– Двери открывают либо швейцары, либо привратники, а не хозяева. Затягивая время, вы берете на себя ответственность, которая может стоить вам жизни. И ему тоже, – кивнул Бредли на негра.
Это уточнение негру явно не понравилось; он глянул на мулата уже не удивленно, а скорей растерянно. Метис тоже не нашелся, что ему сказать.
– Пропусти его, Рамо.
У портьеры, скрывающей дверь в соседнюю комнату, стоял мужчина больше походивший на европейца, чем на латиноамериканца. Единственное, что выдавало в нем кубинца, – это цвет кожи.
– Ромарио не привратник и не швейцар, – с улыбкой заметил кубинец, обращаясь к Бредли. – Он мой друг и соратник.
Вторая комната была несколько меньше первой и напоминала скорее кабинет: письменный стол, заваленный бумагами, огромный сейф, стеллаж с книгами, среди которых, как успел заметить Бредли, было собрание сочинений Ленина на русском языке. Но пара мягких кресел здесь все же присутствовала. В одно из них кубинец сел, на второе кивнул:
– Проходите, присаживайтесь. И представьтесь, пожалуйста…
Бредли не прошел и в кресло не сел; он проверил, плотно ли закрыта дверь и только после этого, повернувшись, сказал:
– Некогда рассиживаться. Через двадцать минут… максимум через полчаса здесь будет кубинская контрразведка.* * *
Утро выдалось прекрасным: с побережья тянул слабый прохладный ветерок, солнечно; безмятежность прямо висела в воздухе. Все было под стать прекрасному настроению Хорхе Кастиенте. Однако причиной такого его настроения была не только погода. Прошедшей ночью за ликвидацию американца он получил от Идьигоса обещанную сумму; через четыре часа в Мексику отходило маленькое суденышко, капитану которого было уже уплачено; необходимые документы – причем настоящие – в том числе и новый паспорт были уже давно приготовлены. Осталось дождаться минуты отплытия и покинуть этот ненавистный ему остров с его переворотами, революциями, с новым режимом Кастро, снюхавшегося с коммунистами, с его вездесущей контрразведкой, которая рано или поздно доберется-таки до всех; не убережешься. Отплыть и исчезнуть. А здесь пусть воюют другие… те, кому нечего было терять, кто еще хотел здесь чего-то добиться и на что-то еще надеялся. Хорхе Кастиенте здесь больше делать нечего; ему с ними не по пути; у него своя дорога в этом мире. В этом он был убежден непреклонно.
«А ты, Мигель, оказался глупее, чем я предполагал, – думал Кастиенте об Идьигосе, укладывая пачки долларов в потайной отсек чемодана. В нательный пояс – он лежал здесь же – деньги были уже уложены, драгоценности – горсть бриллиантов – тоже были уже надежно спрятаны. Оставшуюся мелочь: цепочки, кулоны, восемь браслетов и двенадцать перстней он ссыпал в кисет и засыпал сверху трубочным табаком. – Ты ведь и погибнешь не зная даже за что, ради чего… За ту кость, которую бросил тебе «Фронт», словно собаке? Так эту кость надо еще разгрызть и не подавиться. Фиделя им уже не свалить, а если и свалят, русские остров уже не отдадут, не дураки; поздно спохватились».
Кастиенте закончил укладывать деньги, закрыл и закрепил дно чемодана, в сам чемодан сложил белье, одежду. Из ящика тумбочки достал «беретту», задумчиво посмотрел на пистолет, но в чемодан класть не стал; засунул оружие за пояс брюк со спины. С сожалением посмотрел на красивую большую двуручную вазу, выполненную по типу древней амфоры; приходилось оставлять, слишком громоздкая. Мелькнула даже мысль разбить ее, чтобы никому не досталась, но сразу делать этого не стал, решил – перед уходом.
Об этой квартире не знал никто. То есть никто абсолютно; о ней не знали даже люди из его группы. Кастиенте снял ее три месяца назад сроком на полгода, заплатив вперед хорошие деньги. Однако береженого Бог бережет, это Кастиенте понимал нутром, поэтому-то и не убрал пистолет, оставил под рукой. Это даже не мера предосторожности, это образ жизни.
Кастиенте включил приемник, настроил на волну с легкой эстрадной музыкой и удобно устроился в кресле. Сон тут же стал одолевать его; спать в эту ночь он не ложился, поэтому решил пару часов вздремнуть; время позволяло, душевное умиротворение тоже.
…Идьигос вскочил и с недоверием и сомнением уставился на Бредли; печать самоуверенности слетела с него моментально.
– Что?! Вы что, с ума сошли?.. Да кто вы такой, черт вас возьми?!
– Свою верительную грамоту я вручу вам позже, сейчас объясняться нет времени… На вашу личную безопасность мне наплевать, но на вас замкнут весь «Кондор». От вас зависит успех операции, а вот на это мне не наплевать. Поэтому поторопитесь…
Телефонный звонок прервал Бредли. Идьигос стремительно подошел к столу, снял трубку, слушал не больше трех секунд, затем как-то заторможенно опустил трубку на аппарат и задумчиво присел на краешек стола.
– Быстрее, Идьигос, – поторопил его Бредли.
– Что? Ах… да, да… – Идьигос даже не заметил того, что незнакомец обратился к нему по фамилии. И не обратил внимания, что незнакомец знал и кодовое название операции; ситуация, вышедшая из-под контроля, слишком захлестнула его.
Словно очнувшись, Идьигос метнулся было к двери, но Бредли остановил его.
– Подождите. Вашему другу и соратнику все известно об операции? Исполнители, место проведения?..
– Ему известно многое, – кивнул Идьигос, – но не все. Исполнитель и место его «работы» ему неизвестны.
– В таком случае им придется пожертвовать, ничего не поделаешь… Пока они будут разбираться, пока расколют его, у вас будет фора во времени. Небольшая, правда, но будет. В противном случае, если они никого здесь не найдут, они накроют сетью весь город, а тогда… – Бредли обреченно качнул головой.
Идьигос выслушал, задумчиво кивнул и стремительно подошел к сейфу. Доводы незнакомца, та уверенность, с которой он держался, его полная осведомленность были настолько убедительны, что Идьигос невольно и не заметив этого, попал под его влияние.
Человек всегда в минуту смертельной опасности хватается за любую возможность спасти себе жизнь, старается использовать любой шанс. А если рядом оказывается тот, кто вселяет надежду на спасение, кто может помочь, ему вверяют свою судьбу безотчетно, доверяют всецело. Именно на это рассчитывал Бредли, отправляясь на конспиративную квартиру на Агира, 17. Телефонный звонок к тому же как ни странно помог ему.
… Идьигос достал из сейфа и спрятал в карман пистолет, затем извлек оттуда и поставил на стол кожаный саквояж.
– Возьмите… Это понесете вы, – сказал он Бредли.
– Доверяете самое ценное? – Бредли взял саквояж и прикинул на вес. – Ого… Тяжелый… Сколько здесь?
– Много. Если понесу я, могут заподозрить. И не вздумайте шутить, – предупредил Идьигос, окидывая взглядом стол и содержимое сейфа. – Здесь столько документов… Если они попадут к ним…
– Черт с ними с документами. Жизнь дороже. Где у вас машина?
– Во дворе.
Они отъехали на один квартал, когда Идьигос развернул машину. Не доезжая до своего дома метров пятьдесят, он остановился под огромным каштаном и заглушил двигатель. Парадная, из которой минутами ранее они вышли, подъездная дорожка были как на ладони.
– Через сколько, вы сказали, они должны подъехать; минут через двадцать, максимум – полчаса? Подождем, недолго осталось… А пока рассказывайте все: кто вы, откуда все знаете, откуда вы знали то, чего не знал я; о визите контрразведки, например. Все.
Идьигос говорил жестко, в приказном тоне. Смертельная угроза миновала, теперь он вновь обрел уверенность, и чувство хозяина положения снова вернулось к нему.
«Исполнитель и место его “работы”… – вспомнил Бредли слова Идьигоса. – Значит, исполнитель один и известен он только ему; мне он его, скорее всего, не отдаст. Ничего, отдаст им; они спрашивать умеют. А вот телефонный звонок… Звонившего он им не отдаст; наплетет, что ошиблись номером, и ты хоть тресни. Этого надо вытаскивать мне».
– Я – сотрудник ЦРУ, – представился Бредли. – Мое имя вам знать не обязательно, оно ничего вам не даст. Цель моего нахождения здесь – координация действий, обеспечивающих успешное проведение операции «Кондор».
– Мне ничего не известно о вас; ни о каких дополнительных координаторах из ЦРУ мне не сообщали, – тем же тоном и в той же манере проговорил Идьигос. – Мне был известен только один координатор из Вашингтона.
Бредли качнул головой и усмехнулся: «Надо же, так примитивно расколоться… Сразу и до конца. Вам, господа, не перевороты устраивать; коров пасти».
– А вы и не должны были что-либо обо мне знать. Я не должен был входить с вами в прямой контакт. Я должен был контактировать только с сотрудником разведки, который находился здесь под именем Жана Фишера и которого вы убили.
При этих словах Идьигос резко повернул голову, но Бредли не дал ему ничего сказать, продолжил с нажимом:
– Да, да, которого вы убили… Точнее, на убийство которого вы дали санкцию, что почти одно и то же. А убил Фишера еще один ваш друг и соратник – Хорхе Кастиенте.
