Под косогором, возле двух высоких сосен, что, как часовые, встали перед Громатухой, увидела Варя сани. Вокруг них хлопотали девушки.
— Но-о! Но-о!.. Окунь, милый, но-о!..
Окунь — хороший снеготоп, но, видать, выбился из сил. Девушка, державшая вожжи, кричала на него зло и жалобно, а четыре ее подруги толкали пустые сани вперед, покрикивая такими же злыми от бессилия и жалобными голосами: «Но-о! Но-о!..» Они пробивали дорогу, торопясь доставить на прииск зерно, подвезенное к зимовью Девяткиной. Девушки были так поглощены своим делом, что не заметили, как к ним подошла Варя.
Больше всех кричала на Окуня Нюра Прудникова, сестра Леонида, кареглазая девушка с веснушками на носу; решением комсомольского комитета она была назначена руководителем бригады по пробивке дороги.
— Выломи прут да хлестни его как следует. А то вожжами, — посоветовала ей Мария Котова, бледная, с усталыми глазами солдатка.
— Хлестни, хлестни… тогда он совсем перестанет слушаться. Он ведь тоже три недели без овса.
— Хлебушка бы сейчас кусочек, и манить его этим кусочком вперед, — предложила девушка, что стояла рядом с Котовой.
— У меня есть ватрушка. Отдать? — спросила другая, что помогала Нюре поднять Окуня.
— Не надо. Она у тебя картофельная. Кони картошку не любят, — ответила Нюра, видя, какими жадными глазами посмотрели ее подруги на картофельную ватрушку.
В эту минуту из-за сосны послышался голос Вари:
— Девочки, не троньте его, он скоро сам пойдет. Отдохнет и пойдет…
— Ой, кто это? — встрепенулись девушки; с удивлением глядели они на лыжницу с рюкзаком на загорбке.
— Варя!.. — не веря своим глазам, воскликнула Нюра. И вдруг осеклась, помрачнела.
А солдатка Мария Котова, с подозрением покосившись на Варю, буркнула:
— Еще одна командирша нашлась. — Она глянула в сторону густого ельника и как бы про себя добавила: — По одной лыжне с ним ходит…
— О чем это ты, Мария? — спросила Нюра.
— Будто не зияешь.
— Не знаю, — ответила Нюра, — а ты чужие сплетни в подоле носишь.
— Дыма без огня не бывает… Да ну вас, все вы такие! — И, махнув рукой, солдатка зашагала к прииску.
— Куда ты, Мария? — окликнула ее Нюра.
— Не хочу зря на морозе топтаться. Домой иду. Уж если помирать, так в тепле, — ответила Котова, не оборачиваясь.
— Про какой это дым без огня она говорила? — настороженно спросила Варя.
— Да болтовня тут всякая идет, — чуть смутившись, ответила Нюра. — Обозлилась на Окуня и со зла сама не знает, что несет, на всех бросается… Без хлеба мы сейчас тут живем.
— Я знаю, — помолчав сказала Варя. — Девочки, помогите снять рюкзак, я поделюсь с вами.
Девушки отстегнули лямки, раскрыли мешок. Зерно! Им трудно было скрыть свою радость, хоть они и хмурились притворно, подталкивая одна другую локтями.
— Берите, не стесняйтесь, берите, — уговаривала Варя. — Из пшеницы такую кашу можно сварить… И суп вкусный, как из перловки. Ну, еще в карманы берите, не стесняйтесь, что вы такими маленькими горсточками отсыпаете…
— Спасибо, Варя. Спасибо.
Покоренная щедростью Вари, та девушка, у которой была картофельная ватрушка, собралась было что-то сказать, но Нюра остановила ее:
— Погоди…
— Ну, почему? Тогда ты сама скажи ей… про брата.
— Про какого? — Нюра не поняла: про Василия или про своего брата Леню, что ушел на фронт. И о том и о другом говорить было тяжело.
Нюре помогла подруга:
— Ну, про своего, про Леню, а про кого ж больше тебе знать…
Нюра посмотрела Варе в глаза:
— Проводили мы его на этой неделе. Ключи, говорит, от комитета у сторожихи, собери, говорит, комсомольцев, и выбирайте нового секретаря… Как хорошо, Варя, что ты вовремя приехала. Теперь мы знаем, кого выбрать.
— Я тоже еду на фронт, — сказала Варя. Она как-то сразу обессилела и прислонилась спиной к сосне.
Отдохнувший тем временем конь снова начал пробиваться вперед.
— Пошел, милый, пошел!.. Девочки, идите за ним, а я немного с Варей побуду, — сказала Нюра.
Варя, чувствуя, что ноги не держат ее, присела в снег. Нюра нагнулась над ней:
— Любит он тебя, Варя, верь мне, честное слово, любит. Не горюй. Мне он родной брат, а вот провожала, слезинки не обронила. Говорят, нельзя оплакивать разлуку, когда на фронт уходят… Рвался он туда. Как ты уехала, он эту свою переписку не оставлял. Письма всякие продолжал писать — и в ЦК комсомола, и в дивизию, в которой служат наши, громатухинские. Ты же знала, что его на фронт тянет. Все хотел попасть к своим. Ответы получал от какого-то Вербы, это фамилия такая у комиссара полка, в котором служит ваш Максим. И вот добился своего. Добился, и Фрол Максимович его отпустил.
— Отпустил… меня не дождался…
— Не надо так, Варя… Вставай, я провожу тебя до дому. Может, в партком сначала зайдем, к Фролу Максимовичу? Он тебя давно ждет…
Глава вторая
ФРОЛ МАКСИМОВИЧ
1
Когда отпальщик Фрол Максимович Корюков появлялся в забое, крепильщики, откатчики и забойщик уходили в запасные штреки или вовсе покидали штольню. Молчаливый в такой час, Фрол Максимович оставался один перед могучей, как он сам, грудью забоя.
Вложив в свежие скважины желтоватые и круглые, как толстые свечи, скалки динамита с черными хвостиками запальных шнуров, Фрол Максимович закуривал, чтоб горячим концом самокрутки запалить шнуры. В час отпалки его движения были неторопливы, все он делал в каком-то сонном замедленном темпе. Отпальщик, а кажется, нет на свете более нерасторопного человека! Вот концы запальных шнуров уже яростно шипят, искрятся, выбрасывая острые штычки огня, до взрыва, сотрясающего подземелье, остаются считанные секунды; даже в такой момент Фрол Максимович, стряхнув с коленей песок и поправив на плече ремень сумки, освобожденной от опасного груза, неторопливым шагом уходил в ближайший отсек. Не убегал, а уходил.
— В моем деле спешка ведет к просчету, — говорил он, когда его упрекали в медлительности. — Побежишь — обязательно споткнешься, а тогда беды не минуешь. Осколки спину продырявят.
Так шло много лет. Долгие часы проводил Фрол Максимович под землей, один на один с опасностью.
И сегодня с полуночи в забое: сам разбирал породу. Кажется, одна из пяти скважин не сработала. Это он определил по силе взрыва. Где-то остался «стакан» — неразорвавшийся заряд динамита.
Пришла утренняя смена, откатчики уже пригнали вагонетки, Фрол Максимович никого и близко не подпустил к забою. Своими огромными, чуткими руками он откидывал камень за камнем. Второй раз за эту неделю приходится ему искать неразорвавшийся заряд в забое той самой штольни, которую закладывал его старший сын, инженер Максим Корюков. Ее так и называют: штольня Максима Корюкова.
Почему только в этой штольне не разрываются отдельные заряды? Трудно на это ответить. То ли динамит плохой, то ли детонаторы фальшивят. Но одно ясно: отпальщик за последнее время как-то сник, поскучнел.
— Ага… Вот ты где, язви тебя!.. — донесся его голос из забоя.
Смена молодых шахтеров, ожидающих дозволения войти в забой, прислушалась. Видимо, Фрол Максимович нашел неразорвавшийся заряд.
Наконец отпальщик вышел из забоя. Показав ребятам кусок гранита с глухим круглым отверстием, где сидел уже обезвреженный заряд динамита, он пояснил:
— Когда надо, не детонирует, а вот стукни резко и… поминай как звали!
— Варя вернулась, Фрол Максимович, — сказал забойщик Коля Васильев, голубоглазый паренек с подрисованными сажей усами. — Попрощаться, говорит, с вами пришла: на фронт ее берут…
Фрол Максимович и глазом не моргнул. Осветив лицо забойщика карбидкой, сказал добродушно:
— Ты, видать, сегодня опять не мыл у себя под носом.
— Мыла не жалел, честное слово, да вот сажа в кожу въелась, — ответил Коля, не смея признаться в том, что ему до смерти хочется казаться взрослым; что ни говори, он старейший забойщик, а усы, придающие солидность, не спешат расти.
— Въелась… — Фрол Максимович улыбнулся и, оглядев ребят, сказал:. — Приступайте к делу.
После этого он повернулся и пошел вдоль штольни своей медлительной походкой.
Стало быть, и Варя уходит на фронт. Как старший сын Максим, как и младший Василий, пропавший без вести. Опустело гнездо Фрола Максимовича… Подходя к дому, он ясно представил себе: Варя сидит, обнявшись с матерью, и обе плачут. Что он скажет им, чем утешит? У самого сердце не камень.
Возле крыльца Фрола Максимовича встретила Дымка. Ласкаясь, радостно взвизгивала, будто давала весть: Варя вернулась домой!
— Радуешься, глупая, — сказал он ей, — а там слезы…
Так и есть. Войдя в горницу, Фрол Максимович увидел: Варя лежит на кровати и все пытается встать, а мать удерживает ее, и глаза у матери заплаканы.
