Тов. Агеенко Я.Т. ночью под сильным зенитно-пулеметным огнем противника нашел группу Тарасова и произвел посадку на неизвестной лесной площадке с глубоким снегом и сухостоем. Немцы открыли прицельный минометный обстрел. Попали в мотор и вывели из строя машину. Комиссар Мачихин получил второе ранение.
Экипаж 9 суток находился с наземными войсками, принимал участие в боевых действиях, расчищал посадочную площадку, собирал мешки с продуктами и боеприпасы. В ночь на 6.04.42 года на болото смогли приземляться самолеты. Посажено было несколько машин и вывезено 14 раненых. В этом немалая заслуга экипажа».
«Шеболдин Емельян Дмитриевич, сержант, стрелок-бомбардир звена, рождения 1922 года, член ВЛКСМ, уроженец Куйбышевской области, Безенчукского района, колхоза имени ОГПУ. Имеет 44 боевых вылета, из них 17 – в тыл противника.
28 марта 1942 года темной ночью под огнем противника сумел точно штурмански провести самолет через линию фронта, пересечь зону зенитно-пулеметного заграждения и отыскать в глухом лесу группу десантников Тарасова. Самолет был поврежден врагом на посадочной площадке. Сержант Шеболдин вместе с лыжниками участвовал в боях, проявив смелость и стойкость».
В 1980 году автора разыскал племянник сержанта Шеболдина и дополнил официальный документ:
«Родился дядя Емельян в заволжском селе Криволучье-Ивановка. Их было пять братьев и две сестры. Детство прошло, как и у всех деревенских ребят: поле, пахота, сенокос, купанье в пруду, ловля карасей… Отличала его твердость слова. Решил: «Буду летчиком!» И стал. В Челябинске выучился.
Из Новомихайловки, куда переехали его родители, на войну ушли 5 братьев Шеболдиных, вернулся один, весь изранен…»
«Помню наших переводчиц, – вспоминает П.М. Пасько, живущий сегодня в Свердловске. Теперь он без обеих ног – обморожение в тылу немцев проявило себя через двадцать лет! – Незавидная их судьба. В тылу у немцев мужчине было невтерпеж. А им каково? Олю Таланцеву с обмороженными ногами вывезли на самолете, а вот Любе Маныкиной пришлось и вовсе туго. Ватные брюки были все время мокрыми, в мороз замерзали, не гнулись, как железные. Просушиться негде. Под конец рейда с нами ходили два летчика. Их У-2 мы сожгли, чтобы не достался немцам. Они тоже двигались в конце колонны. Рядом переводчица. У пилотов был богатый НЗ. Они охотно делились пайком с Любой, поддерживали ее здоровье. И откуда у девушек бралась сила выдержать столь ужасные испытания?! Непостижимо!.. Теперь, с высоты лет, приходишь к выводу: сильно развитое чувство долга перед Отчизной было присуще комсомольцам нашего поколения…»
Исповедь фронтового контрразведчика дополняет бывший помощник начальника политотдела МВДБ-1 А.П. Александров:
«Под Черной мы не нашли баяниста Белоусова. На марше пропал в темноте. Комбриг Тарасов поручил поиск двум разведчикам – пустое дело!.. А бригада сама вошла в огневой мешок: пушки и минометы били по десантникам с трех сторон. Снаряды и мины, задевая деревья, рвались над землей, нанося серьезный урон подразделениям МВДБ и 204-й ВДБ.
Когда началась железная катавасия, комиссара А.И. Мачихина подтащил под дерево, слегка наклоненное над ложбиной. С одной стороны волокуши лег я, а с другой – начальник особого отдела Б.И. Гриншпун. Обстрел усиливался. Вдруг Александр Ильич вскрикнул: «Мне перебило вторую ногу!» И в тот же момент, спасаясь от осколков, на нас навалился ординарец начальника политотдела.
Командир бригады Тарасов и начальник политотдела Ф.П. Дранищев скомандовали выходить из полосы обстрела группами. Образовалось три звена. Одно из них возглавил И.М. Тимошенко, комбат-2, а комиссаром был я. Чтобы одурачить врага, десантники по совету комиссара 204-й ВДБ Никитина разожгли костер и набросали в него сырых веток. Дым поднялся над лесом. Пламя озарило сумеречную прогалину. Лыжники сноровисто покидали злополучную рощицу. Немцы все стреляли по дыму».
«В трудное время возвращения на север из-под Черной мне неоднократно приходилось видеть среди парашютистов Федора Петровича Дранищева, – пишет из Москвы В.А. Храмцов. – Силы бойцов были на пределе. Казалось, ничто уже не может их развеселить, лыжникам все было безразлично. Склонив головы, они еле передвигали лыжи, горбились под вещевыми мешками, тянули на парашютных стропах волокуши с ранеными товарищами, ящики с патронами, гранатами.
Дранищев стоял на опушке рядом с лыжней. Он тогда уже замещал комиссара бригады – Мачихин был тяжело ранен. Федор Петрович был без головного убора. Что-то говорил негромко. Иногда лицо его озарялось улыбкой. Ветер шевелил его густые волосы. На боку у него висел маузер в деревянной коробке. Хорошо помню, как тогда, пробегая на лыжах мимо, подумал, что начальник политотдела похож на комиссара времен гражданской войны, виденного мною в каком-то кинофильме. Видимо, из-за маузера. А скорее всего, это мимолетная улыбка и ободряющие слова, от которых теплее становилось на сердце, навели на такую мысль…»
А теперь слово немолодой солдатке, обездоленной войной, Евдокии Филипповне Ивановой, из бывшей Грабиловки, ныне переименованной в Новое Тарасово:
«Были в деревне военнопленные. Наши, словом. Немцы заставляли их дрова готовить, расчищать дороги, налаживать укрепления, таскать воду в баню из речки и для других нужд. – Старая женщина тяжело вздохнула, потерла ладонями свои больные колени. – Как-то заметила двух новеньких. Командирские ремни. Брюки теплые. На ногах ботинки, видать, чужие, не по росту. «Откуда? Где попались?» – спрашиваю на улице. «С-под Черной. Хотели фронт пересечь… Полегло наших… Предатель завел в тупик, под пушки фашистов…» Говорит, а у самого слезьми глаза исходят. Мол, придут наши, так расскажи. И не видела их больше. Деревенские дознались: допрашивал сам генерал из фашистов!.. Уж больно десантники насолили им. Потом в лесу расстреляли – не повели они немцев на свои базы, где-то будто бы на Дивном Мохе или на Масловских трясинах. Смерть приняли, а на своих не показали. Кремень люди были…»
* * *«В Корнево до войны было 16 дворов и 32 трудовые книжки в колхозе, – рассказывала в 1985 году брату и племяннику военного комиссара М.С. Куклина местная жительница Зинаида Михайловна Брянова. – Жили лесом да полем. Терпимо жили, не хуже людей. Пришли немцы – согнали всех жителей в хлева, сараи да погреба. А дома раскатали по бревнышку и вдоль Ладомирки да на дороге к Луневу и Любно построили дзоты да бункера.
Сюда же пригнали жителей из Ожеедова и Печищ – душ 60 набралось. Работали на немцев. Проклинали свою судьбину…
Стреляли и наши, и они – позиции были в трех-пяти километрах, за лесом. Больше днем, засветло палили.
В конце марта 1942 года в деревню явились два оборванных военных в черных куртках. Как помешанные тычутся: «Есть… хлеба…» Глаза не свои, умом вроде тронутые.
Немцы их повели к себе в бункер. А потом средь ночи пошла пульба да свет. Всех побудили!.. Пушки бахали – двери распахивались воздухом. Мы подумали: наши пришли!..
С рассветам приутихло. Мать пресвятая!.. На выгоне, как снопы. В улицах – битком мертвяков. Немцы, видать, косили из блиндажей да дзотов. Гибли родимые… Откатились за Ладомирку…
Потом двое суток свозили трупы, за деревней сарай был колхозный – туда навалом, штабелями… А когда потеплело – зажгли сарай. Мертвых обливали соляркой. Почитай, ночь и день дым чадил. Воняло – не продохнуть.
Они и своих не миловали. В Ожеедах человек пятнадцать раненых немцев лежало в избе. А наши шибко нажимали. Уходить пришлось немчуре. Так подожгли избу! Со своими. Убегали – дороги, сами видели, ногу сломаешь. Им не до раненых – вот фашиста в лицо поглядели!..»
* * *Не состоялась суточная передышка, на которую уповали Латыпов и Никитин. Не состоялась атака десантников на прорыв, каковую планировали Тарасов и Мачихин. Немец методично громил с воздуха и наземными средствами парашютистов, не давая им ни успокоиться, ни привести себя в порядок.
Майор Тарасов не мог опомниться и сориентироваться в пропасти неудач и неожиданностей. Ругал капитана Тоценко и командира роты Малеева: плохо разведали подходы к участкам прорыва. Обвинял комбатов, двух Иванов, Булдыгина и Тимошенко, в недостаточной решительности: быть в окопах врага и не одолеть его сопротивление! Он допытывался, кто первым взял в ум сведения Белоусова?.. Будто бы в этом была главная причина неудачи!..
У командира десантной группы были основания для недовольства. Имели место и промедление, несобранность, неповоротливость в атаке, и неполная ясность о противостоящем противнике. Все это так – было! Но комбриг Тарасов словно и не брал в расчет то, что отражено в шифрограмме Б.И. Гриншпуна, отправленной из демянских лесов в Валдай: «Бригада не получает продовольствия больше недели, полное истощение личного состава».
