Комбат Булдыгин не похвалил меня: «Наша задача перескочить на ту сторону зимника, а не ввязываться в бой!»
Тем временем командование группы свело в один отряд бойцов и командиров из 1-го отдельного батальона, что были в резерве штаба МВДБ-1. Руководить ими поручили коммунисту Ивану Мокеевичу Охоте. Всей же частью командовал Иван Феофанович Булдыгин.
Чтобы обезопасить левый фланг группы, было решено разгромить гарнизон лесной деревни Ермаково. После вылазки Воробьева он опасался, не поднят ли немец по тревоге?..
Около шести часов вечера комбат-3 собрал в леске командиров и политруков. По карте наметили участки и направление атаки, маршруты сближения и сигналы опознавания, азимуты отхода.
Все понимали, что обессиленные лыжники понесут потери, но никто не высказал ни сомнений, ни возражений – то был приказ. И все сознавали правомерность его: кто-то должен сберечь основные силы парашютистов.
– Пройти просто мы не имеем права, – говорил Булдыгин. – Мы должны на какое-то время отбить у противника охоту преследовать нас. Важно действовать напористо и с той быстротой, на какую люди способны. Всем все ясно?.. Вопросов нет?.. Тогда все! По местам и готовьте людей к атаке!
Последний час перед наступлением комроты Иван Охота провел в странном состоянии. Какое-то оцепенение завладело им. Ломило в висках. Каждое неосторожное движение резкой болью отдавалось в раненой руке. Но он превозмогал себя. Думал: все ли готово к нападению?.. И понимал, что теперь будет все зависеть уже не от него и не от комбата-3, а от этих ребят, что днем отстреливались от патрулей немцев, уходили лесом голодные, обмороженные, израненные, а теперь по его сигналу поднимутся на фашиста. Может так случиться, в свою последнюю атаку. Вспомнилось, как на привале, еще в начале рейда, комиссар бригады Мачихин мягко говорил ему: «С вами, Иван Мокеевич, хорошо быть в походе. Вы честно делаете свое дело». И становилось теплее и покойнее от таких мыслей. Тогда он не принял всерьез слова комиссара, а вот сегодня острее, чем когда-либо, захотелось верить им. Он жаждал удачи! Не для себя, а для вот этих парней, которых сюда, в леса и болота, привел он…
– Командир, сигнал! – оборвал мысли Охоты порученец.
По всей видимости, немцы не ожидали нападения. В секретах оставили по одному сигнальщику. Остальные укрылись в избах и сараях. Ели, пели песни, сушили одежду. Опасения Булдыгина не оправдались: выстрелы и взрыв на дороге не всполошили врага.
Заслоны, сбитые внезапным ударом, побежали в деревню. В избах поднялась паника. Немцы выскакивали во дворы, на улицу и попадали под огонь пулеметчиков. Ребята из взвода Степана Шаха обнаружили ящики с минами и патронами. Взрыв склада усилил панику.
А из Игожева уже мчалась подмога врагу. Два автомобиля с пехотинцами. На околице Ермакова они развернулись цепью. «Шмайссеры» стрекотали вовсю. Забросали гранатами взвод Шаха.
Лыжники начали отходить на север, к деревне Тараканицы (Новые Ладомиры). Иван Охота волновался, дрожал от озноба.
– Передайте Булдыгину: мы задержим фрицев! – послал он порученца к комбату-3.
Комроты по выстрелам, огонькам, по крикам сообразил, что неприятель пробует обойти отряд, отрезать его от леса.
– Сержант Шульгин! Обойдите немцев! – закричал Охота.
Павел Владимирович взял комсорга роты Исаака Буякова, связного Леонида Морозова. С ними заспешил и секретарь партбюро батальона Константин Васильевич Базаев. Обогнув на лыжах выгон Ермакова, советские лыжники напали на вражеских пехотинцев с тыла, Леонид Морозов подорвал машину гранатой – факел на дороге!..
– Ребята, за мной! – Охота побежал первым на цепь немцев. Он не оглядывался, твердо зная, что парашютисты обязательно поднимутся за ним.
И они поднялись. Встречный огонь после нападения Шульгина ослаб. Кто-то обогнал комроты, кого-то позади ранило, тот вскрикнул и позвал санитара. Автомат бил по груди, стукнул по раненой руке. Сразу закружилась голова. Словно шилом укололо в грудь, липкое и теплое потекло за пояс. Охота обнял ствол маленькой сосны, закачался, уже понимая, что не автомат причинил новую боль.
До ольховых зарослей в мокром овраге, ведшем к Масловским болотам, оставалось метров пятьдесят.
– Товарищ комроты, что с вами? – спросил подбежавший Морозов.
– Вперед! Не пускайте немца в тыл отряда!
Вслед за Морозовым комроты успел пробежать с десяток шагов. Силы оставляли его. Он опустился на колени. Автомат трясся в его руках. Огоньки плясали у ствола. Иван Мокеевич медленно осел в снег. Морозов оглянулся и понял, что произошло. Старшина Жираков и старший сержант Леонид Буров пытались поднять командира роты, но оба погибли под пулеметными очередями немцев.
Гитлеровцы наседали, орали оголтело в темноте, вытесняя парашютистов к игожевской дороге. Там гремел бронетранспортер, злобой исходил крупнокалиберный пулемет.
«Была дана ракета на отход, – пишет из Оренбурга участник боя под Ермаково Александр Матвеевич Кошурников. – А я обнаружил за сараем автомашину с радиостанцией. Побежал доложить командиру взвода. Лейтенант Шах крикнул: «Подорвать!» Со мною отправился Павел Шульгин. Термитными шариками подожгли машину. Мы присоединились к отходившим ребятам. И тут рядом со мной разорвалась мина. Упал. Темнота в голове. А когда пришел в себя, увидел рядом комвзвода. «Виноват, ранило…» – говорю ему. «Доставите на базу!» – приказал он кому-то, а я потерял сознание. На волокуше везли меня ребята до лагеря на болоте Невий Мох. Там врач Николай Попов повытаскивал из меня осколки и дня через четыре меня запеленали в спальном мешке, подвязали к бомболюку самолета и вывезли в полевой госпиталь».
Из демянских лесов в Валдай:
«Булганину, Курочкину.
31.03.42 г.
Положение чрезвычайно тяжелое. Находимся районе южная окраина болота Гладкое. Экстренно требуется эвакуация Мачихина.
Тарасов, Дранищев, Латыпов».
Возле демянской дороги воевал весной 1942 года и Александр Лежнин, бывший тогда снайпером 3-го отдельного батальона. Тон его сообщения никак не выдает того, что отражено в шифрограмме высших командиров десантной группы. Комсомольцы тогда не считались с тяготами рейда, хотя у каждого из них, как говорится, щека щеку ела.
«Очень нравился мне начальник штаба 3-го нашего батальона Борис Николаевич Чернышков, комсомолец, из пехотного училища прибыл, – пишет из Кирова Александр Александрович. – Старший лейтенант стрелял без промаха. Штыком орудовал, знаете, как в кино мушкетеры. Кинжал в его руках становился неотразимым оружием. Мой друг Сергей Суслов запомнил Чернышкова по Монино. Начштаба брил голову под Котовского, часто обедал с газетой в руках. В тылу не до бритья – волосы у него росли ежиком. И еще одно. Когда докладывал высшему начальству, топал сапогами, как слон, доски прогибались. Смешно, а нравилось тогда. Мальчишки ведь были, по восемнадцать годков.
Такой же смельчак был и командир роты Алексей Григорьевич Маркин. Знаете, душа замирала, когда он бежал на немца. Во весь рост, строчит из автомата. И главное, знает, где упасть, а где и постоять можно. Будто бы заранее у фашиста побывал и узнал его намерения.
Замечал старание бойцов и командир батальона И.Ф. Булдыгин. Помню, на подходе к демянской дороге мы столкнулись с упорством охранников из СС. Немец остервенел. Ночи как и не было – ракеты, трассирующие пули, всполохи от рвущихся мин. Ребята гибли, как трава под косой. Я вынес в укрытие четверых. До сих пор удивляюсь, как остался цел. Двоих раненых, спасенных мною, и сегодня помню: Бродовских и Кодочигов. Комбат-3 занес меня в свою книжку: «К награде представлю!» Да не об этом сейчас речь!
В ту ночь нашей группе так и не удалось овладеть дорогой. Правда, положили немчуры, как говорят тамошние жители, гораздо. Но у него танки были зарыты в землю, как крепости. Да еще крупнокалиберные пулеметы гавкали – сосну толщиной в руку одной пулей перешибало. Танковые пушки – не игрушечная хлопушка…
А командиры наши, знай, действуют: получили мы задание точно установить, сколько наших пленных немцы из Ользи угоняют на запад. «Разведка может обернуться боем!» – предупредил комиссар 3-го отдельного батальона Георгий Исаевич Лукин. Сам он обыкновенно редко покидал штаб.
Послали к Ользам 1-е и 2-е отделения 2-го взвода из 7-й роты. Повел нас все тот же старший лейтенант В.Н. Чернышков. В охранение отправили группу с младшим лейтенантом А.С. Куликовым. Расхожий был парень: чуть чего – кого послать? Давай Куликова – он сможет!.. Призвали его из Ижевска.
На лесной поляне нас обстреляли из немецкого самолета – погода стояла ясная, а мы были в грязных халатах. Кое-кого ранило. «Не паниковать!» – кричал Чернышков. Перевязали покалеченных, вернули в батальон, а сами – к цели.
Ближе к дороге, в мелком сосняке, встретились с немцами. Они шли цепью, как в бою. Надо думать, прочесывали дорогу и лес. К тому времени десантники нагнали страху на фрицев!.. Подпустили их и ударили – иначе нам было не разминуться. Противник не растерялся: дело дневное, немец силу свою казал. Поднялась стрельба. Тут Чернышков как закричит: «Ро-ота, в атаку!» Немцы почему-то остановились, а потом побежали на лыжах, бросив в снегу убитых и раненых, что не в их привычке. Что их напугало, до сих пор не пойму. Нас было меньше двадцати, а у них, наверное, не меньше роты. Очевидно, младший лейтенант Куликов шугнул с тыла по немцам. А может, крик Чернышкова?..
