Ознакомительная версия.
Бои в Вишенках и Пустошке начались в начале октября и прекратились как раз за неделю до Нового 1942 года. Все тогда говорили, что немцев погнали от Москвы, вот им и не до партизан стало. Эту новость принесли Кузьма и Вовка. Они слушали радио в партизанском штабе, там и узнали о победе советских войск под Москвой. Это была передышка. Передышка не только для партизан, но и для всех жителей Вишенок, которым посчастливилось выжить в этом аду, что продолжался более трёх месяцев.
Несколько раз Фрося вместе с Танькой, Никиткой, Ульянкой, Стёпкой и другими местными ребятишками пробирались из семейного лагеря, что в лесу, до деревни. Здесь они лазили по пепелищам, искали чудом уцелевшие посуду, одежду. Если Пустошка сгорела на половину, то Вишенки выгорели дотла. Не оставалось ни единого дома, ни единого строения, даже сады, и те выгорели. В конце ноября два дня подряд её бомбили немецкие самолёты, и только после этого немцы смогли войти в деревню уже по снегу. Но ни единого жителя там не обнаружили. Ещё сначала боёв они ушли в лес, укрылись в блиндажах и землянках, что сделали там заранее.
Деревня перестала существовать. Сгорела до основания. Однако у некоторых в подполе или в погребах уцелела, сохранилась картошка, её тоже доставали, тащили в семейный лагерь. Даром, что чаще всего она была уже мороженой, мёрзлой, но и из такой женщины тоже умудрялись хоть что-то готовить, кормить не только детей, семьи, но и партизан. Не до жиру. Неимоверно радовались чудом сохранившимся солениям, квашеной капусте, мочёным яблокам, солёным огурцам.
Фрося уже знала, что Кузьма в партизанах заведует оружейной мастерской. Ему же доверили прослушивать раз в неделю радио, узнавать все новости, а потом доводить до партизан, распространять по окрестным сёлам. Фрося часто помогала брату, от руки переписывая сводки Совинформбюро. Ей это нравилось, она чувствовала свою причастность к борьбе против захватчиков и очень гордилась этим. Конечно, она просилась в настоящие партизаны, в отряд на любую должность, но её не брали из – за маленького роста.
– Подрасти, пигалица, – гудел в усы начальник штаба Корней Гаврилович Кулешов, когда она осмелилась подойти к нему в семейном лагере.
– Я могу, я всё могу, я сильная, дядя Корней! Я всё сдюжу! Могу разведчицей, вы только возьмите меня, я вас прошу. Не пожалеете. И стрелять смогу, не смотрите, что я малого роста. Мал золотник, да дорог. В школе из винтовки ещё как стреляла, лучше многих мальчишек.
Но не смогла убедить. Самое большое, что позволяли, так писать листовки. И на том спасибо.
И на самом деле. Ей уже исполнилось пятнадцать лет ещё по осени, всё, что должно быть у девочки к этому возрасту, у неё было. Может быть не таких размеров, как ей хотелось бы, однако… однако было. Но вот рост… Незнакомые люди принимали её за ребёнка, за девочку-несмышлёныша. А как принимать по – другому, если она чуть-чуть выше Ульянки, которой ещё только десять, одиннадцатый годок. Вот и спорь с людьми, доказывай.
В передышку перед Новым годом в семейный лагерь заскочил папа, Вовка, Кузьма, Вася. Это были редкие минуты, когда почти вся семья собиралась вместе за последние месяцы.
Мама не знала, куда посадить дорогих людей, чем потчевать, хотя в семейных запасах Кольцовых давно уже была огромная дыра. Однако чаем угостили, даже было несколько шанежек, которые мама испекла неведомо из чего. Там же, на семейном совете решили отправить малышню в Слободу к Агаше. Вернувшийся из учёбы в духовной школе Пётр, где его рукоположили в священники, передал как-то через связных, что немцы особо-то и не трогают священника. Живут они с матушкой Агафьей на удивление спокойно в это далеко неспокойное время. Немцы их не тревожат, даже не заходят в церковь. Есть-пить в доме имеется, покойные бабушка с дедушкой засадили огород, Агаша всё прибрала, сделала неплохие заготовки в зиму.
– Всё ж таки лучше, чем в землянках голодными да холодными в лесу сидеть, – настаивала Марфа, больше обращаясь к Даниле и Кузьме, чем к другим членам семьи. – Не дай Боже вычислят наш лагерь, направят самолёты, тогда всё, конец, а так хотя бы детишки спасутся. Да и отъедятся, даст Бог. А то уже на детей не похожи: тощие, краше в гроб кладут… А им расти надо, так что… Да и морозы…
Как не упиралась Фрося, как не отнекивалась, не отказывалась, а пришлось смириться, вести малышню в Слободу к Агафье. Танька осталась там, в лесу. В последний момент поднялась температура, кашель. Доктор Дрогунов запретил ходить ей по морозу, положили в партизанский лазарет. А Стёпка отказался наотрез идти до Агаши. Мол, мамку с Танькой одних не оставит. Пригляд за ними мужской должен быть, мужская рука в хозяйстве нужна. Вроде и посмеялись над ребёнком, но оставили в лагере.
Пошли Фрося, Никита и Ульянка. Та как узнала, что пойдет в Слободу, от радости места себе не находила.
– А Новый год мы будем у Агаши праздновать? – допытывалась она у мамки Марфы и маменьки Глаши.
– Быть бы живу, доченька, – отвечала Глаша, собирая дочку в дорогу. – Там увидите. Как Бог даст. Его бы, год этот, хотя бы пережить, а ты – праздновать… Не до праздников, доня.
Уходили по льду Деснянки. К этому времени она хорошо взялась льдом, и не так заметно будет: всё же не дорога, по которой можно было встретить немцев или полицаев.
Ефим успел забежать, проводил по руслу реки за омуты, попрощался.
День удался, как на заказ: тихо, солнечно. Мороз, правда, крепкий, но если не стоять на месте, да лицо закрыть шарфом, так и ничего, идти не в тягость. До Слободы добрались без приключений, засветло. Разве что Ульянка начала капризничать ещё не дойдя до Борков. Всё порывалась сесть в снег, хныкала, просила поесть; сожалела, что не взяли санок, а то бы Фрося с Никиткой домчали её с ветерком.
За школой, в которой была комендатура, детей встретил Петя Сидоркин, проводил до церквы прямо к Агаше. Фрося как увидала Петра Пантелеевича в форме полицая, так чуть не обмерла от страха. Думала, что вот сейчас и арестует, доставит к немцам. Успокоил.
Правда, зато и немцы не приставали к ним, когда ребятишки под конвоем самого старосты Слободы прошли через всю деревню, хотя и попадались навстречу очень часто и толпой, и по одиночке, на мотоциклах, на лошадях. Но всё равно страху натерпелись.
Хорошо было у Агаши, ой, хорошо! Она уже на сносях, отец Пётр не нарадуется, не отходит от матушки Агафьи. И сам Пётр стал таким серьёзным, строгим. Усы, борода делают его похожим на дедушку, только волосы чёрные, а так точная копия отца Василия. Даже голос стал такой же – громкий, рокочущий. Говорит, что, учитывая военное положение, выпустили его из духовной школы раньше времени. Да и то! Ещё дедушка отец Василий учил в детстве внука Петю читать старославянские книги, заучивал молитвы, исподволь приобщал, знакомил с церковной жизнью. Как чувствовал… Вот эти-то знания и помогли в учёбе.
А потом началось самое страшное, самое ужасное.
В ночь на Новый год партизаны напали на комендатуру. Там, в бывшей средней школе немцы вместе с полицаями праздновали Новый год. Ой, что было, что было… Девчонка и сейчас среди ночи, в лесу, стоя на льду реки Деснянки с саночками, в которых лежит умерший братик Никитка и сидит сестра Ульянка, не может вспоминать без содрогания.
Она привыкла к войне. Да-да, несмотря на свой маленький рост, она не такая уж и трусиха, как мамка и тётя Глаша. Там, в партизанах, когда немцы наступали почти со всех сторон, а с неба пикировали бомбардировщики на деревню и на лес, было не так страшно. Тогда все попрятались в землянках, щелях, окопах. Да там вокруг были родные, знакомые люди, а, как известно, на миру и смерть красна. А вот в Слободе было страшно. Там было так страшно, так ужасно, и ещё как-то, просто девчонка не может подобрать слова, что бы выразить тот ужас, что творился в Слободе в первые новогодние дни.
Партизаны уничтожили больше двадцати немецких солдат, убили помощника коменданта лейтенанта Шлегель, несколько полицаев, сожгли комендатуру, здание бывшего сельского совета, в котором немцы обустроили солдатскую казарму.
А на утро деревню оцепили немецкие солдаты, что приехали на помощь комендатуре из района, почти половину жителей Слободы согнали и сожгли заживо в скотных сараях. Хотя Агаша и прятала малышню в подполе, но всё равно Фрося вместе со старшей сестрой и Петей лазили на колокольню, видели и слышали, как горели люди, как они кричали. Потом сожгли большую часть домов в Слободе. Руководил карательной операцией лично комендант майор Вернер.
Отец Пётр ходил в тот же день туда, на пепелище, отпевал невинно убиенных, заживо сожжённых прихожан. Агаша и Фрося порывались идти вместе с ним, но он не пустил, запретил выходить на улицу.
Спустя три дня после Нового года Фрося вместе Никиткой пошли за водой к колодцу, что стоит как раз у шоссе Москва-Брест. С ними напросилась и Ульянка, хотя они и не хотели брать её с собой: больно вредная. Но всё же взяли, вынуждены были, куда от неё деваться. Уж если пристала, всё равно настоит на своём.
Ознакомительная версия.
