— Тем лучше. Генерала сопровождает оберштурмфюрер Эрнст Герц. Названные офицеры сойдут на разъезде, чтобы отсюда направиться на секретный аэродром. Они будут уверены, что здесь их ожидают машины и надежная охрана. Поэтому поезд сразу же двинется обратно. Машины же опоздают, и опоздают примерно на пятнадцать — двадцать минут. За это время мы должны захватить офицеров и вместе с ними исчезнуть в в лесу, откуда немедленно вызовем по радио самолет на Зареченское озеро.
— Что требуется лично от меня? — спросил Мюллер.
— Вам, Генрих Францевич, придется на некоторое время стать нашим командиром. Во-первых, потому, что вы в форме майора, а главное, потому, что вы — бывший немецкий офицер и лучше нас знаете уставы вермахта. Вы первым подойдете, к вагону и скажете инспектору, что с группой солдат охраняете разъезд, что машины на некоторое время задержались, потому что одна из них, легковая, наскочила на колючую проволоку. Пригласите генерала и его адъютанта вот сюда, в эту самую комнатку. Остальное сделает Бондаренко.
— А если поезд вдруг задержится и из вагона выйдут эсэсовцы, которые, конечно же, сопровождают генерала?
— Возьмем инспектора силой, с помощью пулеметов и автоматов.
— Я понял вас, капитан.
— Тогда — на перрон.
Паровоз не подкатил, а как-то подкрался к разъезду и настороженно затих. Черный, слепой и молчаливый, он, казалось, прибыл сюда сам по себе: ни на платформах, нагруженных дровами, ни в окнах старенького, обшарпанного пассажирского вагона, ни даже в кабине паровоза — нигде не было видно людей.
— К вагону, — по-немецки шепнул Кремнев. — Смелей.
Твердо шагая по гулкому дощатому настилу перрона, Мюллер, Шаповалов и Кремнев пошли к мрачному куцему составу. Минули паровоз, поравнялись с первой платформой, и тогда звонкую морозную тишину ночи резанула короткая властная команда:
— Пароль!
— Штутгарт! — остановившись, ответил Мюллер.
Узкий слепящий луч света, словно острое лезвие ножа, полоснул по глазам и лицу Мюллера, пробежал по его погонам, мимоходом коснулся лица и погон Шаповалова и Кремнева и исчез. Сразу же открылась дверь вагона, и на перрон легко шагнул рослый статный человек в форме генерала с пузатым портфелем в левой руке. Вслед за ним, с двумя чемоданами, вышел молодой эсэсовец. Куцый состав вздрогнул и украдкой пополз назад — в снежное поле.
— Машина? — ответив на приветствие встречавших, сухо и коротко спросил генерал.
— Сейчас будет, господин генерал! — стукнул каблуками Мюллер. — Произошла маленькая неприятность. Машина наскочила колесом на колючую проволоку. Минут через десять его заменят, а пока прошу в помещение, на перроне очень холодно. — Повернувшись к Кремневу, приказал:
— Ефрейтор! Возьмите у господина оберштурмфюрера чемоданы!
— С кем имею честь разговаривать? — на ходу, через плечо глянув на погоны Мюллера, более вежливо спросил генерал.
— Майор Генрих фон Мюллер, военный инженер.
— О-о! — Инспектор остановился, удивленно глянул на майора. — Я когда-то знал одного Мюллера, он был...
Генерал вдруг поперхнулся, глухо замычал и затих.
— Что такое? — испуганно остановился эсэсовец и взглянул на шедшего рядом Шаповалова.
— Спокойно, оберштурмфюрер, — по-немецки шепнул на ухо эсэсовцу Шаповалов и, неуловимым для глаза ударом, сбил его с ног.
Всего несколько секунд понадобилось разведчикам, чтобы связать высоких берлинских гостей по рукам и ногам.
— Бондаренко! Генерала — в сани, — приказал Кремнев.
— Есть!
— С ним что будем делать? — кивнув в сторону эсэсовца, спросил Шаповалов.
— Возьмем и его. Вдруг генерал забудет о чем-нибудь важном? Смотришь, он и подскажет.
Прибежал запыхавшийся Бондаренко.
— Машин не слышно?
— Тихо.
— Развяжите эсэсовцу ноги. Привяжем его веревками к саням — сам пойдет.
Кремнев и Шаповалов быстро вышли на улицу.
— Вот что, Михаил, — заговорил Кремнев. — Ты и Мюллер переоденетесь в форму пленных и, на машинах, которые сейчас сюда придут, — на аэродром. Понимаешь? Мюллер — инспектор, ты — его телохранитель. У нас есть с собой мины. Такого случая больше не будет.
Шаповалов четко козырнул:
— Есть! Вот только... как Мюллер?
— Вы меня звали? — появился Мюллер.
— Да, — сказал Кремнев. — Звал вас я, майор Мюллер. Вам с Шаповаловым нужно ехать на аэродром. Вместо него, — он кивнул на связанного генерала, которого выводили Бондаренко и Герасимович.
Мюллер внимательно посмотрел на Шаповалова, потом на Кремнева.
— Вы можете отказаться, если считаете, что не способны на такую операцию, — заметил Кремнев.
— Я согласен, капитан. Могу вам даже признаться, что мне уже дважды приходилось инспектировать авиабазы...
...Через двадцать минут к разъезду, по перрону которого нервно прохаживались «инспектор» и его «адъютант», подкатили три машины: «оппель-адмирал» и два грузовика с солдатами. Из «оппеля» выскочил человек в форме полевой жандармерии и, выбросив вперед правую руку, левой открыл заднюю дверцу машины. «Генерал» утомленно ответил на приветствие и недовольно пробурчал:
— Долго заставляете ждать!..
— Господин генерал... Проклятые партизаны! Перекрыли дорогу большой сосной!
— Па-арти-заны? — вытаращил глаза «генерал» и замер на месте.
— Спилили сосну, свалили ее на дорогу и удрали.
— Вы уверены, что удрали? — все еще не рискуя сесть в машину, испуганно спрашивал «генерал».
— Мы прочесали окраину леса. Нигде ни души.
— Ну, смотрите! — погрозил пальцем «генерал» и, неохотно усевшись в машину, приказал:
— Вперед!
После богатого ужина, устроенного в честь высокого «берлинского» гостя командиром эскадры «Смерч», «инспектора» и его «адъютанта» отвели в просторный, хорошо оборудованный железобетонный блиндаж. Собственно, это был не блиндаж, а роскошная подземная квартира, разделенная на три отдельные комнаты. В первой, большой, стоял широкий канцелярский стоя с несколькими телефонными аппаратами и массивным мраморным чернильным прибором. К столу было придвинуто кресло, а за его высокой спинкой, на белой стене, висела огромная карта, на которой была обозначена синим карандашом линия фронта от Северного моря до Черного.
Слева от стола, в углу, на черном столике, стоял новый блестящий приемник. Недалеко от него, завешенная темно-вишневой портьерой, виднелась запасная потайная дверь.
Вторая комната была немного меньше. В ней размещались две мягкие кровати, ночной столик с пепельницей и настольной лампой. На полу, между кроватями, лежал толстый узорчатый ковер.
В третьей — самой маленькой, стояло ведро, от которого пахло густым настоем нашатырного спирта. Над ведром, на серой шероховатой стене, висел умывальник и два чистых мохнатых полотенца.
Осмотрев до мелочей свою новую квартиру, Шаповалов запер на ключ тяжелую, окованную железом, дверь, уселся в кресло и подмигнул Мюллеру:
— Как вам понравился новогодний ужин?
Мюллер скупо улыбнулся, закурил и вдруг спросил:
— Скажите, где вы учились немецкому языку? У вас чистейший берлинский акцент.
— В Берлине, — просто ответил Шаповалов. — Мой отец... работал там. Там я и родился, и рос... до самого тридцать восьмого года... Впрочем, это не так интересно. Скажите, нас здесь не могут подслушать?
— Кажется, нет. Этот блиндаж, насколько я понял со слов тех, кто нас сюда привел, принадлежит начальнику штаба эскадры.
Шаповалов потрогал рукой аппараты, через плечо взглянул на карту и, быстро поднявшись с кресла, подошел к ней.
— Подойдите сюда, что-то покажу, — вдруг позвал он Мюллера и взял в руку указку, лежавшую на столике, возле приемника.
— Что тебя тут заинтересовало? — впервые сказав Шаповалову «ты», улыбнулся Мюллер.
— Смотрите: город Котельниковский занят нашими войсками! Вы понимаете, что это значит?
Мюллер стоял и молча смотрел на черный кружок со словом: «Сталинград». Да, он понимал, что означает для немецкой армии падение Котельниковского и выход русских войск на водный рубеж Аксай-Курмянская. Из советских газет, сброшенных самолетом, доставлявшим тол, он узнал, что немецкие войска предпринимают попытки прорвать кольцо русских под Сталинградом, что они создали для этой цели мощную ударную группировку. И вот последняя карта Гитлера бита. Группировка фельдмаршала Манштейна разгромлена; сотни тысяч немцев, попавших в «котел», должны погибнуть. Сотни тысяч немцев, среди которых он, Генрих фон Мюллер, родился, рос и многих из которых, наверное, знал, а возможно, даже и любил!..
Мюллер почувствовал, как по его спине, от поясницы до шеи, поползли холодные мурашки. Мой бог! Там гибнут, задыхаются в огне и дыму сотни тысяч немцев, а он, немец Генрих фон Мюллер...
Втянув голову в плечи, он медленно отошел от карты и взял со стола графин с водой. Стакан дрожал в его руках, а вода лилась на темно-вишневое сукно, которым был застлан стол, живыми белыми ртутными струйками расползалась в разные стороны.
