Шаповалов бросил на Мюллера короткий взгляд, положил на место указку и, заложив за спину руки, медленно прошелся по комнате.
Он понимал, что взволновало майора, по-человечески разделял его чувства и ... и в то же время не мог заглушить того ликования, которое бушевало в его сердце. Манштейн разгромлен! Ему так и не удалось прорвать кольцо окружения. Лучшую гитлеровскую армию ждет неминуемый разгром. И не зализать Гитлеру этой раны, не залечить! Ох, и будем же бить их теперь, ох и бить будем! Припомним все: и Брест, и Витебск, и Минск, и Смоленск, и сожженное Подмосковье, Все припомним, за все отплатим!..
Шаповалов сел, закурил папиросу. Выпитое вино и прилив бурной, безудержной радости кружили ему голову, он хотел успокоиться и не мог.
— Может, ляжем спать? — открыв дверь соседней комнаты, позвал Мюллер.
— Вы спите. Спите, Генрих Францевич. А я... я еще посижу. Послушаю радио. Может, и вы со мной?
Мюллер отрицательно покачал головой и закрыл за собой дверь. Шаповалов подсел к приемнику. Что говорит мир о Сталинграде? Что говорит Берлин? А Москва?
Приемник, зло поблескивая единственным зеленым глазом, молчал.
Шаповалов посмотрел на часы и вздохнул: было половина четвертого.
«Неужели ложиться спать? Спать в такую ночь!» — Шаповалов откинулся на спинку кресла, сомкнул на затылке пальцы рук, ладонями сильно сжал виски. Нет, уснуть он сегодня не сможет.
Он обвел глазами комнату и снова увидел потайную дверь, завешенную тяжелым темно-вишневым плюшем.
«Что же это за дверь? Куда она ведет?» — Он осторожно, украдкой, будто боясь, что его шаги услышит кто-то чужой, подошел к портьере, отдернул ее.
Дверь была обыкновенная, из досок, но покрашенная под цвет стали. В отверстии внутреннего замка торчал новенький ключ.
Шаповалов долго смотрел на него, потом осторожно повернул. Дверь сразу же открылась, и он увидел перед собой просторный зал с низким железобетонным серым потолком и такими же серыми шершавыми стенами. Под потолком тускло горело несколько небольших электролампочек. Напротив, совсем близко от двери, стоял стол, покрытый зеленым сукном, а рядом с ним — кафедра. Дальше, в глубине зала, — правильные ряды скамеек. На них могло разместиться человек двести, а может, и больше.
«Что это? Клуб?» — подумал Шаповалов и, будто в ответ на его вопрос, прозвучало:
— Конференц-зал.
Шаповалов круто повернулся. За его спиной, в белой сорочке и с сигаретой в зубах, стоял Мюллер.
— Конференц-зал, — спокойно оглядывая мрачные своды, повторил майор. — Или, как говорите вы, русские, комната для массовых мероприятий.
Мюллер засунул руки в карманы и не спеша обошел зал. Вернувшись к Шаповалову, сказал:
— Обосновались летчики прочно и надолго.
Шаповалов промолчал. Пропустив Мюллера назад в штабной блиндаж, закрыл дверь на ключ и снова уселся за столом.
— Генрих Францевич, — немного помолчав, тихо, по-немецки, заговорил Шаповалов, глядя прямо в глаза майору. — Мы начали дело нелегкое и опасное и должны довести его до конца. Довести, несмотря ни на что.
Мюллер кивнул головой и опустил глаза, которые настойчиво тянулись к черному кружочку со словом: «Сталинград».
— На инспектирование аэродрома нам выделено трое суток, — продолжал Шаповалов. — Но я думаю, что нам хватит и одного дня. Начнем осмотр сразу же, утром, со склада боеприпасов.
Мюллер медленно поднял голову и вопросительно посмотрел в глаза Шаповалову.
— Надеюсь, вы догадались почему? — улыбнулся Шаповалов.
— Догадался. Но... так нельзя, — мягко, но настойчиво запротестовал Мюллер. — Все нужно делать так, как указано в приказе и инструкции рейхсмаршала. Вот в этом документе, — он расстегнул портфель и положил на стол бумагу, подписанную Герингом.
— Это хуже. — Шаповалов концом карандаша почесал густые русые брови, немного подумал и спросил: — Вы можете попросить командира эскадры, чтобы для нас выделили дежурную машину?
— Это можно. Такая просьба никого не удивит.
— Чудесно. Прикажите шоферу под угрозой расстрела, чтобы он день и ночь стоял с машиной возле входа в этот блиндаж и отлучался только с моего ведома.
— Будет сделано, — кивнул головой Мюллер.
— Благодарю. А насчет Сталинграда... Что вам сказать —
— Не нужно об этом, — попросил Мюллер и встал. — Я все понимаю. Давайте спать.
— И то правда, — охотно согласился Шаповалов. — Завтра день не легкий...
Разбудил Шаповалова настойчивый зуммер полевого телефона. Он вскочил и сел. Тяжелый короткий сон вычеркнул из его памяти все, что было несколько часов назад. С трудом раскрывая тяжелые веки, он лихорадочно думал: откуда появился телефон? И эта мягкая постель? Настольная электролампа?
Шаповалов резко тряхнул головой и окончательно проснулся.
Телефон зуммерил в другой комнате блиндажа. Возле соседней кровати, стараясь попасть ногой в штанину узкого генеральского галифе, суетился «инспектор». Через открытую дверь спальни он хорошо видел стол и тревожно ощупывал глазами аппараты, будто хотел проникнуть в их нутро и узнать, кому приспичило беспокоить его в такой ранний час.
— Может, послушаю я? — легко соскочив с кровати, спросил Шаповалов.
— Нет. Лучше я сам... Черт возьми! Почему им нравятся такие узкие брюки? — выругался Мюллер и, придерживая левой рукой генеральские галифе, правой снял трубку и буркнул:
— Генерал Шток слушает. Кто? Обер-фюрер фон Зейдлиц? Какой Зейдлиц? Подождите...
Мюллер растерянно посмотрел на Шаповалова. Сложив ладони рупором, Шаповалов торопливо прошептал:
— Шеф местного СД. Отто фон Зейдлиц...
Мюллер кивнул головой — понятно — и крикнул:
— Алло! Кто звонит? Говорите громче!
— Я! Это я! — закричал фон Зейдлиц так, что его слышно было даже в спальне. — Я! Обер-фюрер Отто Зейдлиц! Помнишь! Что ты молчишь, Людвиг?
— О, старина! — вдруг весело воскликнул Мюллер, стараясь свободной рукой застегнуть пояс брюк. — Откуда ты взялся! Откуда, спрашиваю, ты звонишь?
— Отсюда! Из Заборья! Я все тут, прижился! А ты прости, что так рано разбудил. Фельдфебель доложил, что все обошлось хорошо; но я все же волновался. Неспокойно здесь у нас.
— Слышал, слышал! Напакостили тебе русские партизаны!
— Что, и до тебя дошли слухи?
— Только ли до меня?
— Ничего, это их последняя вылазка! — мрачно пообещал Зейдлиц и, снова оживившись, объявил: — Я завтра к тебе приеду! С командиром эскадры мы хорошо знакомы, вот и гульнем, как когда-то!
— Нет, Людвиг, — быстро взглянув на Шаповалова, который уже стоял возле стола и напряжение ловил каждое слово эсэсовца, спокойно, но твердо ответил Мюллер. — У меня на ближайшие два-три дня работы по горло. Вот закончу инспекцию — сам позвоню. А лучше — приеду к тебе.
— Отлично! — воскликнул Зейдлиц. — Жду четвертого. Ты слышишь? Четвертого! Пришлю за тобой бронетранспортер.
Трубка замолчала. Мюллер некоторое время смотрел на нее, потом осторожно положил на место и смущенно улыбнулся:
— Видите, у нас уже объявился близкий друг, шеф СД, правда, только обер-фюрер.
— Он нам может пригодиться, — сказал Шаповалов. — Постарайтесь не забыть его имя и звание.
Снова зазвонил телефон. Мюллер снял трубку. Командир эскадры приглашал завтракать.
— Что ж, пойдем, — дружески сжав плечо Мюллеру, улыбнулся Шаповалов.
Проверку боевой готовности аэродрома начали ровно в восемь часов утра.
За завтраком пили и разговаривали мало. Командир эскадры, сорокалетний генерал, заметно волновался, хотя и старался скрыть свое волнение за спокойными, точными, хорошо продуманными словами н фразами.
— Как вы спланировали сегодняшний день? — старательно вытерев салфеткой рот, спросил он «инспектора» и протянул ему ароматную сигарету.
— Я думаю, мой генерал, — закуривая, неторопливо отозвался «инспектор», — что мы не будем нарушать приказа и инструкции рейхсмаршала и начнем с боевой тревоги. — Мюллер, смакуя, затянулся, откинулся на спинку кресла и посмотрел своими серыми глазами в такие же серые глаза летчика.
— В воздух самолеты поднимать не будем?
— Ну, что вы! Все, кроме полетов.
— Понимаю. — Генерал покорно и благодарно склонил голову, встал: — Прошу на мой командный пункт. — Повернувшись к начальнику штаба, молодому, красивому подполковнику, приказал: — Через десять минут — боевая тревога.
Шаповалов рассчитывал, что из командирской квартиры-блиндажа им придется подняться наверх и он успеет кое-что рассмотреть, определить нужные ориентиры. Но командир эскадры легким шагом пересек широкую комнату, толкнул коленом низенькую дверь и, сказав: «прошу за мной», нырнул в слабо освещенный электрическими лампочками коридор.
Коридору, казалось, не будет конца, и Шаповалов обрадовался, когда перед ними неожиданно открылась вторая дверь, и они попали в новый, заставленный незнакомой ему аппаратурой, блиндаж. За приборами сидело человек десять военных в форме жандармов, отчего они казались тут чужими и ненужными.
