На летучем совещании командиров и комиссаров доложили о ЧП во втором батальоне: боец Сутягин в то время, когда рота отражала натиск вражеских автоматчиков, уснул и потерял оружие.
– Расстрелять перед строем! – без промедления приказал комбриг Тарасов.
– Не лучше ли, Николай Ефимович, когда будем у наших…
– Приказ в боевой обстановке категоричнее любого приговора. Он не подлежит обжалованию! – Комбриг зло теребил свою рыжеватую бороду. – Распущенность погубит кого угодно!
– Поддерживаю Тарасова! – резко вмешался подполковник Латыпов. – Давайте обсудим дальнейший маршрут. В районе Лунево и Корнево, как показал бой, нам не выйти к своим. Связь с Ксенофонтовым наладить пока не удалось. Промедление смерти подобно – силы людей убывают катастрофически! Я предлагаю вернуться на старую базу, в район болот Невий Мох. Там налажена авиасвязь. Там здоровые и легкораненые… Там наша старая лыжня.
Задумались командиры. Молчат комиссары. Путь-то не ближний. Сколько заслонов, сколько гарнизонов на маршруте!.. Получить бы продукты…
– Большой колонной не оторваться от противника – маневра нет, скованность, – заметил Ф.П. Дранищев. – Нужно сколотить мобильные группы.
– Немцам еще раз показать, на что способны русские! – Комиссар Куклин опирался на палки, прижимаясь спиной к сосне. Голова забинтована. На скуле – пластырь. – Бить фашиста, несмотря ни на что! Тут ли, на маршруте ли, в болотах…
– Громить захватчиков – и все тут! – поддержал Куклина комбат-3 Иван Булдыгин. – А разведку, товарищ комбриг, мы усилим, и темп будет активнее. Комсорг Стариков настраивает ребят. Коммунисты дали слово…
– Слов поменьше, пуль побольше во врага! – сказал Тарасов и после долгой паузы добавил: – У Жука на базе больше трехсот штыков… Разделяю мнение подполковника и Дранищева. Пойдемте снова на Полометь. Отдельными батальонами. Там выйдем к своим старой лыжней.
– Ваше слово, комиссары? – Латыпов глянул на Никитина и Дранищева.
Никитин и Дранищев не возражали.
– Капитан Жгун, проложите маршруты батальонам и ротам! – заключил комбриг.
А недалеко от места сбора «верхушки», в сосняке на ровной площадке Долгие Нивы, комиссар Петр Копач построил остатки роты. Рука подвешена на подвязке. На голове – бинт в рыжих пятнах.
Было хмурое утро. Туман стелился над заснеженными камышами. Парашютисты были в рваных халатах, с темными лицами, куртки висели свободно на их похудевших плечах. Кто в рукавицах, кто с голыми руками. Лыжи побелели в переходах.
– Сутягин, выйти из строя! – сухо, с хрипотцой в голосе приказал комиссар.
Из рядов вышагнул парашютист в дырявых валенках, с голодно блестевшими глазами. Грязные щеки запали. Шапка с обгорелым ухом. Другое свисало мятым блином.
– Пока рота отбивалась от фрицев, гибли наши лучшие товарищи в жестоких схватках, этот человек спал и потерял оружие. Проступок, равносильный измене! Именем Родины приказываю: Сутягина расстрелять!
Приговоренный еще не осознал случившегося, нахлобучивал шапку, намереваясь вернуться в строй.
– Вот приеду домой и расскажу твоим, как ты погиб! – сурово хмурился командир взвода Василий Бичурин, срывая петлицы и снимая с шапки Сутягина звездочку. Они были земляками – оба из Сарапула.
Коротко бухнул выстрел – все. Тягостно спирало грудь. Хотя разум осуждал провинившегося.
Так описал происшествие Петр Игнатьевич Соболев, минометчик 2-го отдельного парашютно-десантного батальона, ныне житель города Белая Холуница Кировской области.
А над урочищем Долгие Нивы низко летала «рама». Летчик высматривал десантников. Трудно маскироваться, если ты вымотан донельзя, а бывший белый халат изодран в клочья, и черная куртка выдает за сто верст.
И вскоре в новом расположении бригады начали рваться снаряды. Артналет был массированным и довольно точным. Убит секретарь политотдела политрук Н.И. Вершинин. Сражен осколком старший инструктор Тит Васильевич Козлов. Ранен в ногу заместитель начальника политотдела Александр Иванович Сергеев…
– Рассредоточиться! Всем покинуть зону артобстрела! – Начальник политотдела МВДБ-1, он же комиссар соединения, Федор Петрович Дранищев командовал уверенно, не теряя присутствия духа. – Командирам увести личный состав по азимуту на обусловленное место! Живе-ей!
Командиры и комиссары, находившиеся вблизи политотдельцев, взбодренные голосом Дранищева, уводили подчиненных на север.
Немцы подвезли ближе к Долгим Нивам тяжелый миномет. Да и на маршрут просочились наводчики. Губительный огонь нарастал. Ранило начальника связи бригады капитана Алексея Алексеевича Громова. Вторично ранен старший лейтенант Иван Мокеевич Охота. Убит бригадный капельмейстер Николай Николаевич Евграфов, напросившийся в поход по тылам фашистов.
Бригадный инженер Григорий Тарасович Жгун, заменив убитого накануне начальника штаба, приказал комиссару М.С. Куклину, как командиру 4-го отдельного батальона, попытаться подавить минометную батарею немцев.
Михаил Сергеевич взял с собой десяток смельчаков из роты лейтенанта Гречушникова и несколько ребят от И.М. Охоты из 1-го отдельного батальона. Был с ним и Иван Новиков, комсорг батальона.
Тем временем разрозненные роты и батальоны с трудом уходили по целине, углубляясь в густые хвойные леса – по-над речкой Ладомиркой.
На прежней стоянке задержались старший инструктор политотдела и старший политрук, вожак комсомолии, Степан Козлов и Алексей Александров. Тяжелая ноша легла на их плечи.
«Козлов Тит Васильевич до войны был референтом народного комиссара внешней торговли СССР по Японии, – пишет Степан Иванович. – Он все обещал мне выписать через свою фирму заграничный слуховой аппарат. Выразительный был мужик, высокообразованный человек. Нос с горбинкой, сам худой, черный, что-то цыганское в облике. Заводила теоретических споров – всегда блистал эрудицией. В бригаде занимался работой с населением и часто обеспечивал сбор и хранение продуктов, сбрасываемых с самолетов. В условиях зафронтового быта нередко считали каждый сухарик, кроха хлеба иногда стоила жизни. К продовольствию допускали лишь кристально честных людей. Таким и был Тит Васильевич. Еда рядом, а голодал наравне со всеми. За пример для себя он брал старого большевика Александра Цюрупу. Тот, будучи наркомом продовольствия, поставлял эшелоны с хлебом в Москву и Питер, а сам в кабинете Ленина потерял сознание от систематического недоедания.
Его тяжело ранило в грудь и ногу. Просил меня пристрелить его. Я уговаривал Тита Васильевича потерпеть. Сел на снег, протянул руку к его ноге – болтается, кровища хлещет. «Тит, сядет самолет за Мачихиным, вместим и тебя. Ногу тебе такую сделаем, что даже танцевать будешь!..» А жизнь его истлевала… Угасал наш Тит…
Похоронили его, как сейчас помню, в поленнице дров в сосновом бору. А рядом на снегу – Н.И. Вершинина и киномеханика Смехова…»
…Вскоре немецкие пушки и минометы прекратили огонь: комиссар Куклин с ребятами сделали положенное!.. Лично Михаил Сергеевич был дерзким и смелым воином. И десантники ему под стать. Полтора десятка истощенных советских лыжников вышли на поединок с тренированными, здоровыми, отоспавшимися в тепле батарейцами врага. Вышли, чтобы победить или умереть, спасая жизнь товарищей.
Иван Пепеляев выстрелами поджигал шалаши и сразил фашистского офицера. Иван Карасев подкрался к ездовым лошадям, порезал сбрую, гранатой подорвал повозки с минами. Иван Новиков сбивал прикладом прицельные устройства и телефоны. Потом быстро прикрепил к снарядным ящикам толовую шашку с запалом. Бикфордов шнур долго не загорался. Николай Сошин нашарил трофейную зажигалку – готово. Запас боевой – в воздух!
– Молодцы, Иваны! Не посрамили русского имени! – Комиссар Куклин звал ребят за собой. – Отход!
Пока фашистские артиллеристы опомнились, пока звали на помощь автоматчиков, красные десантники успели укрыться в сосняке и выйти на лыжню бригады.
* * *Августовское солнце лило на землю тепло, и в его лучах темные избы Дягилева издали представлялись приветливыми и ухоженными. Мы свернули на твердый проселок, пересекли ручей, обросший тальником, и пологим скатом поднялись к первой избе. Только одна на всю деревню жилая. Остальные дома пусты. Закрыты ставни, перекрещены досками окна…
Мария Николаевна Афанасьева (по мужу Николаева) сидела за кустарным ткацким станком. Дорожки половые ткала из тряпичного рванья. Свежая картошка была рассыпана под лавкой и столом. На окнах беленькие занавески. С русской печи, загромоздившей пол-избы, смотрел на нас с Лидией Павловной Серебряковой, руководительницей красных следопытов Молвотицкой средней школы, остроглазый мальчонка лет семи. Убранство самое простое, говорящее о неприхотливости хозяйки.
