них закончились, и в последнее время они перебивались чем могли.
— Отец-то у вас есть? — спросил один из бойцов.
— Не, а, — помотала из стороны в сторону головой девочка. — В-в пятнадцатом ещё по-огиб. К нам его д-друг, тоже из ополченцев, заходил, вот и сказал. — Все замолчали.
Когда дети к нам немного привыкли и хорошо поели, я задал Сане вопрос, не надеясь услышать на него положительного ответа, но произошло всё ровно наоборот.
— А что Саня… Не видел ли ты где поблизости украинского замаскированного орудия?
— Это вы об американке? — уточнил Саня.
— О ней, самой. Очень она нам досаждает.
Я удивился познаниями мальчика. В общем, чему тут удивляться, одно слово — дети войны.
— Я так и подумал, что вы по её душу сюда пожаловали, когда за вами в ложбину шёл. — Проговорил спокойно мальчик, облизывая ложку.
— А ты что, эту пушку видел?
— Само собой. Они её здесь так замаскировали, что рядом пройдёшь и не заметишь.
— А ты как заметил?
— Я бы тоже не заметил. Только они стрелять из неё стали, вот и усмотрел.
Пушку ниоткуда не видно. Ни сверху, ни с боков. Маскировка что надо.
— Всё, значит, рассмотрел? Молодец. — Похвалил я маленького знатока.
— У меня, дядя, глаз — алмаз, — прихвастнул мальчуган.
— А ты сумеешь на карте показать эту змиеву нору, где они пушку прячут?
— Ни. Не можу на карте, а на земле это укрытие, покажу. На карте сломанное дерево не увидишь и растущий куст боярышника, по которому я ориентируюсь тоже. Только простым глазом эту нору не распознать, если не знаешь, бинокль нужен.
— За этим дело не станет, — заверил я Саньку.
— На зорьке отправимся, — сказал он и по-мальчишески хлопнул своей ладонью по моей.
— Идти-то далеко? — спрашиваю Саньку.
— Если на горку подняться, то их укрытие будет как на ладошке. Только без меня вам туда не подойти, мин понавтыкали. А я знаю, как пройти и на мины не напороться. Зайдём с другой стороны, так незаметно и мин там меньше.
— Почему про мины знаешь, — интересуюсь я.
— Видел, как их ставили, наблюдал. Мины близко к обрыву стоят. Потом, когда я в больнице с ногой лежал, моим соседом по кровати минёр был. Он мне всё про мины рассказывал и даже, во дворе больницы показывал, как они ставятся. Говорил — «запоминай, пригодиться». Он мне много чего рассказывал. Так что про мины и гранаты я разумею, да и свой печальный опыт имеется, — и он потрогал искалеченную ногу.
— А что тебя на эту гору понесло, что ты с неё пушку увидел? — спрашиваю.
— Са-санька на этой го-горе птичек ловит для супа. — Пояснила девочка. — За-западни ставит.
— Я ещё до войны птиц ловил. — Подхватил мальчик. — Ремесло мне знакомо. Только тогда это было увлечением, а теперь ловлю для выживания. Пригодилось.
— И что, попадаются?
— Не очень. Снасти нет хорошей. На ловушках вместо сетки использую тюль. Здесь её по разбитым квартирам хватает. Припорошу её немного листвой и хорошо. Это больше для куропатки и перепела. Так что иногда себя балуем и дичью. Чтоб птиц ловить, надо места знать и наблюдать, где она садиться. Вот на горе, по бровке за кустарничком, самое её место и ещё около липняка, где вас укры обложили. Я в этих местах каждую кочку знаю.
— Спасибо тебе Саня, что вытащил нас оттуда.
— Я в этой канаве, по которой ползли, прячусь, когда птичек ловлю, потому и знаю, а бандери не знают, вот и получилось. Можно сказать, случайно. — Помолчав, весело добавил:
— Это не мне надо говорить спасибо, а двум олухам из бандерии, мимо которых мы ползли.
— Что так? — удивился я.
— Укры вас плотно закупорили. Я хоть тут каждую ямку знаю, только бы у меня всё равно ничего не получилось. Оцепили, не прошмыгнуть. Подкрался близко, слышу, разговор на мове, оказалось — два односельчанина у укров встретились и спорят. Давно не виделись. Тот, что у промоины был, по которой мы ползли, поближе к односельчанину перекочевал, чтоб нормально разговаривать. Всё из-за какой-то Одарки спорили. В этот момент мы и проскочили.
Я тут же вспомнил украинскую речь, когда выползали.
«Случайность иногда помогает, подумал я. — Только какая здесь случайность. Разве это случайность, что парнишка полез под пули с желанием нас спасти? Таких случайностей не бывает. Значит, Саня рос и воспитывался в хорошей семье, имеющей крепкие русские корни. У него есть чувство ответственности и сопричастности к событиям. Невзгоды закалили его характер, укрепили ум и в свои двенадцать лет он уже не похож на сверстников, живущих далеко от линии фронта. Но в его поведении всё равно нет-нет, да и проскакивает детскость. Такая природа человека, его возрастания, этого даже война не отменит».
— Мы бы и вас уг-гостили супом, т-т-только перед вашим прихо-о-одом весь птичий суп доели. — Проговорила Лиза, кивнув на небольшую алюминевую кастрюльку и смущённо улыбнулась. Видно, таким образом она захотела обратить на себя наше внимание. Ей это удалось.
— И сколько на такую кастрюльку птичек требуется? — спросил я, переключив внимание на девочку.
— У нас многого и нет, — ответил за сестру Санька. — Хорошо если одну поймаем, или двух, мелких выпускаем. А когда ничего нет, то и они идут в дело. Навар с них тоже есть, всё похлёбка не пустая.
«Боже мой, — билось в моей голове. — Как же они тут живут? Это даже кошмаром не назовёшь. Голодают, мёрзнут, мать сами хоронят. Горемыки, так горемыки. А они ведь, дети, просто дети и их детскость никто не отменял».
— Передвигаться тебе на палке сложно? — Спрашиваю Саньку, кивнув на его ногу.
— Раньше, после госпиталя, с настоящим протезом, было совсем ништяк, а потом как его «лепестком» разбило, то пришлось уже деревянную опору самому ножом, да топором вытёсывать. Ничего, хожу.
— Как «лепестком»? — спрашиваю.
— Второй раз я протезом на лепестковую мину наступил, — поясняет Саня. — Вот ведь угораздило. Протез от мины, как говорится, в щепки, самого меня не зацепило, только куртку продырявило, — весело проговорил он.
К вражеской пушке решили идти втроём: я, Саня и ещё один разведчик из группы. К этому времени тарасы нас совсем потеряли. Вышли затемно, полагаясь на провожатого. Как, велел Саня, за ним край минного поля, передвигались след в след. Мальчуган шёл, прижимаясь к обрыву, той самой горы, о которой рассказывал, знаками показывая, делать так же, как и он. Идём медленно, с остановками. Рядом притаились мины. Вот миновали обрыв, пошли по уклону. Саня всё так же, часто останавливается, всматривается в траву и кустарник; иногда приседает, во
