силы для сопротивления, и так у него рождается другая доминанта, конструктивная положительная мысль; тогда внешние стрессовые события не ведут к унынию, а поддерживают желание выстоять, — так скорби выковывают положительные навыки. Всё зависит от того, какие внутренние условия человек сам в себе воспитает.
Человек как субъект, а не песчинка в жерновах истории
А. В. Брушлинский (в своё время он был директором НИИ психологии Российской академии наук и написал книгу «Психология субъекта») писал, что суть тоталитарного строя выражается в убеждённости, что человека лепят внешние условия [142], такая позиция удобна и для нас: не я такой — жизнь такая. Вставая на подобную точку зрения, мы становимся песчинкой в истории и изменить ничего не можем [143].
В 70-е годы XIX века в общественных кругах приобрела особую популярность так называемая теория «среды». Опасность этой теории была отмечена ещё Достоевским, который яростно обрушился на неё со словами критики на страницах «Дневника писателя»: «Делая человека ответственным, христианство тем самым признаёт и свободу его <…> Учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить» [144].
Эту самую мысль эсэсовцы пытались внедрить узникам: чтобы ты ни делал — это никак не повлияет на твою способность выживать, и ты всё равно умрёшь. На тех, кто близко к сердцу принимал эту мысль, не нужно было тратить патроны — они погибали от тоски. Книга «Психология субъекта» как раз говорит о том, что импульс внешней среды влияет на человека не напрямую, а проходя через барьер мировоззрения, барьер, который академик Павлов назвал второй сигнальной системой.
Если вторая сигнальная система блокирована, не развита, тогда импульс, проходящий из внешней среды, влияет почти напрямую. И цель тоталитарного строя как раз и состоит в создании условий, при которых внешний импульс вызывал бы определённую заданную реакцию. Задача же человека, пытающегося сопротивляться подобному воздействию, — создать внутренние условия для изменения импульса, переадресовать или трансформировать его, как говорил апостол Павел: Любящим Бога… всё содействует ко благу (Рим. 8, 28).
Механизм подавления связан с блокированием второй сигнальной системы, которую мы соотносим с разумом, мировоззрением. Если эта часть блокируется, то открывается возможность для формирования условного рефлекса. Академик Ухтомский приводил образ орла, заимствованный из книги Пришвина: молодому орлу одевают колпачок на глаза и постоянно дёргают верёвкой за ногу, не давая спать, при этом подносят под клюв понюхать кусочек вяленого мяса, выкрикивая звук «ка». Старые связи у орла стираются, новые формируются. И, когда его выпускают на охоту за зайцем, стоит киргизу крикнуть знакомый звук, как он возвращается к своему хозяину, позволяя снова одеть цепочку на лапу, а колпачок — на глаза в покорном ожидании следующей охоты.
По сути, ночные посиделки за компьютером — тот же самый колпачок. Возвращаясь после работы, человек вместо того, чтобы разобрать день и понять, что он сегодня сделал верного или неправильного, глушит себя разными способами. И вывод заключается в том, что важно не позволить связям, составляющим нашу основу, стереться. Важно найти в этом мире определённые опоры. Но следует помнить, что какая-то отдельная мысль опорой не станет. Когда человек всё-таки почувствует связь со Христом, попытается сохранить с Ним эту связь, попытается сохранить мир в себе и с ближними (что очень трудно сделать и требует колоссального количества навыков, понятий и представлений о жизни), — когда он встанет на этот путь и начнёт делать первые успехи, то его сознание будет постоянно обновляться и развиваться. И тогда даже жёстко регламентированная среда на сможет его подавить, а со временем сформируется та самая вторая доминанта, точка опоры, которая позволит ему выживать в сложной обстановке и иметь систему суждений, на которую можно опираться.
Если, например, человек стоит на конвейерной линии, но внутренней жизни у него нет, его сознание даже после работы будет наполнено мыслями о производимых операциях. Если человек понимает, что, раздражаясь, теряет связь со Христом, и это лишает его возможности обрести её и за гробом, то тогда он старается каким-то образом побороть гнев, и его сознание живёт.
Молитва, Священное Предание формируют наше мировоззрение, которое становится системой внутренних условий, позволяющей трансформировать травматический импульс. Некоторые люди считают себя православными, но даже не понимают, с каким богатством они имеют дело. Значение Предания можно понять, когда мы читаем воспоминания людей, переживших жёсткий травматический опыт и не обратившихся к опыту христиан, переживших гонения. В частности, недавно была издана книга Эдит Евы Эгер «Выбор» — после Освенцима прошло пятьдесят лет, она стала доктором психологии, ей рукоплескали капелланы во время докладов, но от травматического опыта она так и не смогла избавиться. Её книга показывает тот максимум, до которого человек может дойти с помощью секулярных методик.
Между памятью и забвением
Человек, сталкивающийся с травматическим опытом, встаёт перед дилеммой: если помнить, то как? Если забыть, то с помощью каких технологий? Один исследователь размышлял, что люди пишут мемуары для компенсации травматических переживаний. Травматический опыт воспринимается как некое патологическое явление, а люди, страдавшие травматическим расстройством, считаются беспомощными жертвами с неизлечимым заболеванием. Когда мы видим в человеке только жертву обстоятельств, то интерпретируем всё как попытку компенсировать неудачный опыт. Но сама идея посттравматического роста заключается не столько в преодолении болезни, сколько в способности возвыситься над обстоятельствами, разорвать патологический круг, найти ресурсы для опоры. Отсутствие внутреннего ритма неизбежно ведёт человека к подчинению ритму внешнему, и основная задача заключается не в попытке разломать внешнюю ситуацию, а в старании обогатить личность, чтобы давление внешнего ритма потеряло свою власть.
Сложная ситуация провоцирует мысленный поток ненависти и печали, но это не тот вариант развития, которому следует слепо отдаваться. Нужно искать понимание конструктивных путей жизни. В частности, Ц. П. Короленко и Н. В. Дмитриева в своей книге «Homo Postmodernus» [145] главной целью ставили расширение горизонта для тех специалистов, которые склонны видеть патологию в любом варианте поведения. И картина посттравматического роста говорит о том, что страдающие посттравматическим расстройством — это не
