вытирая руки о тряпочку, — он, когда устаёт от всех, берёт курицу и жарит её за селом на костре. Потом возвращается спокойный и дружелюбный. Бабушка шутит: на родину съездил.
Санька засмеялся.
— Чего ржёшь? Пойдёмте во двор, фронт работы обрисую.
Парни вышли вслед за Пашкой, который подвел их к огромной куче металлолома.
— Вот это всё разобрать надо и ко мне. Выпрямлять, оттягивать, готовить, в общем, к работе.
Рядом, сначала тихонько, а затем всё громче по мере приближения, послышался скрип велосипеда. Дед Мирон, сельский почтальон, удручённо уставившись на дорогу и что-то бурча себе под нос, подъезжал к кузне. Левую ногу он потерял в боях Первой мировой, её заменял торчащий из штанины железный протез. К левой же педали велосипеда был привязан свинцовый груз. При помощи этого нехитрого приспособления дед Мирон довольно резво колесил даже по тропинкам.
— Бросайте работу, хлопцы, идите сюда.
Почтальон, подъехал к забору и спешился, подпрыгивая на одной ноге. Затем поставил велосипед и уселся на лавочку, отставляя в сторону «железную ногу».
— Война началась, — сказал он, оглядывая окрестности, прищурившись от солнца, — вот так.
Слова эти прозвучали из его уст как-то обыденно. Будто ничего не случилось. Вроде как дождь обещали.
— С кем? Когда?
Старик достал кисет с табаком и стал сворачивать из газеты «козью ножку».
— Вчера немец Киев бомбил.
Пашка в недоумении покачал головой, не веря своим ушам.
— Погоди, погоди. Как это?
— Так это, — отрезал дед Мирон, — вероломно, без объявления, и всё такое.
Он прикурил самокрутку, выпуская в разные стороны клубы синего махорочного дыма.
— И что теперь? — спросил ошарашенный Санька.
Старик встал с лавочки, опираясь о забор:
— Пойдемте к правлению. Сейчас всё объяснят.
На крыльце сельсовета стояли председатель и парторг, перед ними тихо гомонящей толпой собрались обеспокоенные местные жители. Люди ждали, ждали, что председатель сейчас всё объяснит, всех успокоит: «Ошибочка вышла, нет никакого нападения, это пограничники, с недосыпу, танки с зайцами перепутали». Но нет, все по-настоящему. Война началась и будет собирать дань. Отцы, сыны, братья уйдут и, возможно, навсегда.
— Земляки, — начал председатель свою речь, — нашу многострадальную родину втянули в войну, но я верю, что мы справимся и вломим врагу, как всегда это происходило. Много говорить не считаю нужным. Основная часть наших жителей знает, что такое боевые действия. Поэтому всем мужикам призывного возраста надлежит явиться завтра утром сюда с вещами. Поедем в район для распределения. Также женщинам и подросткам с двенадцати лет тоже надо прийти, — председатель сделал небольшую паузу и вытер платочком пот со лба, — полевые работы никто не отменял. Будем учиться в эту уборку без мужиков обходиться. Очень надеюсь, что только эту уборку, точнее, дай Бог, чтобы только эту. Всё. По рабочим местам.
К мальчишкам подошёл Иван Наумович, отец Василя и Павла.
— Всё, хлопцы, детство кончилось. Пашка, возвращайся в кузню. К тебе сейчас бригадир придёт, новый фронт работ обрисует, а вы, — обратился он к Саньке и Василю, — завтра утром берёте с собой обед и шуруете в звено механизации. Вас будут обучать работе на тракторах. Теперь не будете бегать просить, чтобы прокатили, а сами будете управлять.
Вечером деревня выглядела не как обычно. Не было посиделок на завалинке, не бегали гурьбой дети, которые всегда знали, чем себя занять. Напряжённое безмолвие, которое изредка нарушалось лаем дворовых собак, висело над посёлком.
Иван Наумович разложив на столе вещмешок, собирал в него всё, что может пригодиться в походе. Рядом, задумавшись над чем-то и глядя в пустоту, сидела его жена София.
— Вань, может тебе не обязательно прямо сразу ехать?
— Почему это?
— Ну, ты же партийный. Может, ты здесь для какой работы нужен?
Иван Наумович, отвлекшись от сборов, обернулся к жене и попытался объяснить свою позицию:
— Именно потому, что партийный, я и должен быть в первых рядах. Нужно на своём примере показать народу, что катастрофического ничего не произошло. Страна в кулаке, всё идёт, как положено, и мы справимся с любыми напастями вместе, если не будем по сараям прятаться.
Но на Софию его слова, казалось, не произвели особого впечатления. Она была далеко в своих мыслях.
— Пашку тоже сразу заберёте? — спросила она, резко обернувшись на мужа и обеспокоенно посмотрев ему в глаза, — он ведь взрослый совсем уже.
Иван Наумович поднялся со стула и прошёлся по комнате.
— Нет. Ему восемнадцать через год только будет, к тому времени мы уже дома будем, — он подошёл к жене и положил руку ей на плечо, — мне звание сержанта сразу дадут, буду взводом командовать или отделением. Не переживай.
— Ой, не знаю, — София зарыдала, закрыв лицо ладонями.
Ночь постепенно окутывала село. Проснулись и звенели в траве маленькими колокольчиками чёрные сверчки. Лягушки на заросшем камышом поливном пруду пели свадебные серенады. Уютный деревенский тёплый вечер.
Санька и Василь сидели на лавочке у соседского дома.
— Что там отец твой? — спросил Санька.
— Собирается. Мамку жалко, плачет постоянно. Говорит, чувствует, что больше не увидит его.
— А он?
— Он говорит, что не надолго едет, что у нас армия самая мощная в мире, но по глазам видно — сам не знает, отобьёмся или нет, — Василь задумался, — твои там как?
— Тоже собираются, — ответил Санька, — это у него уже третья война. Говорит, что Гражданскую и Финскую прошёл и эту пройдёт. Ободряет мамку, но что-то не очень получается.
Василь встал и осмотрелся как заговорщик.
— Мне отец шепнул, оружие придумали, что может целые полки солдат перелопачивать, но у немцев тоже такое имеется. Вот теперь и будут меряться, чья лопата шире. Ладно, у нас другая задача, — подвёл итог Василь, — нас с тобой в звено механизации определили.
— Это хорошо, — ответил Санька.
— Чего же хорошего? Все путёвые трактора забрали из колхоза. Не знаю, орудия или ещё чего-то таскать, а нам рухлядь оставили. Будем постоянно в мазуте по уши, а ведь норму будут требовать. Девчат ещё в бригаду к нам назначили зачем-то.
— Так у них, может, ещё лучше получится, чем у Кольки с Сергеем. Они раздолбаи тупорылые, любая девка хитрей и дотошней. Да и веселей с ними, — Санька хитро улыбнулся.
Василь снова сел рядом с другом.
— Лошадей тоже проредили, даже Яшку увели. Калмык его за повод тянет и орёт: «Пошёл, пошёл, горбатый». Я ему говорю: «Сам ты горбатый, а его Яшкой зовут». Хрен с ним, сдюжим. Лишь бы батьки наши вернулись быстрей. Всё. Давай по домам. Утром всех проводим и к тракторам пойдём, учиться.
Санька подошёл
