В Таллине становилось тревожнее. О чем думал Голев?
Какие мысли роились в голове?
«Если фашисты будут напирать, свертываемся и идем на передовую (если она сама к нам не придет). Как-то неудобно, все время чувствуешь, что за тебя кто-то воюет, а ты здесь живешь на даче, пользуешься всеми благами. Польза от нас все же есть и будет еще больше» (5.8.41 г.).
То, о чем мечтал Голев, узнав о налетах вражеской авиации на Москву две недели назад, наконец-то свершилось.
«Сегодня радостное известие. Наши бомбили Берлин, там совсем не ждали. Летели в отвратительную погоду. За Москву — ответный удар!» (10.8.41 г.).
Было чему радоваться. И возможно, в те дни кто-то из защитников Таллина произнес слова: «Если по небу добрались, то и по земле дойдем». (Они-то и навели Голова на более широкие размышления.)
«Интересное совпадение. Гитлер явно играет под Наполеона. Наполеон начал наступление на Россию 23 июня 1812 года. Гитлер напал на СССР 22 июня 1941 года. Наполеон взял Смоленск 18/8. Гитлер примерно 13/8. Это совпадение продолжается, только с маленькой разницей. Этому выродку в Москве не бывать, а кончит он тем же...» (20.8.41 г.).
Война упрямо подбиралась к Таллину. В последние августовские дни стало привычным слышать грохот корабельной артиллерии, ведущей с рейда огонь по войскам противника, и ответные разрывы вражеских снарядов.
В одну из ночей поднятые по тревоге локаторщики услышали артиллерийскую стрельбу в окрестностях Таллина. Было приказано немедленно оставить виллу и переправиться со всем хозяйством в сравнительно далекий, можно считать тыловой, район города — на полуостров Копли.
Снялись быстро. Вскоре заняли новую позицию и продолжали нести службу. Приняли меры на случай боя.
«До моря 400 метров. Дальше ехать некуда. У нас больше сотни патронов на каждого» (23.8.41 г.).
Вскоре противнику удалось прорвать третью, последнюю, линию нашей обороны и оказался у стен Таллина. Город принял суровый вид. Учреждения не работали. Закрылись кефики и магазины. Улицы были перегорожены баррикадами.
Держаться дальше становилось все труднее. И вот поступил приказ: оставить Таллин, эвакуировать войска в Кронштадт, сохранить боевое ядро флота. И пока там, в штабе флота, разрабатывался план прорыва кораблей через густые минные поля, все способные держать в руках оружие были брошены на передний край, чтобы остановить противника и тем самым выиграть необходимое время, прикрыть отход войск.
Ушли на передовую и бойцы подразделения РЛС.
«Я остался с четырьмя шоферами. Можно даже и одному работать».
Оптимизм не изменяет Голеву. И хотя обычная проводная связь со штабом ПВО нарушена, ввели в действие рацию. Уже все знают об отходе — Голев все равно несет вахту у экрана, более чем когда-либо наводненного помехами. Ему важно и в этой обстановке проверить свою опытную установку, определить дальность приема сигналов, с тем что, если останется жив, сможет на опыте работы в Таллине вести дальнейшее усовершенствование локатора.
«Сегодня видел сигнал такой же установки у Ленинграда» (25.8.41 г.).
В этом Голева убедили «зайчики», появлявшиеся на экране издалека. Он обрадовался такой дальней связи, что само по себе было большой неожиданностью, и рискнул передать по рации: «Таллин живет и сражается» в надежде, что там поймут, откуда эти слова. Он хотел подписаться своим именем и тут же подумал: может перехватить противник. Не имея секретного кода на связь с Ленинградом, он молниеносно придумал свои позывные: «Анта, Адели, Ута». В действительности не он придумал эти позывные, а писатель, автор фантастической повести, прочитанной в юности. Там говорилось о загадочных сигналах с Марса: «Анта, Адели, Ута» — они с тех далеких лет остались в памяти и пришли на ум в эту самую минуту.
Недолго пришлось ждать Голеву ответа. На той же волне ему отвечали: «Анта, Адели, Ута. Вас понял. Ленинград тоже в опасности. Будем держаться. Желаем вам боевых успехов».
«Какие там успехи, — с иронией подумал Голев. — Если бы знал мой коллега, что нам считанные часы оставаться в Таллине, а потом плавание в неизвестность. И доберемся ли мы до Кронштадта...»
Что больше всего радовало Голева? Его сигналы достигли Ленинграда — это уже здорово! И он оставался на своем посту, вел наблюдения, несмотря на то что и к станции с минуты на минуту мог прорваться противник.
«Приготовили бутылки с бензином. Некоторые переоделись в чистое белье, я тоже. Катя, родные где-то далеко. Как они сейчас? Единственное, что мне хочется, это не продешевить себя.»
А пока фашисты не появились, лейтенант Голев продолжал работать.
«Несколько налетов... Во время одного из них «мессершмитт» подбили, и он классически спикировал в море.
Испытывается и проверяется работа всех узлов, и глубоко огорчение, когда осциллограф капризничает. Починить нет возможности» (27.8.41 г.).
Но вот поблизости начали рваться снаряды, и можно подивиться выдержке человека, способного в этой сумятице не только делать свою работу, но и по часам и минутам фиксировать все, что происходит вокруг.
«В 16.00 нашу команду опять взяли для охраны штаба. Наши части взорвали арсенал. Горят цистерны с бензином.
В 18.00 получил по телефону распоряжение свернуть рацию. С оставшимися пятью бойцами быстро и спокойно все собрали.
В 19.00 отправился в Минную гавань, в штаб ПВО. Впереди стена дымовых завес».
Встретив капитана Навдачного из штаба ПВО, Голев спросил, какие будут дальнейшие распоряжения.
— Вам в Беккеровскую гавань, грузиться на транспорт.
— Вместе с машинами?
— Не знаю.
— На какой транспорт? Когда он отходит?
— Тоже не знаю. Отправляйтесь туда, на месте все будет ясно, — бросил он на ходу.
До Беккеровской гавани не близко. Но надо спешить...
Высокий плотный помначштаба капитан 1 ранга Черный, которого Голев уже встречал в штабе флота, и оказался тем высоким начальством без чьего приказания никто на транспорт не попадет. То и дело к нему протискиваются моряки и сухопутные командиры подразделений: они только вышли из боя, получив приказ, привели своих бойцов. Черный командует: «Пропустите!». И усталые люди, неделями не знавшие отдыха, с винтовками, противогазами, вещевыми мешками поднимаются на палубу. Подошел к нему и Голев, доложил, как положено, показывая на машины, стоявшие поодаль, стал объяснять, что и как. Не дослушал его капитан 1 ранга Черный, оборвал: «Знаю. Команду возьму. А машины жгите».
Жгите?! Легко сказать. Знал бы он, какого труда стоило переправить эти машины в Таллин, да и как так просто решиться уничтожить новую ценнейшую технику. Голева не смутило, что он всего-навсего лейтенант.
— Как, жгите?! — вспылил он. — Это же огромная ценность! Чего стоило их создать! Целый научный институт трудился. А потом самые высокие мастера на заводах. А вы жгите...
— Куда же я их поставлю? Сами видите, все забито, людей полно, а вы со своими машинами, — несколько опешив, объяснял помначштаба.
— Я не могу выполнить ваше приказание. Мне этого не простят. В Кронштадте и Ленинграде машины эти во как будут нужны, — убеждал Голев.
И помначштаба не выдержал, сдался:
— Грузитесь, вон на тот лесовоз, — показал он на судно, на носу которого Голев прочитал: «Казахстан».
«С автомашинами и командой на транспорте «Казахстан». На берегу оставалось еще много войск, когда мы отчалили. Наше судно встало на внешнем рейде, между островами Нарген и Вульф. Всю ночь Таллин представлял громадный факел. Горели цистерны, склады» (27.8.41 г.).
В те же самые часы и на том же самом рейде, между Наргеном и Вульфом, находилась и наша «Вирония», переполненная людьми, техникой. К тому же в отличие от «Казахстана», на который погрузили зенитки, оборонявшие Таллин, мы были почти безоружны. В темноте мы стояли на палубе с профессором Ленинградского университета полковым комиссаром Ценовицером, смотрели на зловещие огни, на фоне которых ясно вырисовывались шпили и башни, прислушивались к частым взрывам, не представляя, что нас ждет впереди...
Голев продолжал вести свои короткие записки.
«В 12.00 эскадра отправилась курсом на Кронштадт. Впереди и сзади вплоть до горизонта — наши корабли и транспорты. На нашем транспорте народу тысячи три с половиной. Яблоку упасть негде. Ночь провел под дождем на палубе. Днем залез в кабину машины, там тепло, электричество. Брился. Приютили у себя эстонку Зину с мужем-милиционером. В последний момент она решила ехать. Теперь без вещей. Иногда вздыхает об оставшихся чемоданах с платьями.
Сегодня самолеты противника вели только разведку. Вечером крейсер «Киров» обогнал нас. Установлено наблюдение по бортам транспорта, все время голоса: «Мина слева, мина справа». По-моему, это больше со страха. Всю ночь почему-то стояли, а ночью и нужно было двигаться» (28.8.41 г.).
