Курбатов не стал ждать, пока Конрад начнет задавать вопросы. Этот диалог он решил повести сам.
— Для выполнения задания, о котором шла речь на нашей прошлой встрече, я оставляю группу из трех человек. Под командованием опытного диверсанта подполковника Иволгина. С ним остаются ротмистр Чолданов и прапорщик Гвоздев по кличке «Перс». Важно, что все трое сами изъявили желание действовать во исполнение приказов вашего Центра.
Курбатов ждал возражений, приготовился отстаивать свое право следовать к границам рейха, не ввязываясь в стычки с охраной концлагерей. Но Конрад долго прокашливался, затем вдруг совершенно равнодушным, вежливым тоном спросил:
— Почему о прапорщике Гвоздеве, об этом вашем Персе, я слышу впервые?
— Он только вчера произведен мною в прапорщики.
— Вами?
— Мной, — так же вежливо подтвердил князь, твердо решив не вдаваться ни в какие объяснения.
— И кем же он был до этого производства в чины?
— Унтер-офицером.
— Но ведь его не было в составе вашей группы.
— Я этого не утверждал.
— Что, в свою очередь, позволяет мне утверждать: Перса вам подсунуло НКВД. Причем очень удачно.
— Он оказал нам огромную услугу, а теперь активно действует в составе группы. Придется попросить НКВД подослать мне еще несколько таких парней.
— Значит, произведен в офицеры? — все таким же ровным, ничего не выражающим голосом продолжал уточнять Конрад. Было похоже, что он произносит это как бы во сне. — Поскольку обладаете таким правом. Об этом я тоже не знал.
— …Предоставленным мне главнокомандующим генералом Семеновым.
Из-за занавески донеслось какое-то нечленораздельное мычание, которое могло означать все что угодно кроме признания за Курбатовым того права, коим он воспользовался.
— Мной подготовлен текст донесения, который прошу довести по своим каналам до генерала Семенова. Оно несколько длинновато и, по существу, представляет собой короткий отчет о действиях группы, а также производстве в чины. Содержится и просьба о награждении бойцов группы. Что касается штабс-капитана Иволгина… Поскольку он намерен действовать в этих краях и после завершения операции, то ходатайствую о внеочередном производстве его в подполковники. Чем выше будет звание командира, тем…
Мы поддержим вашу просьбу, — Конрад поднялся, и его тень начала медленно передвигаться по занавеске от одного светлого квадрата окна к другому. Взад-вперед.
— У вас возникли еще какие-то вопросы ко мне? — решительно встал Курбатов, считая, что и сам вправе прервать их встречу.
— Обязан сообщить, что вы имеете право увести всю группу. Сегодня же или в любое удобное для вас время.
— То есть? Операция отменяется?
— Я бы выразился несколько мягче. За время, которое прошло с момента получения директивы из Центра и которое понадобилось вам на переход из Иркутска, ситуация, а вслед за ней и взгляды руководства на важность этой операции несколько изменились. Однако она не отменена, нет. Мы признательны вам за то, что не стали возражать против выделения нескольких господ офицеров своей группы. Однако лично вам приказано следовать к границам рейха.
— Вот как?! — удивился Курбатов. — «Атаман решил продемонстрировать немцам характер? — подумалось ему. — Рискованно, если учесть, для чего я понадобился ему именно в Берлине».
— Простите, это приказ главкома Семенова?
Конрад остановился напротив него, и Курбатов вынужден был наблюдать, как тень тайного германца достает из кармана сигареты и медленно, источая аристократизм жестов, прикуривает, не предлагая сигарету ему.
— Я не стану уточнять, откуда именно исходит приказ.
— Значит, это была проверка на мою готовность сотрудничать с германской разведкой? Можете быть откровенным.
— В какой-то степени — да. Но куда важнее другое: вами заинтересовались в отделе диверсий СД. И, судя по всему, основательно. Знаете, кто возглавляет этот отдел?
— Отто Скорцени.
— Ваша осведомленность милостиво избавляет меня от каких бы то ни было объяснений по этому поводу. Если уж кем-то из коммандос интересуется сам Скорцени, этому человеку вскоре придется иметь дело с охраной более важных персон, чем «верные сталинцы», загнанные такими же «верными сталинцами» в лагеря для правоверных сталинцев. Вы понимаете меня?
— Это не так уж трудно. Мне приказано вести всю группу?
Конрад задумчиво курил, явно не торопясь с ответом.
— С этим не все ясно, — наконец выдохнул вместе со струей дыма.
— Поскольку операция не отменена, вы заинтересованы оставить при себе как можно больше моих людей, — добродушно подсказал ему Курбатов.
Конрад так же добродушно рассмеялся. Они отлично поняли друг друга.
— Приказ двигаться к рейху касается лично вас. Так я, во всяком случае, воспринял его. Но, само собой разумеется, что идете вы с остатками своей группы. Что же касается Иволгина и его людей, то они остаются и выполняют все, что им будет приказано. Не особенно огорчайтесь. Идти с таким большим отрядом по Европе — все равно, что гонять стадо слонов по Монмартру. Тем более что вашу группу упорно выслеживают.
— Знаю.
— В радиограмме вы названы подполковником. Ошибка?
— Которая была оговорена, — небрежно объяснил Курбатов. Он помнил, что звание майора в белой армии отсутствовало. Но это деталь, разъяснять которую Конраду он не собирался.
— В таком случае поздравляю. Вечером советую выступать, господин подполковник. Оставшуюся группу я уведу в надежное место. Подальше от людских глаз.
— Тогда до встречи в Берлине, — Курбатову захотелось сказать ему хоть что-то вежливо-приятное. Он понимал, как Конрад завидует сейчас человеку, получившему чин подполковника и приказ идти к Берлину.
Сразу же после беседы с Конрадом князь собрал группу. Совещание проходило в обнесенном высокой каменной оградой доме Адмирала, больше похожем на пограничный форт, нежели на обычный жилой дом. Единственное, что в нем забыли предусмотреть, так это бойницы. Зато сама ограда была густо обсажена деревьями и кустарником, которые прятали от глаз людских и ее, и крышу дома.
Однако никакая обособленность усадьбы, никакие предосторожности не могли долго скрывать появление на окраине городка довольно большой группы военных, не вызвать интереса к внезапно появившимся чужим людям. Поэтому надо было решать, как действовать дальше. А главное — выяснить отношение бойцов к предложению германской разведки.
Уже все собрались, но Курбатов еще несколько минут молчал, глядя в полуоткрытый зев печки, словно силой взгляда пытался разжечь в ней успокоительно-согревающее пламя. Он прикидывал, как бы получше выстроить эту беседу. Подполковник понимал, что разговор предстоит трудный, а многое зависит даже от того, какими словами он начнет его.
Но произошло неожиданное. Поняв, что пауза затягивается, Иволгин вдруг поднялся.
— Позвольте, господин подполковник.
Курбатов удивленно взглянул на него и молча кивнул.
— Насколько мне известно, мы, точнее, лично вы, князь Курбатов, намерены идти к границам Германии.
— С некоторых пор я не скрываю этого, — откинулся на спинку стула Курбатов. — Вас что-то смущает в этом намерении, господин подполковник?
— Ровным счетом ничего. Но позволю себе заметить, что лично я не получал задания пробиваться к немцам. И не чувствую особого желания оказаться, хотя бы на время, в рядах немецкой армии.
— Нам этого пока что и не предлагали.
— Но важен принцип.
— Деникин тоже заявил Гитлеру, что не намерен быть союзником Германии в борьбе против России, пусть даже красной. Вы — последователь генерала Деникина. Мне это известно. Что дальше?
Иволгина удивило, что его слова совершенно не насторожили Курбатова, не вызвали у него раздражения. Наоборот, князь ободряюще улыбался ему.
— Простите, господин подполковник, — голос Иволгина тоже стал мягче. — Я готов выполнить любой ваш приказ, но только на территории России. Мы пришли сюда, чтобы сражаться, и, если суждено, умереть.
Иволгин неожиданно замолчал, не зная, что следует говорить в таких случаях дальше.
— Ладно, подполковник, не будем состязаться в красноречии, — пришел ему на помощь Курбатов, выждав еще несколько секунд. — Тем более что оратор я такой же бездарный, как и вы. Хотите остаться здесь? Попытаться поднять восстание? Создать «заволжскую», или, как она там будет называться, освободительную армию?
Иволгин покосился на товарищей. При всем его непомерном честолюбии представать перед ними несостоявшимся Наполеоном или Стенькой Разиным ему не хотелось.
— Нет, я спрашиваю совершенно серьезно. Не следует искать в моих словах какой-либо иронии. Я тоже думал над тем, не остаться ли мне в этих краях еще на какое-то время. Не создать ли между Волгой и Уралом отряд, к которому потом потянулись бы с востока Семенов, а с запада — Власов?
