После таких утренне-вечерних ночных обстрелов за неделю набиралось минимум два-три раненых, бывали и убитые. От больших потерь спасали толстые глинобитные дувалы и дома, оборудованный в инженерном отношении район расположения полка, а также ответные меры. Проведя четверо неспокойных суток в полку, я с удивлением подумал: это же какой силой воли, терпением и мужеством обладают те, кто по долгу службы находится здесь постоянно? Среди постояльцев, кстати, были и четыре женщины: машинистка, фельдшер, официантка и повар.
Находясь в отрыве от дивизии за сотни километров, полк, как подводная лодка, воевал и жил автономно. Лишь раз в неделю сюда прилетал вертолет — с медикаментами, продовольствием, боеприпасами, письмами с Родины, еще реже под обстрелами добирались с тем же автоколонны. Правда, когда появлялись тяжелораненые, «вертушки» вызывались тут же, как летающие кареты «Скорой помощи». Хлеб здесь пекли сами. Побывав на полевом хлебозаводе, я и сделал эти записи: «Работают в две смены: с шести утра и до пяти вечера и с шести вечера до пяти утра. Каждые сорок пять минут из печи достают 108 булок. Процесс производства непрерывный: пока хлеб сидит в печи, готовится тесто для следующей партии. С утра на вахту заступили младший сержант Усман Хашимов (с неоконченным высшим экономическим образованием, между прочим), сержант Чары Назаров, рядовой Салахитдин Мадьяров и новичок Павел Солдаткин. Каждый при своем деле. Солдаткин — у печи возится, у тестомешалки главный — Чары, Мадьяров за формой и качеством выпечки хлеба, как часовой за нарушителем, следит… Спрашиваю, случается ли брак в работе? Один раз, говорят, было, сильно пригорел хлеб — тогда еще печь вместо дизтоплива дровами топили. От зам по тылу по первое число влетело, а двух проштрафившихся пекарей в пулеметчики разжаловали и на выносной пост отправили — на перевоспитание. Для гордых нацменов это равносильно пощечине. 13 человек пекут хлеб для всего полка. Трое русских, столько же туркменов, семь узбеков. Из Андижанской области Узбекистана и начальник полевого хлебозавода старшина сверхсрочной службы Туючи Ташбаев. Туючи родился в ауле, в простой семье. Но природа щедро наградила его слухом и голосом (поет и играет на народных узбекских инструментах, как заслуженный артист). Получил музыкальное образование, которое почему-то в армии не было востребовано. Туючи служил водителем в этой же части. Решил остаться на сверхсрочную службу (ныне контрактную). Специальность пекаря нравится.
24 сентября (вчера) у старшины был день рождения. Отметили во время пересменки узбекским пловом, лепешками, а сержант Гейрат Анарбаев постарался и порадовал именинника и земляка фирменным тортом, шутливо названным панджшерским.
А спустя пару дней после моего отлета из полка в штабе дивизии узнал, что во время очередного обстрела одна из душманских мин упала рядом с полковой пекарней. По счастливой случайности никто из моих знакомых не пострадал, хотя в тот день по вызову в Руху летал вертолет. Значит, были раненые и убитые.
…По заданию редакции и „общественному поручению“ политотдела дивизии вылетел в Руху, где должен был поприсутствовать на первом в полку отчетно-выборном партийном собрании. Проходило оно в 4-й мотострелковой роте в так называемой комнате советско-афганской дружбы. Это было обычное помещение в глинобитном доме, стены которого украшали портреты членов политбюро и руководства НДПА (Народно-демократической партии Афганистана), а также другая наглядная агитация.
— Вы из штаба дивизии? — как мне показалось, несколько удивленно и даже разочарованно переспросил, пожимая руку, замполит батальона капитан Константин Орленко.
Здесь, видимо, в качестве свадебного генерала, ждали кого-то рангом повыше, а не корреспондента-старлея. Секретарем ротной парторганизации оказался среднего роста худощавый старший лейтенант — киргиз Абдимажит Абдирохианов (в Афганистане с марта 1984-го, командир взвода). Его получасовой доклад оказался на удивление конкретным, с критическим запалом. Вот выдержки из журналистского блокнота:
„Докладчик говорит о недостатках профессиональной подготовки, отмечая беспечность в бою некоторых офицеров, слабое знание ими тактики действий в горах. Так, коммунист Алексеев (командир взвода) не разобрался до конца в обстановке… Задачу дозорному отделению поставил в общих чертах, в результате взвод оказался в ста метрах от противника. Лишь счастливый случай уберег „заблудившийся“ взвод от плотного огневого поражения. Дальше коммунисту Алексееву ставится в вину не всегда бережное хранение оружия в подразделении (видимо, были предпосылки к его утере).
Член КПСС Аббасов умело командует ротой. Отлично знает технику, в срок выполняет поставленные задачи. Но, оказывается, и он не без греха — не всегда самокритичен в оценке своих действий. Так, никому не сказав о своем местонахождении, Аббасов не успел вовремя прибыть в роту, которую подняли по тревоге. На боевое задание она ушла без командира“. (Вопиющий факт, за который могли не только понизить в должности, но и запросто исключить из партии. Аббасов, как я понял, отделался двумя выговорами — служебным и партийным. Учли, видимо, личное мужество и факт представления офицера к награде.)
А докладчик продолжал „сыпать“ соль на раны»:
«Коммунист Тищенко имеет партийное взыскание за недостаточный контроль за личным составом… Пришло пополнение, которое мы слабо изучили… с воинской дисциплиной не все в порядке, были случаи употребления спиртного, в чем есть доля и моей вины».
Популярная тема всех партсобраний того времени — социалистическое соревнование — тоже нашла свое отражение. И докладчик, и выступающие посетовали, что оно проводилось в отчетный период во многом формально и в основном между специалистами — механиками-водителями, наводчиками, а офицерское звено как бы оставалось в тени. Интересно, что мешало наладить взводным негласное соперничество?
Обо всем, кажется, обстоятельно поговорили коммунисты — даже о подготовке к зиме. А вот о том, как уменьшить потери в горах, уберечь людей от неоправданного риска, от пуль и осколков, — как-то вскользь, одной фразой обошлись. Очень странно.
— Ну как вам наше собрание? — не мог не спросить замполит батальона.
— В духе времени, — брякнул я, зацепившись взглядом за плакат, на котором маячила цитата из выступления начальника Главпура генерала армии А. Епишева на Всеармейском совещании секретарей парторганизаций. Не поленился, для истории переписал с плаката в блокнот следующие слова: «Надо добиваться, чтобы каждая парторганизация, бюро, партком глубже знали состояние дел на важнейших участках боевой готовности, учебы личного состава, своевременно вскрывали и принципиально оценивали недостатки, не шли на поводу у тех, кто стремится выдать желаемое за действительное…»
Четвертая мотострелковая рота ни у кого на поводу не пошла. На следующий день она в полном составе убыла в горы, получив очередное боевое задание. И я не уверен, что все вернулись обратно.
Не образная фраза, а суровая реальность: дороги в Афганистане — это артерии жизни. Перережь их даже на два-три дня, скажем, у высокогорного перевала Саланг, и в Кабуле, других городах и кишлаках люди это сразу почувствуют. Начнутся перебои в торговле мукой, рисом, топливом…
Поэтому тот, кто владеет дорогами, тот облечен властью, держит под контролем ситуацию. В этом смысле гражданское слово-приставка «хозяин» применительно к командиру танкового батальона подполковнику Евгению Обремскому вполне подходит.
Когда я на попутном «бэтээре» добрался до девятого поста, где располагался штаб батальона, навстречу неторопливо вышел широкоплечий подполковник в танковом комбинезоне. Это и был Евгений Петрович Обремский, один из лучших комбатов 108-й дивизии, кавалер ордена Красной Звезды и медали «За боевые заслуги». Последняя награда, кстати, еще в Белорусском военном округе получена за учения на Западной Двине.
Узнав, что я тоже из БВО — земляки, значит, Обремский с порога распорядился накрыть стол с фронтовыми ста граммами. И надо же было такому случиться, что именно в это славное обеденное время в нескольких километрах от нас моджахеды напали на проходившую колоннну бензовозов (по-моему, афганскую).
Выругавшись матом, что спокойно поесть не дадут, подполковник Обремский ловко нырнул в люк стоявшего рядом танка — и вперед, только его и видели. «Лихой, однако, командир».
Где-то через час он вернулся — разгоряченный боем, слегка чумазый. Там, откуда недавно доносилось уханье танковых пушек, стояла курортная тишина.
Потом, ближе к вечеру, Обремский принимал гостей из близлежащего кишлака. Дехкане благодарили (только и слышалось «ташакор») комбата за восстановленный порядок на дороге.
