– Как ведут себя турки? Мне доложили, что османы усиливают гарнизоны в Молдавии и в Причерноморье.
Король принимал Хмельницкого в особняке какого-то местного графа. В небольшом кабинете, один-на-один. Землистое лицо пятидесятилетнего монарха было сурово безучастным. А каждое слово, обращенное к генеральному писарю реестрового казачества, он произносил так, словно объявлял сейму указ, провозглашавший начало величайшей из войн – «во имя славы Христовой и спасения мира славянского».
– У меня такие же сведения. Они явно готовятся к войне, причем делают это осмотрительнее, чем раньше.
– Вы сказали: «осмотрительнее»? Что за этим скрывается?
– После битвы под Хотином [29] , когда султан Осман II «освятил» свое оружие позором невиданного поражения, турки действительно стали вести себя осторожнее и дальновиднее. Они понимают, что, имея сильные гарнизоны в Хотине, Сороках и в других крепостях на севере Молдавии и в Украине, способны держать в страхе всю Южную Подолию, постоянно заставляя нас оттягивать свои войска от Белгорода, Очакова и Перекопа.
Говоря все это, Хмельницкий даже позволил себе пройтись по залу. И король не мог не заметить, что в его присутствии полковник держится слишком спокойно и непринужденно. Очевидно, потому, что понимает: не ему нужен король, он – королю.
Владислав IV поднялся и тоже решительно прошествовал мимо Хмельницкого. Поняв, что он направляется к двери, полковник удивленно смотрел ему вслед. Обиделся? Прерывает аудиенцию? Но тогда король не сам должен был бы уходить, а выставить его.
– Вам случалось бывать в Турции. Вы жили там, владеете турецким, – король остановился у самой двери и теперь медленно возвращался по ковровой дорожке к креслу, поставленному, подобно трону, в центре комнаты. Для Хмельницкого не было секретом, что многие польские шляхтичи пытались подражать королю и даже обставляли у себя собственные тронные залы. – Поэтому вы, наверное, лучше любого из военачальников Польши понимаете, что именно происходит сейчас в Турции, на что султан рассчитывает, и чего реально стоит ожидать от него.
Король замолчал и, взявшись руками за спинку кресла, уставился на Хмельницкого.
– Вы правы: я почти два года провел в турецком плену – это так. Но прошло слишком много времени.
– И все же, как вы считаете: сейчас Турция готова к великой, серьезной войне? – Владислав не желал никаких объяснений и размышлений. Ему нужен был четкий, лаконичный ответ. Он нуждался в ясности, которую способен был внести только этот казачий предводитель. Во всяком случае, король так считал.
Вот только Хмельницкий с ответом не спешил. Полковник понимал, что король хочет услышать не поддакивание верноподданного, а доводы воина, полководца. И еще, он отдавал себе отчет в том, что в данном случае без зазрения совести мог произнести хоть «да», хоть «нет». И в обоих случаях был бы прав. Все зависело от того, что иметь в виду под «великой, серьезной войной». Какие силы должны быть вовлечены в нее, насколько готова к ней сама Речь Посполитая, и на кого она может рассчитывать в данный момент как на союзника?
Кому неизвестно, что Польша уже не раз поднималась на «великую войну» с Турцией? Но «великой» она была только для Польши. По ее меркам и представлениям. Высокой Порте она стоила всего лишь очередного экспедиционного корпуса, направленного в помощь Крымской и Буджацкой ордам, действовавшим в соединении с местными турецкими гарнизонами. Да и то состоял этот корпус из инородцев-янычар [30] и всякого нахватанного по вассальным землям вооруженного люда.
– У Турции было достаточно времени, чтобы прийти в себя после поражения под Хотином, – наконец молвил Хмельницкий. – И, похоже, Польша упустила возможность окончательно вытеснить турок, если не за Дунай, то, по крайней мере, за Днестр, а возможно, и за Прут.
– Можем ли мы осуждать за это короля Жигмонта III Вазу? – смиренно склонил голову Владислав IV, напоминая Хмельницкому, что в данном случае речь идет не только о короле Польши, но и об его отце. – Ситуация в стране была такова, что ему трудно было рассчитывать на большое войско, способное выиграть еще несколько битв.
«Тем более что и Хотинскую битву ваши жолнеры выиграли, по существу, благодаря казакам, – заметил про себя Хмельницкий. – Не слава польских гетманов в ней, а талант Сагайдачного [31] . Но стоит ли вспоминать об этом?»
– И все же он не удержался, чтобы не заметить.
– К тому же не следует забывать, что над королем Жигмонтом III, словно камень над Сизифом, вечно нависала тень Швеции. – Это он тоже произнес с должным смирением. Но скрытый смысл сказанного не остался незамеченным Владиславом.
– Тень, до конца дней омрачавшая жизнь Жигмонта Вазы, – довольно сухо согласился король.
– Однако не будем освещать свечами грешников ни тени великих предков наших, ни тени, которые очерняли их могучие профили, – поспешил увести Владислава от этой неприятной ему темы Хмельницкий. И король едва заметно улыбнулся. Наконец-то он узнал в Хмельницком того мудрого политика, которого, собственно, и приглашал сюда из Варшавы перед его поездкой во Францию.
– Теперь вам, полковник, хорошо известно, что я не только задумываю великую войну, но и готовлюсь к ней. – Король сел в свое кресло; другое, о правую руку, предложил Хмельницкому. – И хочу, чтобы вы приняли в этом участие.
– Если уж позволите быть откровенным, ваше величество, в Варшаве ходят слухи, что вы усиленно вооружаете наиболее преданные вам полки, не жалея для этого щедрого приданого [32] ее величества королевы Гонзаги.
«Не жалея щедрого приданого»?! – неожиданно рассмеялся король. – Разнюхали-таки. Эти слухи правдивы, полковник. Можете им верить. Другое дело, что распускают их отнюдь не из сожаления по поводу растраченного приданого. Некоторые сенаторы очень побаиваются усиления полков, о которых вы только что говорили. Они понимают: имея сильное войско, я быстро сумею укротить буйный нрав и необузданный гонор любого из этих мелкопоместных «королевчиков».
– Их опасения тем более усиливаются, что полки эти сформированы в основном из наемников. И находятся под командованием наиболее надежных, преданных вам офицеров.
– Среди которых видят и вас, полковник, подозревая, что вскоре Владислав IV получит целую казачью армию, – все еще смеясь, дополнил его предположение король. А ведь еще несколько минут назад он выглядел мрачным и задерганным. – Вот и получается, что шляхте спешно приходится искать в своей среде нового Станислава Жолкевского [33] .
– Не думаю, чтобы эти поиски увенчались успехом. История не может сводиться к примитивному повторению минувших трагедий, – улыбнулся Хмельницкий. Коль уж король считает возможным посмеиваться, говоря о таких сложных проблемах, ему позволено улыбнуться даже при упоминании о столь чтимом при польском дворе гетмане Жолкевском.
Как только все, кроме Кодьяра, удалились, графиня тотчас же отказалась от роли соблазнительницы и, соскользнув с кровати, вновь приблизилась к окну.
– А теперь, капитан, потрудитесь объяснить мне, что все это значит. Почему вы напали на меня, привезли сюда, на каком основании содержите в этом сарае, словно арестованную. Неужели не понимаете, что друзья уже разыскивают меня? И что в любом случае с вами расправятся. Все ваши наемники – пьяницы и трусы. Поэтому не надо создавать впечатление, будто за вами стоит еще какая-то сила. Те, что послали вас, тоже постараются избавиться от капитана Кодьяра при первой же возможности. Что, я не права? Так будете отвечать на мои вопросы?
– На ваши? – мрачно улыбнулся капитан. – Не будь я пехотным капитаном… Но хочу, чтобы вы знали, графиня де Ляфер: все значительно серьезнее, чем вам представляется. Меня послали сюда из Парижа.
– Об этом я могла бы и догадаться без вашей подсказки. И, пожалуйста, не распаляйтесь, капитан, – предупредила Диана. – Ночи любви у нас с вами не получится. Продолжайте.
– А послали для того, чтобы схватить вас и выяснить, что произошло, почему вы решились предать своих друзей, хотя вместе со всеми клялись клятвой, нарушить которую не вправе никто. Даже вы.
– Позвольте, а с чего вдруг я должна верить, что вас послали именно мои друзья, пусть даже считающие меня предательницей? Что именно они, а не враги, то есть те, от кого мне приходится скрываться здесь?
– Свои полномочия я представил графине д'Оранж.
– Значит, все-таки д'Оранж? – победно рассмеялась Диана. – Дальше, дальше, капитан.
– Не будь этих доказательств, графиня не предоставила бы нам свой загородный дворец, очень напоминающий дворовую конюшню. Уж графиню д'Оранж вам не придет в голову подозревать в том, что она служит Анне Австрийской или ее новому любовнику, кардиналу Мазарини.
– Не такой уж он и новый, как вам кажется, – обронила Диана. – А подозревать я имею право кого угодно. Тем более, вашу распутную графиню д'Оранж.
