Хаген бросился следом за товарищем, и вдруг встречные клубы дыма и пыли наотмашь ударили его в лицо. Крумма взрыв застиг в дверях. Его тело кусками паленого мяса швырнуло прямо на Хагена. Не удержавшись на ногах, он опрокинулся навзничь. Ничего не понимая, оглушенный и растерянный, он вбежал в плотную пелену черного дыма. В высоком колодце двора клубы дыма никак не рассеивались, и ничего не было видно.
Сапоги ступали на что-то скользкое, подошвы разъезжались в стороны. Хаген, кашляя, пытался отыскать кого-то из своих. Но вот из открытой двери потянуло свежим воздухом, и в рассеивающейся дымной завесе глазам Хагена открылась страшная картина. Он стоял посреди двора, асфальт которого был покрыт оторванными руками и ногами, дергавшимися в агонии изуродованными телами его товарищей.
Только Харрингер оставался цел. Вернее, его мертвое тело. Застывший взгляд его остекленевших синих глаз блестел двумя кусочками цветной смальты из самого угла, куда его отбросило взрывом.
Всю силу ударной волны и осколков принял на себя Гейдрих. Его разорвало пополам, и вывалившиеся из брюшины внутренности еще пульсировали и исходили паром на морозном февральском воздухе.
Тут же, возле повара, в неестественной позе, с оторванными по голень обеими ногами, лежал Олхаузер. Осколки разворотили ему грудь и перебили шею. Оттуда хлестал целый родник алой крови. Ее уже натекла целая лужа, почти в полдвора.
Вейсенбергер, без ноги, полз по земле, цепляясь ногтями за асфальт. Его голова задиралась неестественно кверху, а изо рта сгустками вытекала черная кровь. Отто сделал к нему шаг по хлюпающей, густой луже крови, но тело Вейсенбергера вдруг вытянулось в струну предсмертной судорогой, и он испустил дух, уткнувшись лицом в асфальт. Только тут Хаген заметил, что у него была напрочь снесена вся затылочная часть черепа.
Первые несколько секунд шока отняли у Хагена способность мыслить и действовать. Но оглушительный треск выстрелов над самой его головой вернул его к жизни. Инстинкт самосохранения вновь оказался включен. Не давая ему времени на размышления, он заставил тело действовать помимо рассудка. Отто метнулся обратно в спасительное укрытие подъезда.
Выходило, что дом и вся его противоположная сторона уже были заняты русскими. Наверное, кто-то из них, увидев, как во двор вбежали немцы, бросил связку гранат. Не надо было соваться в этот проклятый дом. Наверное, Гейдрих был прав. Следовало, смешавшись с толпой попытаться обойти квартал слева. Но теперь уже ничего не вернешь. Они все погибли, все погибли.
Вряд ли тут обошлось одной гранатой. Слишком мощным был взрыв. Похоже, что гранаты взорвались под ногами несчастных. Отто только сейчас осознал, что в один миг потерял всех своих товарищей, и теперь ему одному придется прорываться к мосту. Он не имел возможности рассуждать на эту тему. Потом, потом… Сейчас главное – добраться до моста. Главное, выжить… Об этом твердило его тело, часто-часто отсчитывая стук его кованых каблуков.
Слева, в витрине магазина, из которого они выбрались несколько минут назад, мелькнули силуэты. Хаген, не останавливаясь, развернувшись, выпустил по мелькавшим внутри теням длинную очередь. Пули полоснули по стене, а потом вошли в большой стеклянный квадрат. Грохот и звон рухнувшей стеклянной массы на миг заглушили грохот стрельбы пулемета, дергавшегося в руках Хагена. Немудрено, что эти стекла не выбило от взрывов танковых снарядов. Они были очень толстые.
Впереди раздавалась беспорядочная стрельба. Огонь вели одиночными и очередями. Хаген бежал вдоль нескончаемой стены домов. Вот промелькнули двое гражданских: пожилые мужчина и женщина в аккуратных пальто прижались друг к другу и спинами к цоколю здания. Присев на корточки, они не могут сдвинуться с места. Их придавил страх, и на их лицах застыл ужас предвкушения неминуемой смерти. Но руки… Их старческие, покрытые морщинами руки бережно и крепко держат друг друга…
Отто бежит дальше, на повороте натыкаясь на трех солдат. Они кричат по-венгерски и стреляют куда-то в сторону, туда, откуда они бежали. Хаген молча присоединяется к ним. Выскочив на поперечную мостовую, он с ходу открывает огонь из пулемета.
Прямо на них, сверху, по центру улицы, движется вражеский танк. Его пулемет обстреливает всю улицу. Пули задевают одного из венгров, потом второго. Они падают на бегу, будто споткнувшись, катятся по мостовой и замирают.
Башня танка двигается, и орудие вдруг выстреливает. Его цель где-то впереди, там, на набережной Дуная, к которой спускается улица. Но все равно улица на миг будто умирает. На уши Отто обрушивается звук такой силы, что ему кажется, будто его черепная коробка лопнула, как пузырь.
Они бегут вниз по улице, а танк неотступно их преследует. Отто замечает, как из подворотни дома на той стороне улицы выскакивает парнишка в венгерской армейской кепке. На плече у него «фаустпатрон». Он вскидывает свой гранатомет и в тот же миг получает пулю в лицо.
Один из двух оставшихся венгров, не раздумывая, бросается наискось, через улицу. Он подбегает к упавшему, а в это время второй кричит что-то Хагену и тычет туда, откуда наступают русские. Отто ничего не слышит, но прочитывает по губам. Венгр выкрикивает слова: «Солдаты… Прикрыть… Солдаты…».
Хаген понимает, чего добивается венгр. Он просит прикрыть своего товарища. Следом за танком наступают русские пехотинцы. Хаген разворачивается и опять начинает стрельбу из своего «МГ». Его очереди заставляют бегущих русских прижаться к мостовой. Но танковый пулемет обрушивается на Отто. Пули свистят повсюду. Еще секунда, и они изрешетят Хагена и прижавшегося к стене мадьяра. Но тут под правой гусеницей танка раздается взрыв, и его по ходу движения разворачивает на девяносто градусов. Это попадает в цель меткий выстрел «фаустпатрона».
Венгр радостно вскидывает руки с пустой трубой гранатомета и тут же валится замертво с несколькими дырками от пуль в груди.
– Ласло! – кричит оставшийся в живых венгр. Он пытается броситься к убитому, но Хаген цепко хватает его за рукав шинели и, дернув, увлекает вниз по тротуару. Только сейчас он замечает эсэсовские руны, вышитые на лацкане воротника венгра.
Подстегиваемые страхом, они буквально вылетают на набережную. Хаген словно не замечает водной громады Дуная. Его взор привлекает только одно – мост. Он, до отказа забитый людьми, ажурно, словно играючи, пересекает необъятно-широкую реку в квартале от того места, где находятся Хаген и мадьяр-эсэсовец.
Отто слышит нарастающую канонаду стрельбы. Она разгорается как раз возле моста.
– Скорее, бежать туда! – тычет в сторону моста венгр. Они успевают пробежать всего несколько метров, как вдруг происходит непоправимое. Мост будто сводит судорога. Сразу под несколькими пролетами моста вырастают мощные взрывы. И тут же ветер приносит раскаты нарастающего грохота.
– Они взрывают!.. Они взрывают мост!.. – истошно кричит Хаген. До его слуха доносится вопль сотен тех, кто вместе с частями рушащегося моста летит в свинцовые воды Дуная.
Оба замирают на месте, потрясенные картиной катастрофы, которая разыгрывается между уже потерянным для фашистов Пештом и недостижимой Будой.
Отто приходит в себя. Венгр трясет его за рукав, крича ему чуть не в ухо:
– Уходим, уходим… русские наступают…
Хаген обреченно пожимает плечами. Он вдруг осознает, что все усилия оказываются напрасными. Они отрезаны от спасительного правого берега, его товарищи погибли, и ему, скорее всего, суждено очень скоро встретить смерть.
Мадьяр уперто тянет его за рукав, показывая рукой на вереницу высоких зданий, выстроившихся вдоль набережной.
Они заскакивают за угол. Хаген отталкивает венгра. Его отчаяние вдруг перерастает в неукротимую злобу. Он уже готов пристрелить венгра на месте.
– Куда нам бежать? – кричит он. – Нам некуда бежать. Мост взорван. Все, мы погибли… Русские раздавят нас гусеницами своих танков…
– Послушай… послушай… – терпеливо повторяет мадьяр, до ужаса коверкая немецкие слова. – Я – инженерный батальон… Дивизия «Хунгария»… Послушай…
– Отстань от меня! – кричит Отто и передергивает затвор.
Венгр испуганно делает шаг назад. У него за спиной карабин, и никаких шансов успеть опередить Хагена. Он побелевшими губами, заикаясь, начинает опять говорить.
– Не стреляй… Я спасу… Я – инженерный батальон. Я знаю систему канализация. Глубоко система… разветвленный система.
Венгр говорит сбивчиво, трясясь от страха, отчего его немецкий становится совершенно непонятен. Он помогает себе жестами рук, словно пытается проиллюстрировать свои слова. Произнося «разветвленный система», он растопыривает пальцы во все стороны. Руки у него слабые и грязные.
Отто несколько раз глубоко вдыхает холодный февральский воздух, и до него начинает доходить смысл того лепета, который выдавливает из себя напуганный венгр.
