И тут раздался хлопок, потом грохот потряс 37 пост. Земля затряслась и с неба посыпались осколки.
— Боевая тревога, — орет Костров.
Забегали по своим ячейкам солдаты.
— Быстро настройте артиллерийских разведчиков…. - кричу Кострову. — Откройте ответный огонь.
Опять ухнул разрыв и пошло. Я по окопам перебежал на восточный участок поста. Загремело так, что все попадали на дно окопов и ячеек. Рядом со мной в землю вжался Коцюбинский.
— Что это? — он залез под каску ладонями и зажал уши.
На нас повалилась земля, камни, песок. Молодой впервые узнал, что такое быть накрытым «Градом». Родное изобретение сыпало с небес нам смертельные подарки. Этот кошмар длился несколько минут, наступила «тишина». Я выползаю из под груза земли и трясу головой. Не сразу услышал выстрелы наших пушек, но тут в голову стал проникать другой звук, это забили пулеметы и автоматы.
— Вставай, — я трясу полу засыпанного Коцюбинского.
Он медленно поднимается и мне в нос ударяет резкий запах. Похоже молодой обделался.
— Огонь, — ору ему в ухо.
Коцюбинский нервно дергает затвор автомата и просунув в щель ствол, начинает стрелять. Я тоже заглядываю в соседнюю нишу. На фоне гор видны дергающиеся точки маджохедов, штурмующие наши позиции.
— Старлей, — ко мне подбегает Костров, — нас обстреливают со стороны поселка.
— Обстреляйте его из орудий.
— Но там… гражданские… женщины…
— Раз стреляют, значит должны понимать, что мы ответим. Выполняйте, лейтенант.
— Есть, — Костров бежит на южный участок.
Вскоре там забило орудие подбитого танка. Стрельба усилилась. Я обхожу окопы и ячейки, натыкаюсь на Хворостова, с биноклем и телефонной трубкой в руках. Лейтенант корректирует огонь пушек.
— Где разведчики? — кричу ему в свободное ухо.
— Я их отозвал.
— Зачем?
— Здесь нужен каждый ствол…
Рядом ахнула мина и мне по каске садануло чем то тяжелым, в ушах звон и тело потеряв устойчивость, повалилось на дно окопа.
— Старлей? Что с тобой старлей, — пробивается сквозь звон.
— Я сейчас.
С трудом поднимаюсь.
— Они отходят, духи отходят, — кричит Хворостов.
— Почему не вызвали самолеты?
— Вызывали. Они не могут нас поддержать, вся авиация направлена под Герат, пробить дорогу мех полку.
— Вот черт, как болит голова…
— У тебя кровь, старлей. Сними каску, она пробита…
— Я…
Мне опять стало плохо и вдруг… вырвало. С меня сдирают каску.
— Ох, ты… Старлей, пошли в медпункт, там помогут.
Кто то подхватывает меня и ведет по узким окопам.
— Галя, что со мной?
Я лежу на лежанке в ее блиндаже. Очень болит голова.
— Лежи, Игорь. Тебя спасла каска. Осколок снял часть кожи. Череп не поврежден. Завтра будет получше и сможешь встать на ноги.
— Много у нас потерь.
— Есть… Убитые и раненые.
— Разрешите.
В блиндаж входит Костров.
— Как он? — спрашивает он Ковалеву, кивая на меня.
— Говорите, лейтенант, — прошу я.
— Там Максур просит переговоры…
— Помогите мне подняться…
— Вам нельзя, — говорит врачиха.
— С этим подонком могу разговаривать только я. Галя, приведи, пожалуйста, меня в порядок.
— Ненормальный… Тебе придется потерпеть.
Меня опять перебинтовывают, осторожно натягивают кепи. Костров поддерживает меня и выводит по линии окопов прямо к дороге. На ней уже мается с двумя прислужниками Максур. Мальчишка толмач уже стоит рядом и с тоской смотрит на этих бородатых людей.
— Костров держи эту сволочь на прицеле.
Я, пошатываясь, иду к маджохедам, за мной плетется толмач.
— А… Бекет, — заунывно переводит толмач. — Здорово мы тебя отделали.
— Посмотри лучше на свою деревню. Благодаря тебе она превращена в развалены.
— Это все тебе зачитывается, Бекет. Кровь наших женщин, детей, стариков, правоверных, погибших здесь, на твоих руках. Ты от нас никуда не уйдешь…
— Зачем меня звал?
— Я согласен на обмен пленных.
— Двух наших за одного и с условием, что мы будем стоять здесь, пока обмен не закончиться.
— Боишься, — кривится Максур.
— Просто знаю твой поганый характер.
Толмач сбивается, но переводит. Максур вцепился в кусок бороды и пальцами закручивает кончик.
— Ты достойный противник, Бекет. Я уважаю таких. Самый большой подарок для каждого жителя страны, это отрезать тебе голову.
— Я о тебе хорошего тоже ничего не скажу. Но если попадешься, под танком раздавлю. Ты пожертвовал женщинами и детьми, а мы до этого жили с ними мирно…
— У нас слишком разные взгляды. Не надо смотреть на эту войну, как на прогулку в чужую страну. Эй, — Максур поворачивается в сторону развалин. — Давай.
Из — за разбитых глинобитных домов появляется жалкая цепочка связанных людей. Боже, ну и видок у них, ободранные, в ссадинах и кровоподтеках, небритые, грязные эта группа еле-еле ковыляла по асфальту. Они подходят к нам и первый мутным взглядом смотрит на меня.
— Ты кто?
— Лейтенант Павлов.
— Веди всех туда, за тот камень.
Глаза Павлова меняются и губы что то шепчут, он ковыляет к камням, за ним на привязи идут остальные. Я дожидаюсь когда исчезнет последний пленный и машу рукой своим. Появляются маджохеды захваченные нами. Этих успели развязать и они медленно приближаются к нам. Максур ожил. Его глаза приняли яростное выражение. Он набросился на первого чуть ли не с кулаками и быстро заговорил на своем языке. Пленный отшатнулся, подходят другие и вопли Максура понеслись по дороге. Вдруг что то произошло, четверо пошли к развалинам деревни, пятый уныло остался на дороге. Максур выдернул пистолет и в упор расстрелял его, потом сунул пистолет обратно и повернулся ко мне.
— Бекет, можешь не хвастать, что ты захватил моего родственника, ты его убил.
— Запиши на мой счет. Я согласен. Чем больше перестреляешь своих, тем приятней будет мне. Прощай, Максур.
— До встречи, Бекет.
Я дохожу до своих валунов, захожу за них. Костров, врачиха и двое солдат ждут меня. Я сразу прислоняюсь к камню и сползаю на землю.
— Ты как себя чувствуешь? — спрашивает Костров.
— Хреново.
Галя опускается на корточки рядом и осторожно стягивает с головы кепи.
— Сейчас будет полегче.
— Зачем этот бандит убил своего? — спрашивает Костров.
— Это его родственник. Чтобы не позорил семью, он его расстрелял.
— Вот зверье.
— У них свое понятие чести.
— Почему же после такой драки Максур вдруг неожиданно пошел на обмен пленных?
— Разве ты не понял. Наши прорвались под Гератом и видно скоро будут здесь. Он испугался, что с этими колоннами мы отправим пленных в Кабул.
День проходит спокойно. Мы зализываем раны, занимаемся укреплением разрушенных позиций. Я же в отличии от всех отлеживался. Пытался заснуть и когда это удалось, метался от боли, но когда к вечеру проснулся, почувствовал себя лучше.
— Ты куда? — спросила Ковалева.
— Пойду обойду пост.
— Уже темно. Отлежался бы лучше.
— Надо кое что исправить…
Первым на кого я нарвался, был Коцюбинский, облокотившись на бруствер, он смотрел через бинокль на развилку дорог.
— Коцюбинский.
— Так точно.
— Какой сегодня пароль?
— Сон.
— Что за дурацкий пароль. Неужели офицеры не могут придумать что то получше. Что там, в деревне?
— Жгут костры. У них сегодня похороны. Они по своей вере должны в течении дня похоронить погибших. Может их того… попугать.
— Черт с ними. У нас не без донная бочка патронов и снарядов. Смотри дальше.
Я протискиваюсь в щель к Кострову.
— Бекетов? Товарищ старший лейтенант…
— Сиди.
— Сходи, найди Хворостова. Нужно поговорить.
Мы притиснуты к тумбочке, на которой лежит карта.
— Хворостов, меняй направление орудий. Переставляй на закрытые площадки и направление на шоссе.
— Товарищ старший лейтенант, сейчас ночь, может лучше завтра.
— Завтра нельзя. С утра пройдут колонны отступающей армии, а за ними идет Абалибек, который захочет пощупать, что такое пост 37. Его танки попрут на нас.
Мы все глядим на карту.
— Там в штабе по моему офонарели, — возмущается Хворостов, — как так можно небольшому посту остановить армию…
— Может и не армию, но хорошо вооруженные отряды, по численности и вооружению превосходящие нас, — учительским тоном говорит Костров.
— Побьют нас.
— Лейтенант, из пленных, Петров кажется, просит оставить здесь и дать оружие.
Костров смотрит на меня.
— Дай. Пойдет мимо колонна приготовь раненых и мертвых. Отдай их им…
— Бывших пленных тоже?
— Пусть будут живы, отправь с колонной. А сейчас по местам, поднимайте людей, перетаскивайте орудия и танки.
