Ознакомительная версия.
Даже после октября семнадцатого года, когда к власти пришли большевики во главе с Лениным, отец Карла – Каспар Рудольфович Вернер, потерявший торговый бизнес, не покинул Россию, а остался работать при немецком посольстве в Питере, продолжая развивать и поддерживать торговые отношения между советской Россией и Германией. И только в двадцать пятом году, когда отца уличили в шпионаже в пользу Германии, вот тогда семья вынуждена была переехать на историческую родину.
Правда, отец до самой смерти отрицал этот факт шпионажа. Напротив, всю жизнь гордился, что прожил в России, даже мысленно не помышлял худо для неё, а желал ей исключительно добра и благополучия, и сильно сожалел, что приходиться умирать в Германии, а не в родном Питере. Он ведь и сам родился в этом городе, прожил почти всю жизнь в нём. А вот на исторической родине долго прожить не смог, заболел в первый же год. Хотя до переезда в Германию чувствовал себя очень даже не плохо для его возраста, был полон сил и энергии. На вопросы домашних, что болит, старый Вернер отвечал постоянно одно и тоже:
– Душа болит. Душой болен. Хочу домой в Россию, в Санкт-Петербург. Чужое здесь всё, и я здесь чужой.
Местные врачи так и не смогли установить точный диагноз болезни.
Там, в фатерлянде, Карл чувствовал свою неполноценность, ущербность, как гражданина второго сорта. Вроде как открыто никто в глаза не говорил об этом, но он чувствовал, что за тактичностью и вежливостью знакомых и друзей, даже родственников, скрывается неподдельная ненависть, презрение к нему, как выходцу из другой страны. Из страны, которой не одно поколение его соотечественников боялись и боятся до дрожи в коленках, до холода в животе, и, возможно, вот за этот животный, необоснованный страх презирали и ненавидели её всеми фибрами немецкой души. Почему-то почти все немцы, что окружали молодого Карла Вернера на исторической родине, в один голос считали виновницей их неудач далёкую и дикую Россию. И она же, по их словам, может и должна, даже обязана стать источником благополучия и процветания будущей великой Германии. Тёмный и дикий народ не достоин жить в такой стране, как богатая во всех отношениях Россия. Это несправедливо, что такими природными богатствами, такой огромной территорией распоряжаются ничтожества, которые по какой-то нелепой ошибке природы наделены обликами людей. Для этих целей существует богом данная миру другая нация, другие люди, отмеченные Всевышним, что призваны по определению с рождения управлять, владеть всем этим же миром, а уж территорией России – и подавно. Владеть ею и управлять обязаны!
Карлу было дико это слышать из уст достаточно успешных, культурных и образованных соотечественников. Но перечить и возражать им не мог и не хотел. Перед смертью старый Каспар Вернер успел предупредить сына, чтобы он не посмел в голос, открыто восхищаться достоинствами России, всего русского. И уж не в коем случае не принижать Германию, ставить её ниже России или, на худой конец, на один уровень.
– Здесь так не принято, сынок. Ты же видишь, что немцы превозносят себя выше всех наций. А это уже политика, и за политику ты можешь пострадать. Потеряли мы с тобой настоящую Родину в лице великой России, и не приобрели новой родины в лице Германии. Изгои мы и там, и здесь. Но ты мужайся, крепись. Помнишь русскую пословицу: «С волками жить, по – волчьи выть»? Она как никогда соответствует твоему теперешнему положению. Так что, приспосабливайся, живи как все в Германии. Я верю в тебя, сынок, что ты и здесь останешься настоящим русским человеком.
Кстати, этот последний разговор отца и сына, практически на смертном одре родителя происходил на русском языке, и, говоря о себе, отец называл себя русским, а о своих нынешних соплеменниках произносил неизменно «они, немцы», ни в коем случае не отождествляя себя с ними.
Хорошо, что отец умер до того, когда великий фюрер объявил поход на Восток, а сын вынужден в форме офицера СС участвовать в этом походе. И на кон здесь поставлена не столько карьера его, коменданта Вернера, но и его жизнь, как жизнь обыкновенного смертного человека. Он уже сделал для себя этот выбор, и будет следовать ему до конца. Конечно, папа не одобрил бы его, выбор этот, но жить надо не ему, старому Каспару, а его сыну штурмбанфюреру СС коменданту Вернеру Карлу Каспаровичу. Душевные терзания не по нему. Пусть они терзают души хлюпиков и слабаков или безмозглых политиканов. А он – офицер, военный человек, осознанный исполнитель чужой воли и чужих приказов. Вот именно, ис-пол-ни – тель! И никак иначе.
Да-а, там, в Германии так и не довелось встретить девушку своей мечты, с которой мог бы связать судьбу, которая ждала бы его сейчас в уютной берлинской квартирке, куда бы он мог высылать небольшие посылки с милыми безделушками, что иногда попадают в руки коменданту. Конечно, были девушки, чего скромничать. И друзья знакомили, и дядя Отто настоятельно рекомендовал обратить внимание на дочь «партайгеноссе» Эльвиру Руге, и она была не против знакомства. Мягкая, податливая, как сдобное тесто, она легко и бесповоротно готова была в любой момент отдать себя в руки Карлу, рожать для него красивых деток, не задумываясь о таком высоком чувстве как любовь. Осталось только сделать движение ей навстречу со стороны тогда ещё молодого и неопытного в житейских делах Вернера. В этом случае карьера состоялась бы точно и была бы во сто крат лучше и безопасней нынешней должности коменданта. Об этом не раз говорил дядюшка, да и сам отец Эли «партайгеноссе» Юрген Руге далеко не призрачно намекал на это дело. Кстати, всё же благодаря стараниям дядюшки и старому Руге «фольксдойче» Вернер смог попасть из пехоты в 1941 году в конце мая, за месяц до начала русской компании в элитные войска СС уже в чине майора. Правда, он так и не приучил себя называть штурмбанфюрером, как того требуют партийные документы, продолжая отвечать по армейской привычке на обращение «Herr Major» и так же представлялся сам. Пока вышестоящее начальство смотрела на такие милые армейские привязанности сквозь пальцы, чем и пользовался майор Вернер. Ведь в «политические части» – Ваффен-СС под командованием партийного товарища и личного друга фюрера Генриха Гиммлера попало очень много офицеров из войск ещё в 1939 году. И они остались верны своим прежним армейским и флотским привязанностям и привычкам. Сам Генрих Гиммлер был сентиментален и снисходителен к армейским офицерам, к их милым и безобидным шалостям, за что последние были безмерно благодарны и преданны за это своему боссу.
Переход в элитные войска случился и состоялся благодаря не только и не столько стараниям дядюшки и «партайгеноссе» Руге, но мудрым, как считает сам Карл, действиям и поступкам с его стороны. Не просчитай свои действия и поступки на несколько шагов вперёд, ещё неизвестно, где бы и в каком качестве находился сейчас Карл Вернер. Возможно, в чине офицера пехоты штурмовал бы позиции русских под Москвой. Но это в лучшем случае. В худшем… Да, худшем… Командир пехотного батальона – должность временная на поле боя, недолговечная, как и должности его подчинённых. А он как раз и занимал этот пост до перехода в элитные части. Нет, об этом даже думать не стоит. Всё сложилось так, как сложилось. И за это стоит благодарить судьбу, не злоупотребляя её благосклонностью к нему, офицеру СС.
Всё же Карл Каспарович Вернер сейчас занимает именно ту должность, имеет именно то звание, какие он по праву заслужил. Он не отверг интерес к собственной персоне со стороны дочери «партайгеноссе». С него не убудет. Маленькие и милые знаки внимания к Эльвире в виде букета цветов или открыточки на Рождество не обременяли Карла. Напротив, несколько скрашивали казённый быт офицера, вносил некое разнообразие. Он был немножко «не как все» и его усердие заметили «в верхах», оценили по достоинству.
Нет, так резко и категорично, открыто отказать дочери партийного товарища он не смог. Не обещал, но и не отказывал. Уже дважды получал письма от Эли из Германии, но ответил пока только на одно. Что-то не позволило порвать их отношения. Сейчас он анализирует свои действия и приходит к выводу, что не дали это сделать здравые чувства самосохранения и трезвый расчёт. Как себя помнит, он хотел жить не просто «лишь бы день до вечера», а жить хорошо, получая от жизни блага по полной программе, без каких-либо исключений. Жизнь должна быть богатой во всех отношениях, и уж в любви тем более. Штурмбанфюрер Вернер никогда не считал себя легкомысленным, эмоциональным человеком. Трезвый расчёт должен всегда следовать впереди действий и поступков настоящего мужчины. Эмоции? Нет, эмоции не для него. Пусть ими живут те, кто не очень дружен с головой.
Он не такой. Нет, не такой.
Были и другие возможности в его биографии, но… Не то. Не – то! Не мог перешагнуть через себя, заставить влюбиться в чопорных и скучных соотечественниц. «Может, ты евнух? – незлобиво подшучивал над племянником дядя Отто. – Может и тебя, дорогой Карл, ранил русский драгун?». Юлил, уходил от прямого ответа, но как объяснить чистокровному арийцу, фанатичному приверженцу политики фюрера, что тянет его, молодого офицера СС к русским девушкам? Нет, конечно, он понимает, хорошо знает, что немецкие девушки хороши, красивы, слов нет. Но жениться только ради того, чтобы угодить кому-то, плодить детей, и терзаться душой всю оставшуюся жизнь? Он вырос на Пушкине, Лермонтове, Достоевском, Гоголе, Тургеневе и Толстом. А это о-о-оче-е-ень многое значит для него! Благодаря этим великим писателям, он, Карл Вернер, даже мыслит и смотрит на многие вещи и события в мире совершенно не так, как его соотечественники на исторической родине. А зачастую и не понимает их. Тот, русский уклад жизни, не прошёл даром, не пропал бесследно, а сидит, и будет сидеть в нём вечно. Нельзя даже по приказу самого фюрера выветрить, искоренить в нём, Вернере Карле Каспаровиче ту «русскость», что вошла в его плоть и кровь. Он ведь в минуты гнева матерится тоже на русском языке! Бывает, как загнёт в три этажа, сам потом диву даётся, как складно это у него получилось. Единственно, что не принял православие, остался католиком. Но тогда в России это совершенно никого не беспокоило и не волновало. Вот уж, воистину, «каждой твари по паре» в этой России, и ничего, живут мирно, сосуществуют разные религии и вероисповедания. Возможно, принял бы православие и он, не будь поспешного отъезда в Германию, больше похожего на бегство. Кстати, отец в молодости, в возрасте двадцати лет принял православие, стал православным, и, умирая, слёзно просил исповедоваться православному священнику. Последнюю волю его выполнили, исполнили, правда, похоронили старого Каспара Вернера вопреки его желанию – на католическом кладбище. Ему это уже безразлично, где лежать, считает майор армии великого фюрера Карл Каспарович Вернер, а вот на карьеру его сына такой необдуманный шаг мог бы повлиять негативно. Настоял на католическом обряде дядя Отто Шварц. А он хорошо чувствует своим большим носом, откуда и куда ветер дует в фатерлянде, и молодой Вернер безоговорочно согласился с родственником. Старший брат матери, Отто Шварц взял на себя роль опекуна и покровителя после смерти родителя. И Карл принял это как должное, не стал подвергать сомнению действия дядюшки.
Ознакомительная версия.
