Конрад самодовольно покряхтел, закинул ногу за ногу и закурил. Наблюдая этот «театр теней», князь едва сдержался, чтобы не сорвать занавеску и не швырнуть ее в лицо германцу. Вполне возможно, что Конрад почувствовал это. Тон его стал мягче и рассудительнее.
— Не забывайте, что мы находимся в Совдепии. При том режиме всеобщего недоверия и подозрительности, при той системе слежки и доносов друг на друга, которые царят здесь, редко кто из активных агентов разведки продерживается хотя бы год. Конечно, случаются исключения, — тотчас же спохватился он, очевидно, не желая запугивать молодого диверсанта. — Мне известны сорвиголовы, сумевшие побывать в этой стране по два-три раза.
— К ним вы причисляете и себя?
— Это мое четвертое посещение России. И в каждый раз — не менее года. Извините, вы сами спровоцировали сие признание. И еще, пусть вас не смущает то обстоятельство, что приходится беседовать с тенью. Я ведь тоже не вижу вашего лица. А значит, в случае провала, не смогу описать следователю НКВД вашу внешность. Хоть какая-то подстраховка.
— Допустим, — недовольно признал Курбатов.
— Тогда вернемся к сути задания, которое предстоит выполнить вашей группе. Насколько мне известно, вы совершаете свое триумфальное шествие, держа курс на Берлин?
— Естественно.
— Столь же естественно предположить, что после выполнения задания, которое вам поручается, встреча в Берлине окажется значительно теплее.
— Не тратьте время на увещевания.
— Задание несколько необычное. К таким акциям мы прибегаем впервые. Вы что-нибудь слышали о методах работы Адмирала, то есть хозяина вашей квартиры?
— В общих чертах. Он использует стремление коммунистической системы к самоистреблению, а точнее, маниакальную подозрительность большевиков.
— Довольно точно сформулировано. Все, кто знал об этом до вас, изъяснялись слишком несмело и описательно.
— Польщен.
— Теперь нам предстоит совершенно иная задача, — не обратил внимания на язвительность собеседника Конрад. — Этих же клиентов Адмирала, которым лагерная жизнь, вся система ГУЛАГа успели деформировать психику, враждебно настроив их по отношению к социалистическому строю, мы с вами теперь будем освобождать, а затем распускать по стране.
— Что-что вы сказали? — предложение было настолько неожиданным, что Курбатов подался к занавеске, ухватился за нее руками… — По-вашему, мы должны нападать на лагеря заключенных?
— В иных лагерях содержится от десяти до пятнадцати тысяч «врагов народа». Представляете, какую деморализующую для режима силу будут представлять эти люди, оказавшись на свободе, которую им придется отстаивать в яростной борьбе за выживание.
Курбатов задумчиво помолчал.
— А что, адская идея.
— Значительную часть из них мы сразу же попытаемся влить в подпольные организации и партизанские отряды. Используя при этом горький опыт, добытый в борьбе с советскими «мстителями» на территории, занятой германцами. Остальные будут метаться по стране, оказывая сопротивление режиму. Заметьте, мы будем нападать в основном на лагеря политзаключенных, а не уголовников. Хотя в каждом из них обязательно содержится какая-то часть уголовников.
Курбатов вновь выдержал паузу. Все, что он только что услышал, требовало спокойного, взвешенного осмысления.
— Ну, предположим… — наконец проворчал он. Метаться по России, нападая на лагеря, которые, насколько ему известно, достаточно хорошо охранялись, как-то не входило ни в его ближайшие планы, ни в сферу его диверсионных амбиций. — Допустим, я приму это предложение. Какими силами мы должны совершать эти акции? Силами моей группы?
— Вопрос по делу, — хлопнул себя руками по коленям Конрад. Это его, сугубо пролетарское, проявление чувств сразу же заставило Курбатова усомниться, что перед ним немец, а тем более — аристократ. Хотя вначале… Поза, тон. — Не волнуйтесь. Ваша группа рассматривается лишь как основа штурмовой команды, которая должна быть создана из заброшенных сюда диверсантов, специально подготовленных для подобных операций. И состоять она будет в основном из прибалтийских немцев, то есть людей, неплохо владеющих русским и знающих воспетую и оплаканную вами русскую душу.
— Как вы, например, — воспользовался моментом Курбатов. Хотя понимал, что перебивать Конрада в эту минуту не стоило.
— Совершенно правы: как я. А еще — на людей, соответственно подготовленных и не способных к предательству, к ностальгическому, я бы сказал, предательству, которому подвержены многие оказавшиеся в Германии и прошедшие там подготовку русские.
Такие группы уже готовы? Они на территории России или могут быть заброшены сюда в ближайшее время?
— Их перебросят самолетами люфтваффе. Но для приема следует подготовить базу, а также связаться с заключенными ближайшего лагеря и подготовить восстание в нем. Действия нужно скоординировать. Диверсанты нападают на охрану, а заключенные в это время поднимают восстание. Часть заключенных, которых удастся спасти, следует сразу же вооружить и лесами переправлять в глубь страны, поближе к Москве. При этом по пути продвижения они будут действовать в том же режиме, в каком действуют сейчас ваши бойцы.
— Любопытно, — почесал подбородок Курбатов. — Какой, по вашим предположениям, численности должна быть группа, способная перебить охрану лагеря?
— Термин «группа» сугубо условный. Предполагается, что для первой же операции сюда будет заброшен батальон русских диверсантов. Командовать ими будут прибалтийские немцы.
— Существенное уточнение.
— Со временем этот батальон станет основой для формирования нескольких диверсионных отрядов, постоянно пополняющихся беглыми политзаключенными. Эти отряды будут самостоятельно нападать на лагеря, — продолжал развивать идею, зародившуюся где-то в берлинских кабинетах СД, Конрад. — Зная о существовании подобных отрядов, зэки воспрянут духом.
— Формируются такие батальоны, очевидно, из власовцев?
— В основном[25]. У генерала Власова людей сейчас более чем достаточно. Какое-то число диверсантов поставит также белогвардейская эмиграция. Позволим себе использовать и национальные формирования, созданные уже здесь, на местах. Это могут быть татарские, башкирские, мордовские отряды сопротивления.
— Если бы подобная идея пришла в головы ваших эсэсовских мудрецов в июле сорок первого, цены бы ей не было. Вот тогда действительно восстали бы тысячи зэков. Охрана многих лагерей была бы перебита или разогнана еще до появления там ваших батальонов.
— Но в то время их головы были заняты иными идеями, — спокойно возразил Конрад. — Был ли смысл освобождать заключенных из большевистских концлагерей, если в первые месяцы войны немецкое командование не знало, что делать с миллионами пленных красноармейцев? Кстати, сотни тысяч этих плохо обученных и паршиво вооруженных вояк просто-напросто пришлось распустить потом по домам. Расстреливали в основном коммунистов и евреев. Тем не менее я с вами согласен: в сорок первом операция имела бы куда больший успех. Однако же Власов со своей Русской освободительной армией тоже появился у нас не в июне сорок первого. И даже не весной сорок второго. А ведь он готовится к борьбе за освобождение народов России, независимо от того, чем закончится для Гитлера его русская кампания.
Конрад умолк, и стало ясно, что его красноречие иссякло. Немецкий агент ждал ответа.
— Когда вы хотите услышать мое окончательное мнение и мои условия? — спросил его князь.
— Утром. Завтра утром. Сейчас же вы отправляетесь к своим коммандос, советуетесь, совещаетесь и утром являетесь сюда.
Само собой разумеется, что о моем присутствии здесь, именно в этом доме, никто из ваших людей знать не должен.
— Кроме барона фон Тирбаха, который, вызывая у меня дикую ревность, охраняет нас, разыгрывая при этом сцены свидания с Алиной.
— У меня, признаться, эти сцены вызывали бы такое же чувство мстительной зависти. Чудная женщина. Прирожденная разведчица. Наше с вами счастье, что они целуются не на наших глазах. Кстати, Фельдшер утверждает, что обязана вам своим спасением.
— Лишь в той степени, в какой вся моя группа обязана спасением ей и ее брату.
— Да-да, — засуетился Конрад, поднимаясь и одергивая цивильный пиджак так, словно это был офицерский френч. — Она говорила об этом. И вообще о вас она говорит непозволительно много. Должен признать, господин князь, должен признать. Честь имею.
Вторая встреча Курбатова с Конрадом была короткой. Происходила она в доме той же старушки, и разделены собеседники были той же ситцевой занавеской, которая, впрочем, больше не раздражала Курбатова, поскольку ему не очень-то хотелось видеть сейчас лицо немецкого разведчика — разговор, как он считал, должен был выдаться нервным.
