— Да, ты прав, — сразу погрустнел Николаев. — Если не вырвемся, то и жить не надо.
— Я тоже так думаю… Не дает мне покоя стыд, что я — десантник и в плен попал. Я ведь воевал, не прячась за спины других, в каких только переделках не побывал, а тут — на тебе, в руки душманов угодил.
И Леонов впервые рассказал свою историю. Когда закончил, Николаев авторитетно заявил:
— Факт, на спящего набросились и, как куропатку, оглушили, а затем связали…
— Да не могло этого быть, — перебил его Леонов. — У нас ребята в отделении опытные, знают, что нельзя спать в такой обстановке… Мне командир приказал спать, а остальные, я уверен, не спали. Бросить они меня не могли… Вот уж который день ломаю голову, что могло произойти.
— Да, ты прав, — хмуро согласился Алексей. — Я ведь тоже терзаюсь тем же. Получается: отошел в сторонку — и пропал…
Нина Тимофеевна прилетела в Ташкент ночью. Брать такси и ехать искать место в гостинице было явно бессмысленным делом, и она прокоротала оставшуюся часть ночи в аэровокзале.
В восемь часов из телефона-автомата позвонила в госпиталь. Отвечавшая ей женщина неохотно сообщила адрес госпиталя, и Чайкина сразу же направилась к стоянке такси.
В проходной госпиталя ее встретил пожилой мужчина с красной повязкой на рукаве.
Нина Тимофеевна объяснила ему, кто она и что ей нужно. Старик направил ее к двухэтажному зданию.
У входа в здание с такой же повязкой, как у старика, стоял солдат. Чайкина спросила:
— Скажите, пожалуйста, с кем мне можно поговорить о посещении сына?
— Пройдите к дежурному. Первая дверь налево, — сухо ответил солдат.
Нина Тимофеевна вошла в длинный, полутемный, прохладный коридор и решительно толкнула указанную дверь. В просторной комнате сидел капитан. Отвечая на приветствие, он встал.
— Слушаю вас.
— У меня здесь сын лежит. Я хочу его навестить.
В горле у нее мгновенно пересохло. Капитан потянулся за большим журналом и спросил:
— Как фамилия?
— Чайкин… Павел… Он ранен в Афганистане, — скороговоркой сказала она и, чувствуя в ногах слабость, растерянно оглянулась. Только бы не упасть, хоть бы стул стоял рядом!
А капитан, отыскивая в журнале лист с буквой «Ч», не глядя на нее, предложил:
— Присаживайтесь.
Чайкина в этот момент заметила рядом с барьером стул и села.
— Так, — задумчиво проговорил капитан, — рядовой Чайкин… — Его палец, идущий по фамилиям сверху вниз, остановился. — Вот он. Лежит во второй хирургии, палата номер тридцать два.
— Скажите, что у него? — чуть слышно спросила мать.
— У него? Ранение ноги. — Капитан хотел еще что-то сказать. Скорее всего прочитать вслух слова, где говорилось об ампутации ноги, но он был уже опытным в подобных ситуациях человеком, очевидно, не раз приходилось отвечать на такие вопросы. Поэтому только сказал:
— Вы проходите, пожалуйста, во вторую хирургию, там врачи все скажут.
— А где находится вторая хирургия?
— Вас солдат проводит.
Капитан взял ее сумки и первым вышел из комнаты.
Во дворе солдату, мимо которого недавно проходила Чайкина, он приказал:
— Возьмите сумки и проводите гражданку во вторую хирургию.
Солдат взял сумки и пошел впереди. Чайкина шла следом.
Они шли по широкой аллее, а вокруг было море зелени. Огромные деревья образовали плотную тень. Между деревьями аккуратные кусты, клумбы с цветами и травяной газон. Во многих местах установлены скамейки. Прогуливались и сидели раненые. Они оживленно разговаривали между собой, смеялись.
«Господи, — думала Чайкина, — какие все молоденькие, совсем дети! Как они радуются жизни!»
Она пристально глядела на парней с ранением ног, сидевших на скамейках, и молила бога: «Только бы у него были ноги целы, только бы…»
Вдруг она заметила сына. Он подходил к длинной скамейке и не видел ее. Павел был на костылях, и там, где должна была быть правая нога, с ужасающей пустотой болталась колошина синих госпитальных брюк.
Сопровождающий Чайкину солдат прошел мимо Павла, а Нина Тимофеевна, чувствуя, что силы покидают ее, остановилась. Она не могла промолвить ни слова, только беззвучно открывала рот.
А Павел, стоя к ней боком, смотрел на дерево, где возились птицы.
Нина Тимофеевна сделала несколько осторожных шагов и чуть слышно сказала:
— Сыночек! Пашенька!
Павел резко обернулся на голос. На его лице появились и улыбка и растерянность, а мать уже тянулась к нему.
— Сыночек, родненький!
Павел выронил костыли, остался стоять на одной ноге и протягивал к ней руки.
— Мама! Мамочка!
Она судорожно обхватила его за шею, прижала к себе его голову и, заливаясь слезами, целовала его лицо, а он, обнимая и одновременно опираясь на нее, тоже не удержался от слез.
— Мамочка, родная, вот мы и встретились! Ты прости меня, мамочка! Прости!
Вокруг них начали собираться раненые. В глазах каждого можно было прочесть и зависть и тревогу за предстоящую встречу со своими родителями.
Солдат поставил сумки на скамейку, Поднял костыли и смущенно подал их Павлу.
— Возьми, тебе же неудобно стоять.
Павел взял костыли и направился к скамейке. Мать с немой болью в глазах смотрела на Павла.
— Что же ты, сынок, решил прятаться от меня? Ты же знаешь, что беду легче переносить вместе.
— Я просто не хотел тебя расстраивать преждевременно, думал, расскажу, когда приеду в Минск. — И вдруг спохватился: — Мам, а как ты узнала, что я ранен? Кто тебе сказал?
— Никто мне ничего не говорил, Пашенька, — грустно улыбнулась мать. — Сердце мне подсказало о твоей беде, когда письма с запахом лекарств начали приходить.
— Как с запахами лекарств?
— А очень просто. — И Нина Тимофеевна рассказала сыну, как она разыскала его.
К ним подошла молоденькая медсестра и строго сказала:
— Чайкин, ты где пропадаешь? Тебе же надо быть на перевязке.
Павел взглянул на часы.
— Ой, Дина, прости. Я заговорился, мама приехала.
Медсестра стрельнула черными глазами в сторону Нины Тимофеевны и, поздоровавшись, сказала:
— Вам лучше пройти в отделение, потому что после перевязки ему надо будет лежать.
Нина Тимофеевна потянулась к сумкам, но тут словно из-под земли появился солдат, который сопровождал ее. Оказалось, что он никуда не уходил, а стоял невдалеке, стараясь не мешать. Он подхватил сумки.
— Я провожу вас.
Медсестра предложила подождать Павла в холле. Нина Тимофеевна спросила:
— Скажите, а как мне поговорить с лечащим врачом?
— Он сейчас на перевязке, когда освободится, он встретится с вами, я ему скажу о вашем приезде.
— А как я с Пашей увижусь?
— После перевязки он будет находиться в своей палате. Она расположена на втором этаже. Вы посидите здесь, а после перевязки я провожу вас туда.
Павел молча улыбнулся матери и пошел к лифту.
Нина Тимофеевна присела в кресло и посмотрела на солдата.
— Спасибо тебе, сынок, оставляй сумки здесь, я буду ждать.
Вернувшись, медсестра сказала:
— Ну вот, порядок. Сейчас Павел в палате, а мы с вами пройдем к лечащему врачу майору Гусеву Владимиру Павловичу. Вещи оставим в гардеробе.
Когда они подошли к лифту, то им пришлось пропустить молоденького парня. Он так же, как и Павел, был на костылях. Худые впалые бледные щеки, голубые грустные глаза. Он молча стал в углу кабины. Медсестра спросила:
— Как дела, Алик?
— Нормально, Дина. Был на прогулке, устал немного.
— Ничего, скоро привыкнешь. Самое худшее уже позади.
Лифт остановился, и парень, выходя из него, грустно ответил:
— А мне кажется, что позади самое лучшее.
Кольнули эти слова Нину Тимофеевну в самое сердце.
— Господи, Дина, как это страшно. Молоденький, совсем еще мальчик, а уже безногий!
— Но он же живой! — тихо, но с каким-то своим смыслом ответила Дина, а когда они вышли из лифта, пояснила: — У меня в Афганистане погиб муж. Он был лейтенантом, и шел ему двадцать четвертый год.
Они шли по длинному коридору, и Дина говорила:
— Здесь у нас лежат парни с выбитыми или выжженными глазами. Вчера хотел один повеситься. Понимаете?!
Они остановились, Дина постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, открыла ее. Навстречу Чайкиной поднялся из-за стола высокий мужчина в халате. Он поздоровался первым и представился:
— Гусев, Владимир Павлович. Я лечащий врач вашего сына. Присаживайтесь, пожалуйста.
Нина Тимофеевна присела на краешек стула. Дина, спросив разрешения, вышла. Перед уходом она сказала Чайкиной:
— Когда вы закончите разговор, меня Владимир Павлович позовет и я вас провожу к сыну в палату.
После ее ухода наступила неловкая тишина. Гусев раскрыл историю болезни Чайкина.
