И этой надеждой, как ни странно, был... Сталинград.
Зейдлиц понимал, что армия Паулюса — на краю гибели. А значит — Герману Герингу сейчас не до расследований. Над его рейхсмаршальской головой нависла опасность куда большая, чем потеря какого-то аэродрома в Белоруссии, пусть себе и сверхсекретного. Там, под Сталинградом, терпел крах его собственный престиж, его, казалось, непоколебимый авторитет.
Да и в самом деле! Он, рейхсмаршал Герман Геринг, правая рука Гитлера, по одному мановению пальца которого превращались в руины целые города, вдруг показал себя обыкновенным смешным болтуном. «Я обеспечу армию Паулюса всем необходимым, даже птичьим молоком, если она того пожелает», — заявил он фюреру и его штабу в конце прошлого года, а сегодня, менее чем через месяц, зажатая в кольцо армия Паулюса пухнет от голода. Десятки, сотни тяжело нагруженных немецких самолетов, тех самых самолетов, которые беспрепятственно перелетали Ла-Манш, врезаются в мерзлую сталинградскую землю, не в силах преодолеть огненного кольца окружения. И вместо обещанных ежедневных пятисот тонн грузов авиация рейхсмаршала доставляет окруженному многотысячному войску не более ста, а сам фельдмаршал Паулюс получает в сутки сто пятьдесят граммов черного эрзац-хлеба...
Нет, сегодня Герману Герингу не до каких-то там авиабаз в Белоруссии, и фон Зейдлиц не боялся его комиссии. Его, обер-фюрера Зейдлица, беспокоило другое: советские диверсанты. Они все еще действовали в его районе. Но где? И кто они? Кадровые, отлично подготовленные солдаты? Или просто местные партизаны? Сколько их? И что они делают... Вот сейчас, в эту минуту? Подползают еще к одному мосту? Следят на дорогах за машинами? Закладывают под рельсы фугасы? Или, может, они уже тут, в гарнизоне, и сейчас это имение взлетит в небо вместе с ним, обер-фюрером Отто фон Зейдлицем?
От таких мыслей пробирала дрожь.
Единственным своим надежным помощником фон Зейдлиц считал теперь бургомистра Ползуновича-Вальковского, потому что никто лучше горбуна не знал местности и здешних людей, и мало еще кто так сильно ненавидел советскую власть, чем этот урод. А потому его надо было беречь, с ним надо было считаться. И обер-фюрер решил обсудить с бургомистром все наболевшие вопросы.
Горбун тотчас же явился. Он уже знал об уничтожении авиабазы.
Метнув на бургомистра короткий острый взгляд, Зейдлиц сказал:
— Разбомбили аэродром русские самолеты или кто другой — нам нечего радоваться. Негодяев вокруг много.
— Негодяев хватает! — поспешно согласился горбун.
— А надо, чтобы их не было.
— Надо! — эхом откликнулся горбун. — И уничтожим. До единого!
— В ответ на действия этих мерзавцев нам надо принять самые жесткие и самые решительные меры.
— Карательная экспедиция! Окружить и — перерезать!
— Для того чтобы окружить только один вон тот лес, — Зейдлиц через окно показал на далекую пущу, — понадобятся две-три дивизии. А мы имеем три-четыре карательных батальона и несколько небольших полицейских отрядов.
— Дайте мне батальон и я за три дня разделаюсь с этими бандитами, — прохрипел горбун.
— Придет время, и мы дадим тебе полную возможность рассчитаться с ними за все. А пока что давай обсудим планы более скромные. Ты вот однажды рассказывал мне про какого-то партизанского разведчика Скакуна. Я правильно называю фамилию?
— С-скакун! — ощерил желтые зубы горбун. — Лозовский мост, его рук дело! Точно знаю!..
— Он где сейчас, этот Скакун?
— Да там, в местной партизанской бригаде! Но иногда действует самостоятельно...
— Вот с него и начнем. Скакуна надо взять живым, так как он, несомненно, многое знает. А группу его — уничтожить.
— Это сделать будет нелегко, — помолчав, несмело признался горбун. — Свои планы Скакун держит в секрете. Даже его помощники не всегда знают, куда и на какое задание он их ведет. Объявляет, гад, в последнюю минуту, когда уже надо действовать!..
— Подожди. Откуда тебе известны такие подробности? — искренне удивился Зейдлиц.
— Выл у него в группе наш человек. К сожалению — погиб. Выследили его...
— А-а-а... — -Зейдлиц не спеша закурил, бросил в пепельницу обгорелую спичку и голосом, не допускающим никаких возражений, сказал: — Скакуна — захватить. Группу его — уничтожить. Как это сделать — соображай сам.
— Слушаюсь!
— Это — не все. Через Болотного передай мой приказ Дановскому-Скуратову: вывести из строя партизанскую радиостанцию. Не удастся испортить аппаратуру — убить радиста.
— Слушаюсь!
— И это не все. Мне нужен список коммунистов и комсомольцев. Включите в него семьи партизан и тех, кто воюет против нас на фронте. Кроме того, запишите деревни, которые находятся вблизи лесов, где обосновались партизаны.
— Такой список уже есть! — с гордостью объявил горбун. — Одну минутку, я сейчас.
Вальковский вбежал в свою комнату, достал из кармана ключи, выбрал нужный, открыл стол.
Списка в столе не было. В глазах горбуна замельтешили разноцветные круги, дом пошатнулся, и он грохнулся на пол.
Быстро войдя в дом тетки, Валя сложила в корзину свои вещи, сунула в карман полушубка пистолет и, не погасив коптилки, выскользнула на улицу.
Был тихий морозный вечер. Мерцали звезды. Шуршал, осыпаясь с яблонь, сухой искристый иней.
— Будь ты проклято, волчье логово! — взглянув на белый дом комендатуры, прошептала она л, через сад, быстро пошла к лесу.
...В старой, заброшенной смолокурне ее ожидал Микола Скакун...
— А у нас гости! — войдя в землянку командира, с порога весело объявил Шаповалов.
— Войтенок? — не отрываясь от радиограммы, которую ему нужно было расшифровать, спросил Кремнев.
— Был. Уехал на свой завод. Остались Валя и тетка Даша.
— Валя здесь? — вскочил Кремнев. — Где она?
— А мы ей особняк отвели.
— Да говори ты толком! — начал злиться Кремнев.
— В бане.
— Моются?
— Нет. Отдыхают. Ведь уже ночь, если не ошибаюсь.
Легонько отстранив с дороги старшего лейтенанта, Кремнев вышел. Появление на острове Вали обрадовало его.
Постучав в дверь бани — новенькой просторной землянки, — Кремнев переступил порог.
На перевернутой вверх дном бочке горела коптилка. На нарах, застланных куском мешковины, спала женщина. Вторая, в темном платье, сидела на скамейке и листала «Огонек». Возле ее ног валялось несколько газет. Услышав шум, женщина прижала журнал к груди, быстро оглянулась.
Широко улыбаясь, Кремнев устало прислонился плечом к стене, забрызганной янтарными бусинками смолы...
Утром Кремнев расшифровал радиограмму. Центр приказывал свернуть все боевые операции и, до особого указания, в полном составе, находиться на базе, не выходя на радиосвязь с кем бы то ни было.
— Ничего не понимаю, — признался он Шаповалову.
— Я, кажется, догадываюсь, — ответил Шаповалов. — Скорее всего нас хотят задержать в этом районе надолго.
— Как же так? Решили задержать и запретили всякую связь «с кем бы то ни было»? Ничего себе логика! — воскликнул Кремнев.
— Есть логика! — прищурив хитрые глаза, ответил Шаповалов. — И вот в чем. Не сегодня-завтра немцы очухаются и постараются найти тех, кто им снова так здорово насолил. Короче, они, должно быть, подготовят карательную экспедицию. И вот чтобы мы случайно не попали под автоматы карателей, а наши радиопозывные — в немецкие пеленгаторы, нам и приказано сидеть и молчать на этом острове до тех пор, пока немцы не успокоятся и не подумают, что наш и след простыл. А тогда и скомандуют нам снова: «В ружье, хлопцы!»
— Действительно — есть логика! — подумав, согласился Кремнев. — И все же мне придется приказ Центра нарушить.
Шаповалов с недоумением посмотрел на капитана.
— Видишь, — все так же спокойно и задумчиво продолжал Кремнев. — Валя партизанка, а сейчас у нас, на острове. Дисциплина же и в партизанских отрядах есть. Вот я и хочу встретиться с ее командиром.
— Подожди, ты же, кажется, говорил, что Скакун согласен?
— Да. Он согласен. Но кроме Скакуна есть командир бригады. Кстати сказать, мы с ним еще и не познакомились. Вот я и решил, как говорится, одним выстрелом убить двух зайцев: и визит нанести, и уговорить его, чтобы он разрешил Ольховской перейти в нашу группу. Как думаешь о таком моем «мероприятии»?
— Ну что ж, логика и в этом есть, — немного подумав, согласился Михаил. — Но если уж так решил, то не медли, иди, пока еще, кажется, тихо.
— Вот и я так думаю, — оживился Кремнев. — Где штаб бригады — я знаю. Километров двадцать пять отсюда, тоже на острове, возле Черного озера. Возьму с собой Бондаренко и на рассвете двинемся. На лыжах часа за два и добежим...
— А где ты возьмешь лыжи?
— А разве я не сказал тебе? Есть у нас лыжи, три пары. Войтенок на льнозаводе отыскал. Правда, без палок, ну, да палки — не проблема, сами сделаем.
Кремнев встал рано. Быстро собрался, взял автомат и, стараясь не разбудить радиста, который так и спал за столом, обняв руками рацию, осторожно вышел из землянки.
