Ознакомительная версия.
Так получилось, что германские варианты со спутницей жизни отпадают сами собой. Нет, это не для него. А тут Агаша, Агафьюшка… Как увидал её в тот раз у колодца, так и всё: душой почувствовал, умом и сердцем понял, что это она, его мадонна. Напрочь исчезло всё наносное, что уже успел впитывать в себя майор Вернер Карл Каспарович. И партийная дисциплина, и воинские требования, и нравственные идеалы великого рейха отошли куда-то в тень, на задний план. «Потерял голову» – говорят в таких случаях в России. Так и есть, потерял. Очень метко приметил русский народ состояние первой настоящей влюблённости. Вот и выстраивай своё жизненное кредо, где трезвый расчёт должен бежать впереди эмоций, поступков. Житейская теория Карла Вернера дала сбой, стоило появиться на его жизненном горизонте такой удивительной женщине, как Агафьюшка.
Правда, кое в чём всё же не до конца честен майор Вернер: когда бросился головой в любовный омут, всё же старался делать это не на виду у всех, а тайно, тайком. Он прекрасно знал, чувствовал, что его заместитель лейтенант Шлегель не столько исполняет свои обязанности помощника при нём, а в большей степени является глазами и ушами вышестоящего начальства при «фольксдойче». Впрочем, начальство настоятельно рекомендовало и ему, майору Вернеру, не спускать глаз с такого же «фольксдойче» лейтенанта Шлегель. Так что, об открытых отношениях с Агафьюшкой не могло идти речи. Приходиться изворачиваться, ловчить. Хотя он прекрасно понимает, что сохранить в тайне свои похождения вряд ли удастся в таком замкнутом, со специфическими особенностями коллективе, как военная комендатура.
Когда говорил девушке с вёдрами у колодца в первые минуты встречи о её сходстве с той, рафаэлевской мадонной, тоже немножко врал, лукавил, кривил душой. Она, Агафьюшка, красивее, красивее во сто крат изображённой на полотне холодной женщины Рафаэля. Совершенной формы иконописное лицо, чистая, нежная кожа, эти голубые, манящие, зовущие, чуть с поволокой глаза! А губы?! А движения?! А запахи?! Чистейшие, нежнейшие, будоражащие кровь, волнующие сердце, терзающие душу запахи чистого женского тела, женского естества без малейшей примеси косметики! Она, Агафьюшка, пахнет жизнью! Вот-вот, это именно те слова, что как никогда точно характеризуют удивительные ароматы, что источает его любимая Агафьюшка, его Агаша, его мадонна. Да это же совершенство, божественное совершенство! Мадонна Рафаэля может только завидовать истинной, не искусственной, красоте удивительной, очаровательной женщины, что родилась и выросла среди лесов, в глуши! Именно о такой девушке и мечтал Карлуша ещё с юношеских лет, там, в Питере. Именно на Агашу была похожа чем-то неуловимым и старшая сестра лучшего друга детства Кольки Ничипоренко Верка, курсистка из института благородных девиц.
– Fahen! – махнул водителю, который дожидался коменданта в машине на обочине шоссе.
Убедился, что солдат исполнил приказ, уехал в направлении деревни, заговорил сам с собой.
– Езжай, езжай, я пройдусь, – добавил по – русски. – И погода бодрит, зовёт пройтись…
С минуту ещё постоял и только потом направился в сторону комендатуры, что располагалась в здании бывшей средней школы. Там же, в одном из классов, была его комната.
Хотелось, как никогда, побыть одному, уединиться, разложить, упорядочить свои мысли, чувства.
– Хм, – хмыкнул непроизвольно майор. – Навести немецкий порядок в самом себе. – И снова хмыкнул, покачал головой, лёгкая, ироничная улыбка застыла на чисто выбритом ухоженном лице. – Хм, ты смотри! А наводить немецкий порядок буду на русском языке? – и опять усмехнулся над собой.
Оглянулся: силуэт церквы мрачно выступал на фоне ночного осеннего неба. Она стоит чуть в отдалении от Слободы, на перекрёстке дорог, на отшибе, и это расстояние до деревни решил пройти пешком.
Вышел на шоссе, неспешной походкой хозяина направился к себе в комендатуру.
Снял фуражку, подставил голову под чуть влажный прохладный воздух. Бодрило. Свет автомобильных фар уже высвечивал, выхватывал первые деревенские избы, как вдруг из под колёс машины сверкнула пламя, и только потом прогремел взрыв.
– Твою гробину мать! О, mein Gott! – непроизвольно вырвалось из груди коменданта.
Интуитивно присел, глаза искали укрытие. Мгновенно кинул натренированное, крепкое тело в кювет, выхватил пистолет и уже оттуда принялся оценивать обстановку. Приседал, крутил головой, вглядывался в темноту, но на фоне горящей машины ничего не видел. Со стороны комендатуры раздались треск мотоциклов, шум машин, и ещё через минуту у горящей легковушки уже толпились патрули, из кузова выпрыгивали солдаты комендантской роты. Часть из них принялась тушить машину, другая часть под командованием помощника коменданта лейтенанта Шлегеля приступила к прочёсыванию местности, пронизывая темноту лучами электрических фонарей.
Майор вышел из укрытия, направился к подчинённым. Его заметили, узнали, и навстречу ему уже бежали солдаты.
– Sie lebendig, Herr Major? – кричали наперебой, трогали за рукава, не веря своим глазам. – Ruhm Gott, lebendig, lebendig!
– Ja, ja! – и уже непроизвольно добавил по – русски: – Да-да, живой, живой ваш господин майор, слава Богу. – Das ist Dusel, das ist Zufall. Это везение, это случайность. Ich hatte Gluck. Мне просто повезло.
Подошёл к машине, которую к этому времени удалось потушить, молча смотрел на обгоревший труп водителя, что лежал на обочине.
«Вот и всё! Вот тебе и Пушкин с Татьяной Лариной, и Онегин с гранатой! Да-а, другие времена, другие средства борьбы. Дуэли заменили гранатами, – хватила сил немножко сыронизировать над собой, над ситуацией, но мысли выстраивались образцовым порядком, текли друг за другом, расставляя всё по своим местам.
– Ты ждал, мечтал о большой и светлой любви, восхищался неземной красотой русской женщины, а тебя в кустах поджидал какой-то Онегин или Дубровский с гранатой в руках, чтобы тебя убить, прервать твоё существование на русской земле. Впрочем, а может, это сделал Раскольников, и сейчас сидит где-то, мучают угрызения совести, терзается сомнениями? – и в который раз поймал себя на мысли, что думает на русском языке. – А ведь тебя спасла русская женщина! – осенило вдруг майора. – Да-да, Агафьюшка и спасла! Скажи, поступи она по – другому, и взлетел бы комендант майор Вернер вверх тормашками от взрыва гранаты. И лежал бы мой обгоревший труп сейчас рядом с телом несчастного водителя рядового Губера. Кстати, так и не спросил, не узнал, как его зовут. Всё не хотел как-то, откладывал… Бог с ним. А меня спасла Агафьюшка, моя мадонна, что так разбередила душу, заставила пойти пешком. Этим и спасла. Впрочем, к чёрту иллюзии, к чёрту совпадения! Жизнь – жестокая штука, в ней выживает сильнейший. Не до сантиментов, господин комендант!».
– Всё кончено! – произнёс вслух и добавил по – немецки: – Immerfort fertig sein!
Лейтенант Шлегель строил солдат; цепляли на трос сгоревшую машину; убрали куда-то труп водителя, а майор Вернер всё стоял, слегка покачиваясь на носках сапог, но мысли уже текли на немецком языке. С этого мгновения ему было так удобней, комфортней. Этого требовала обстановка.
И когда лейтенант Шлегель доложил о том, что личный состав построен и ждёт его, коменданта, указаний, штурмбанфюрер Вернер поступил именно так, как и должен был поступить в этом случае офицер СС.
Солдаты бросились выполнять приказ, и уже через несколько минут перед немецкими солдатами стоял первый попавшийся житель Слободы, поднятый из постели пятнадцатилетний подросток Николай Назаров. Именно их дом был рядом с местом происшествия. Следом из хаты выскочила и его мать, бывшая колхозная доярка Нина Трофимовна. Оставшаяся дома малышня приникли носами к оконному стеклу, с ужасом наблюдали, как в свете автомобильных фар сначала упал после выстрела на обочину дороги Колька, следом с распростёртыми руками рядом легла, не успев добежать до мёртвого сына, мать. Майор Вернер Карл Каспарович положил обратно в кобуру пистолет, кинул удовлетворённый взгляд на застывших у дороги женщину и подростка.
– Gerechtigkeit triumphieren! – и добавил по – русски: – Торжество справедливости. Да, именно так: торжество справедливости и есть основа жизни в цивилизованном обществе. Здесь, в этой стране, необходимо жестоко прививать цивилизацию. Дикари, – и снова перешёл на родной язык. – Nach Kaserne! Schlafen! – отправил подчинённых отдыхать в казарму, а сам вопреки здравому смыслу продолжил путь пешком.
Позади уже пылала изба Назаровых, ещё некоторое время до слуха коменданта долетали крики отчаяния сгорающих заживо детишек, потом и они стихли. Но это отныне не интересовало и не трогало душу и сердце штурмбанфюрера СС, коменданта Вернера Карла Каспаровича. Его голова, душа и сердце были заняты куда более прозаичными и практичными мыслями: хватит ли для расплаты за одного убитого немецкого солдата гибели одной семьи русских? Справедливость восторжествовала или ещё требуются жертвы? Может, стоит дать команду сжечь вместе с обитателями вот эти несколько хат, что темнеют в ночи? Почему они должны молча созерцать смерть немецкого солдата? Непорядок! Или это не поздно будет сделать и в другое время? Впрочем, и он тоже человек, и ему требуется отдых. Он устал… А с избами, с их обитателями потом… потом…
Ознакомительная версия.
