домах, где совсем недавно жили по-человечески эти люди, — там теперь гитлеровцы.
Комиссар Горячев застелил лоскутом газеты полевую сумку, на ней осторожно, на тончайшие ломтики порезал острым ножом сало. Заправил похлюпывающую, уже загустевшую кашу.
— Какой план на сегодня, комиссар? — спросил Свечников, подсев поближе к огню.
— А вот позавтракаем, посовещаемся, и будет план, — спокойно, по-домашнему ответил Горячев.
Свечников ни о чем больше не спросил, грел над костром руки с растопыренными длинными, как у музыканта, пальцами. На смуглом, с черной бородкой лице его трепетали отблески костра. Свечников учитель. Преподавал в педучилище математику, порой физкультуру. В драмкружке играл первые роли в пьесах Гоголя и Островского. Теперь Борис Александрович подрывник и минер, знающий, точный, добросовестный, как и в любом деле.
В кустах затрещало, и к костру, волоча за собой сухую елку, вышли Саша Фомичев и Толя Шумов.
— Дровишки прибыли. Старикам почет, грейтесь! — У Фомичева, как всегда, румянец во всю щеку, шапка набекрень, чуб на правую бровь. А теперь еще черные шикарные усики.
— Ты, кавалер, ухо-то прикрой, отморозишь! На корноухого девкам глядеть будет противно.
Это сказал Мягков. Высокий, богатырского сложения пятидесятилетний мужчина с тяжеловатым, упрямым лицом. «Семь раз отмерь — один отрежь» — его любимая поговорка.
Фомичев, как всегда, отшутился:
— Ничего, папаша! У нас кот был корноухий, но в деревне он князем ходил. В страхе держал и кошачье отродье, и даже собак.
— Завтракать, товарищи! — сказал Горячев и снял котелки с кашей.
Все расселись в кружок, поджав под себя ноги. Никитин и Орлов подошли к огню последними. Все это время они сидели в отдалении, у елки, и о чем-то тихо разговаривали.
Партизаны достали из карманов ложки, сухари. Каша приятно попахивала дымком и еще чем-то лесным, диким.
После еды, когда на огонь повесили котелок с водой для чая, состоялся партизанский совет. Вопрос один: как успешнее закончить рейд.
Четвертый день группа подрывников из отряда Проскунина ставила мины на дорогах. Партизаны побывали в Сумароковском и Становищенском лесах, заминировав участки дорог, ждали танковые колонны
