Барабанные перепонки вновь резанул болезненный вскрик…
Подойдя ближе к неясной фигуре, Масхадов рванул ее за плечо, разворачивая к себе лицом.
Наемник выругался, сразу не сообразив, кто перед ним. Сузившиеся до точек зрачки пьяно блестели; на, морщинистом, с въевшейся в поры подвальной пылью, лбу проступил пот. В руке он продолжал сжимать охотничий нож, чье лезвие было запачкано кровью…
Пленный висел кулем на дыбе. Перехваченные в запястьях узким брючным ремнем руки неестественно вывернуты, перекинуты через вбитый в стену стальной костыль. Узкая спина — спина подростка, а не мужчины — изрезана ножом, и по кровавым подтекам Масхадов распознал пятиконечную звезду.
Солдат захрипел, с усилием повернул к нему измученное лицо. В глазах его Масхадов прочитал такую немую муку, что спешно отпрянул назад, нервничая, вырвал из кобуры пистолет и оборвал мучения выстрелом в бритый худой затылок.
Убитого сняли с дыбы, положили на грязный пол. Масхадов смотрел в теряющие живой блеск приоткрытые глаза, сереющий, утончающийся нос; на безволосую еще, впалую грудь, где, истекая каплями крови, краснело матерное слово.
Постоял и вышел, на воздух, ненавидя себя, проклятую войну и тех командиров, что послали этого паренька, почти совсем мальчишку, на бойню… И неприязнь к украинцу прочно сидела в нем с того самого дня…
… Других, стоявших в неровной шеренге, он почти не знал, да и не в обязанностях главы республики знать в лицо каждого наемника. На то есть командиры.
— Как настроение? — задал неожиданный вопрос, застав им врасплох.
А каким оно могло быть, это настроение, когда по горе бьют из всех видов оружия и каждые полчаса обрабатывают бомбами штурмовики? Смерть — она рядом, протяни лишь руку.
Глаза наемников забегали, а стоявший с правого края, худой и нескладный, чем-то напоминающий богомола, фальцетом соврал:
— Нормально…
«Нормально… А в глазах страх. Жить хочешь?.. Ишь ты, Рембо… Тете, может, полчаса землю топтать осталось, а туда же…»
Но вслух он произнес совсем не то, о чем подумал.
— Нормально — это хорошо. Ладно… перейдем к делу.
Лица их вновь напряглись, а у богомола и вовсе испуганно вытянулось. И чего еще на их долю приготовили?..
— Вы показали пример истинного мужества и храбрости, — говорил Масхадов, отвлеченно глядя на карту. — Вместе с нами прошли трагический путь от Шелковской до Итум-кале. Теперь мы здесь… Много наших товарищей погибло. Очень много… Но не так страшна гибель, как ее неотмщенность… Сегодня ночью вам сделают коридор, и вы уйдете.
Шеренга шевельнулась. Ошарашенные новостью наемники переглянулись.
— … завтра уже будете в безопасности. Еще через какое-то время разъедитесь по своим домам и все это… забудете. Но!.. перед тем вам предстоит выполнить последнее задание. Возможно, самое сложное из тех, что приходилось выполнять. Вы сделаете все, что требуется, и отомстите за убитых — шакидов — чьи души во власти Всевышнего… Вы не просто его выполните, вы заработаете такие деньги, о каких и не мечтали! Подробности доведет Семен, — он внимательно посмотрел на Журавлева. — Ты старший. Останешься, обговорим детали. Остальные свободны.
Еще минуту назад мрачные лица наемников разгладились и посветлели. Они готовились к концу, но судьба вновь улыбалась им и дарила шанс.
— Магомет…
От стены отделился хмурый бородач, вышел из тени на дрожащий свет. Он был в явном недоумении: в положении, когда каждый автомат на вес золота, отпускать сразу семерых?..
— Так надо, — еле заметно кивнул ему Масхадов. — Веди их на склад, выдай российскую форму. Проверь лично… можешь покатать в пыли, чтобы выглядели как те… внизу… Давай. — И мановением руки выпроводил из бункера лишних.
* * *
Масхадов, прищурившись, пристально смотрел в глаза Журавлеву. Наемник продолжал стоять у входа.
— Садись, — придвинул пустой стул к столу.
Журавлев молча водрузился, пошарив в кармане, достал помятую сигарету.
— Можно?
Масхадов нехотя кивнул. Он не любил, когда курили в его присутствии. К тому же курение запрещал Коран, Но… человек грешен, и у каждого свои недостатки.
Прикурив от фитиля, Журавлев сделал жадную затяжку и вопросительно взглянул на президента.
— Как ты понимаешь, вас не вертолетом отсюда вывезут. Ребята сделают проход, примут удар на себя. Это к тому, чтобы ты знал: ваши жизни кому-то станут смертью.
Карие глаза сверлили Журавлева, ему сделалось неуютно.
— Я понимаю…
— А раз так, должен понять и другое. Задание должно быть выполнено любой ценой, и как, меня не интересует. Любыми средствами и жертвами… За это вам деньги платят. В случае отказа… — замолчав, Масхадов вдруг улыбнулся краешками губ, — Да что мне тебя пугать! Законы знаешь не хуже прокурора. Триста пятьдесят девятую статью никто не отменял.
«Э, куда взял, — сжал зубы Журавлев, — на пушку берешь?»
И вслух:
— Тут вы малость неправы. В Чечне, которая считается неотъемлемой частью России, официально война не ведется. И никогда не велась! В девяносто пятом восстанавливали конституционный строй, сейчас… — он широко улыбнулся, — ведут контртеррористическую операцию… Уголовный кодекс я чту, и статью знаю, как «Отче наш «… Наемником — юридически — считается воюющий на территории чужого государства, а я, как и вы, гражданин России. Так что…
Он картинно, несколько даже развязано, развел руками и откинулся на спинку стула.
— Да ты полиглот, как я посмотрю, — усмехнулся Масхадов, но через силу, и это было заметно. — А нахождение в наших формированиях, бандитских, с их точки зрения? А вспомнить Грозный, расстрелы пленных? А аргунский железнодорожный вокзал?.. Статей букет наберется, как раз на пожизненное заключение, если только они после пинка в Совете Европы, не введут обратно смертную казнь… У всех вас руки в крови. Рад бы, как говорится, в рай, да грехи не пускают.
Журавлев молчал. Куда ни брось, прав Масхадов. Попадись они федералам и доживи — при самом счастливом раскладе — до суда, столько статей навешают, что шею к земле притянет. Не зря их всюду сопровождали «журналисты», щелкали на камеру, кино снимали. Так что, копромата… Словно читая его мысли, президент продолжал:
— Компромат на вас имеется: шариатская безопасность — не ленивое ФСБ. Нам ничего не стоит в случае ваших необдуманных действий слить информацию в прессу или правоохранительные органы. К тому же, в России у нас есть верные люди. Адреса ваши проверены, у кого семья, у кого родственники. В случае отказа в первую очередь пострадают именно они…
— Короче! — перебил его Журавлев.
— Ты понятлив… По выполнению задачи получите по сто тысяч долларов. Каждый! — Сделав ударение на последнем слове, Масхадов выждал короткую паузу. — Каждый!.. Потом получите чистые документы с открытой визой в Турцию, а оттуда — в любую страну.
— Давайте к делу.
— Хорошо… Смотри сюда.
И они, как два заговорщика, склонились над картой.
* * *
К ночи воздух заметно посвежел и набряк влагой. Опустившиеся на гору сумерки сгустились до черноты, наползшие свинцовые тучи обложили небо, и не видно на нем ни блеска звезд, ни желтого рожка нарождающейся луны. Землю окутала та самая кавказская ночь, когда не видно ни зги, и передвигаться в кромешной темноте приходится с великой осторожностью, почти на ощупь.
Журавлев покинул президентский бункер минут через сорок, закурил, прикрывая красный уголек ладонями, чтобы не попасть на прицел снайперу. Голова его разболелась, как тогда, осенью, после контузии, и муторная боль отдавалась в затылке, сдавливала виски.
Он добрался до казарменного каземата, придерживаясь стенки окопа, потянул тяжелую дверь и спустился в подсвеченный керосиновой лампой сумрак.
Вдоль стен уходили под низкий потолок деревянные двухъярусные нары, застеленные шерстяными солдатскими одеялами. В проходе шумели, переодеваясь в камуфляжное обмундирование, наемники, посмеивались, в особенности над Мишкой Козыревым — рыхлым парнем лет тридцати. Пятнистая куртка пришлась ему впору, но верхняя брючная пуговица глубоко врезалась в бугром выпирающий живот, готовая с треском отлететь.
Козырев усердно сопел, втягивал живот; краснея, умудрился затянуть на крайние дырочки портупею и распрямился со вздохом мученика:
— Во, блин, шьют же… Руки пообрывать таким мастерам. На куртке чекуха пятьдесят четвертого размера, а штаны не больше сорок восьмого…
У стола стоял Сергей Желобов, худой и высокий ростом, которого Масхадов мысленно сравнивал с богомолом. Он и впрямь чем-то походил на нескладное насекомое: руки казались непропорционально длинными, цыплячья шея с выпирающим кадыком свободно торчала из просторного, как хомут, ворота. Лицом он был скуласт, сутул спиной, отчего форма висела мешком. Ему бы взамен кепи — широкополую соломенную шляпу, взамен хэбэ — закатанные по колено штаны, и сачок вместо автомата, и выглядел бы заправским дачником, что ему ближе по складу характера.
