Познакомились. Мария Николаевна когда-то была бригадиром в колхозе «Пролетарий». Ведь до войны в Дягилево было 107 дворов. А в войну…
– Пойдемте. Ступай, Лидуша! – Хозяйка знала Серебрякову еще комсомольским вожаком. Вышли на крылечко. Мария Николаевна указала заскорузлой от работы рукой на бугор, заросший лебедой.
– Щеберихой и Полой стояли наши. А у нас – немцы. Какая-то полверста делила. Что на немцев не попадало, то нам на головы… Что от немцев не долетало до наших, то опять-таки – на Дягилево. В один день пятьдесят семь человек порешил снаряд – хоронились в подвале. Накрыло, завалило – хоронить нечего. И мои все до единого… А муж Алексей Афанасьевич в болотах под Ленинградом сгинул…
– Как же вы? Так, одна на всю деревню?..
– Почему одна? – Мария Николаевна подняла с завалинки котенка, погладила. – А это не живая душа, что ль?.. Да и куда ехать?.. От своих некуда… Они тута, и мое место здеся… Грибы да ягоды, картошка своя, и в огороде кое-что выхаживаю. Пенсия маленькая. А силы не осталось. Дрова кому наколоть? Некому! Мужик из Великуши переправился, спасибо ему. Рубит сердобольный, в поту весь, а я думаю: «Чем расплатиться?» Бутылку не куплю – шиши в кафтане. На другое не способна, как в газету написать. Послала. Спасибо, мол, сказать человеку. Отослали обратно мне – за рубку дров благодарность не печатаем. Из Марева ответили, из района. А как же люди узнают, что не перевелись сердешные мужики, за так, по доброму сердцу, на беду откликаются?.. Добротой земля держится. Про нее, про доброту, по радио говорят часто. Офицеры-фронтовики наезжают сюда, на памятные места. Привечаю их. Так купили мне транзистор. Батарейки сели. Без вестей теперь нескладно выходит…
– Купим батарейки, тетя Маша! – заверила Серебрякова.
– А ты все комсомолочкой бегаешь, Лидуша!.. Бывало, все пешим да пешим от деревни до деревни… А если батарейки – спасибо скажу.
Закатное солнце красило ее седые, истонченные волосы и золотом кры́ло дряблое, морщинистое лицо. Она подпирала голову еще крепкой ладонью, опираясь локтем о стенку избы. Чудилось, что в ее фигуре, в пепельном взгляде собралась вся скорбь русских женщин, утративших на войне близких и родных.
– Говорите, десантники? – встрепенулась Мария Николаевна. Она опять устремила взгляд за ручей, на хвойные леса. – Шли они полем, как в мешок. Вокруг немецкие позиции… Пушки да машины с пулеметами. Сила сильная. Били по лыжникам – темными кочками застывали они на снегу. А над ручьем навес был – лен до войны просушивали, такой, с крышей. Утром немцы выгнали из деревни жителей свозить убитых. Боялись они – оттепель занялась…
Под навесом взрывом образовали яму. Мы подчистили ее. А почему под навесом?.. Потому что нашим из-за Полы не видно скопление людей. Очень мало десантников перебежало к своим в ту ночь через Щебериху… Говорили, и на вторую ночь пробивались, да в Ожеедах и Печищах полегли. И под Черной… Ягодники находили в лесу убитых даже летом. По форме узнавали: куртки на меху, которые не содрали почему-то немцы. Спалила ихние жизни война, спалила… Два дня от темна до темна возили деревенские с поля убитых десантников. Два дня…
Возвращались на большак с Лидией Павловной притихшими. У края ручья, оплетенного лозняком и высокой травой, задержались. Виднелся холмик и цветы на нем.
– Это наши красные следопыты… Тут был навес. Тут – десантники…
Правее, если смотреть от Дягилева на север, взгорок. На нем была батарея немцев. Ровики. Позиция. Ход сообщения. Все, как тогда, в войну, в сорок втором. Только края обвалились да трава по пояс. А еще правее у леса – окопы и бункера. И тоже нетронутые. Даже колючка осталась на кольях. И разбитые минометные трубы. И позеленевшие гильзы. Рваные каски. Все, как тогда, в сорок втором. А шел семьдесят седьмой!.. Только лен волнами изумруда и опала отзывался на легкий ветер. Совсем по-мирному, хоть и в соседстве со шрамами войны.
У своего жихаря стояла единственная жительница деревни Дягилево вдова солдата Мария Николаевна Николаева и махала рукой на прощание. Солнце, уходящее за горизонт, высвечивало ее редкие волосы, и казалось, что вокруг головы ее золотистое сияние…
В 1985 году в этих местах побывали Куклины – отец и сын, брат и племянник комиссара десантников М.С. Куклина. Встретились в Голикове со старым человеком Захаровым Егором Захаровичем. После войны работал в здешних краях избачом. Весной 1946 года шел из Корнева в Лунево. Попалось обширное поле на берегу Ладомирки. Остановился в изумлении:
– Как же тут пахать?!
Все поле было в небольших валунах. Пригляделся избач: поле усеяно человеческими черепами и костями, меховыми куртками, лыжами, палками. Где густо, где пореже…
Захаров попятился, обнажая голову. А кому собирать прах? Людей шугнула война: запустение!
Куклины навестили ту ниву. И сегодня она пустынна. Лишь высокие травы буйно красовались. Да яркие весенние цветы привлекали глаз. И пели в вышине жаворонки…
Над головой твоей, далекий
правнук мой,
Я в небе пролечу, как
медленная птица,
Я вспыхну над тобой, как
бледная зарница,
Как летний дождь, прольюсь,
сверкая над травой.
Николай 3аболоцкий
Передвигаться лыжникам становилось все затруднительнее: весеннее солнце сжигало снег напрочь. Крепления лыж растягивались и рвались. Валенки прохудились, истерлись при ходьбе. Сопревшие портянки выбросили, ноги обмотали подшлемниками, полотенцами. Дыры на валенках затыкали тряпьем, соломой, сухой травой. Все это раздражало, мешало оперативно реагировать на меняющуюся обстановку – боеспособность группы десантников иссякала не по дням, а по часам.
Командиры немецко-фашистских войск внутри Демянского котла усилили воздушную разведку – в светлое время суток ни один шаг групп советских лыжников не оставался скрытым от врага. «Любопытно, как мы, разведчики, определяли нахождение бригады, возвращаясь с задания, – замечает В.А. Храмцов. – Безошибочно указывали самолеты гитлеровцев. Они периодически пролетали в одну сторону. Руководствуясь этим, я и выводил группу на бивак десантников. Самолеты кружились над лесом, значит, основные силы лыжников там. И почти никогда мы не обманывались».
Противник, судя по данным П.Ф. Малеева и местных партизан, был обеспокоен отходом группы десантников на север: немцы в эти дни вели активные боевые действия в направлении Рамушева. С появлением в той зоне парашютистов сразу же обострилась бы и без того трудная обстановка. Немецкое командование группы войск «Север» было раздражено, осыпало градом упреков своих подчиненных: «Кучку отчаявшихся фанатиков не можете ликвидировать!»
Советские парашютисты теперь были заметны с неба – маскхалаты порвались и загрязнились. Каждая просека, каждая дорога на пути лыжников стала почти неодолимым препятствием – засады, кочующие бронетранспортеры, пулеметные гнезда в окопах из снега на пересечении зимников, патрульные группы и машины. На земле гитлеровцы применили тактику охотничьих команд. Образовали мелкие звенья автоматчиков с рациями. В прямой бой, как правило, не вступали, а наводили самолеты на стоянки парашютистов, сообщали координаты артиллеристам, докладывали об изменениях маршрутов советских десантников…
Обстрел на подходе к зимнику вывел из себя комбата-3 Ивана Булдыгина. Он послал на разведку командира роты Николая Андреевича Воробьева: «Выявить движение противника, уточнить место возможного пересечения дороги, как часто на ней маршируют патрули».
«Было это часов в семь утра, – рассказывает бывший командир 9-й роты МВДБ-1, теперешний учитель из средней школы города Капычинцы Николай Андреевич. – Я взял с собой группу бойцов и младшего лейтенанта Алексея Куликова. Километра два миновали черным лесом, пока заметили дорогу. Расчищена до земли. На мокром грунте следы от шин, траков, солдатских сапог. Залегли метрах в двадцати, укрывшись за толстыми деревьями.
«Посмотрите дорогу!» – говорю Куликову. Побежало с ним трое меж соснами. Метров за 200 громкий окрик: «Тай! Рука верх!» И очередь выстрелов. «К бою!» – крикнул я. Из-за деревьев выскочило человек десять в белых халатах. Пулемет наш взахлеб. Пули подняли фонтанчики свежего снега. Двое бегущих упали, но их тотчас подхватили лыжники врага, ушли. Среди нас один убит и двоих ранило. Отправил с бойцом донесение о стычке, поручив ему раненых: «До стоянки батальона сопроводить!»
Утихло в лесу. Снежные шапки подтаивали в лучах солнца, падали наземь с шумом. Стрекотала сорока – вечная соседка беспокойства. Вдруг вдали заурчал мотор. Мы насторожились. Со стороны Игожева приближалась грузовая автомашина. Ярко горели в полную силу фары. «Вот наглец!» – озлился я. Мой ППШ будто того и ждал – пули пронзили кабину машины. Стрелял и Алексей Куликов. Бухали винтовки ребят. Грузовик вильнул, радиатором уткнулся в сугроб. Десантники приблизились. Я отворил кабинку, шофер вывалился в грязь. Второй немец тоже был мертв. В кузове горой лежали ящики со снарядами. Куликов забрал мешок с продуктами. Машину мы подорвали.
