— Ох и поганый же завтра будет день.
Утром замученный пост спит. Я только задремал, как меня разбудил глухой звук. Шли отступающие части.
Я пробрался к шоссе и дождался когда передо мной остановился бронетранспортер. В шлемофоне из люка выполз толстый офицер.
— Ты Бекетов?
— Я.
— Очень хорошо. Возьми от меня две переносных установки залпового огня и снаряды к ним. У духов захватили. Нам они теперь ни к чему.
Что за народ наши военные, как доедут до нас, дальше почему то считают уже безопасно. Мы ехали сюда дрожали, а этим уже не страшно. Хотя может быть и так, вон какая колонна прет, как-никак последние.
— Возьмите от меня раненых и убитых.
— Добро. С тех машин, с которых установки сгрузят, посади туда.
— У меня их много. Семь убитых, восемнадцать раненых и девять бывших пленных.
— Вот черт. Ладно я сейчас скомандую, два БТР подойдут, пусть ходячих захватят. Пока, Бекетов. Удачи тебе. Если что, вызывай авиацию, она теперь твоя.
Толстяк залезает в БТР и колонна ползет мимо нас. Здесь танки, БТРы, грузовики, На верху полно солдат и офицеров, они кричат и машут нам руками. Рядом со мной останавливается грузовик и два БТР.
— Хворостов, давай свободных людей, перетаскивайте снаряды и установки, а обратно грузите раненых и мертвых.
С машины стаскивают две рамы и снаряды, только на один залп. Мертвых, закатанных в одеяло, запихивают первыми, в пакет, как дрова, на свободной площадке кузова раскладывают тяжелых раненых, туда же запрыгивает несколько ходячих раненых. Мы прощаемся со своими товарищами. Машины и БТРы вскоре уходят в колонну.
Рядом со мной Ковалева.
— Тебе тоже можно было уехать, Игорь. У тебя ранение в голову…
— Я не предоставлю такого удовольствия Максуру. И потом, разве можно бросить тебя в такой обстановке.
— Я за себя сумею постоять.
— Не все время везет. Я вон, три года здесь отмахал, однако осколок получил только здесь.
— Тогда будь осторожен, здесь не только осколок можно получить…
Мы провожаем взглядом колонну.
Нет ничего хуже ожидания. Уже давно прошел наш механизированный полк, а духи, ни звука. Шоссе подозрительно пусто, не видно даже тощей арбы или человечка. Солдаты от солнца прячутся по норам или в укрытиях. Я в блиндаже врачихи.
— Господи, по быстрей бы, — говорит Галина.
— Зачем, нам надо протянуть дольше.
— Игорь, мы выживем?
— Конечно.
— Можно зайти.
Это сержант Джафаров.
— В чем дело, сержант.
— Подозрительная возня в поселке.
Я вскакиваю и прихватив автомат иду на выход.
Мы за каменной кладкой, я пытаюсь заглянуть в бойницу.
— Где?
— Не высовывайтесь, у них снайперы.
Между камнями щель, я прикладываюсь к биноклю и смотрю на разбитые строения. С ближайших гор и больших дорог, стараясь не шуметь и быть незаметными, в деревню стекаются духи. От нашего поста до ближайших домов метров триста. Этим легче атаковать нас. Судя по одежде, здесь не только воины Максура, но еще и с других отрядов.
— Джафаров, давай сюда лейтенанта Хворостова и Кострова.
Все офицеры собираются около меня.
— Давайте ускорим события. Одну раму наставим на поселок и дадим залп, заодно выпусти несколько снарядов из орудий, потом бросим туда два танка и два БТРа. Хорошо бы эту деревню сравнять с землей.
Они кивают головами.
— Может вызвать авиацию? — предлагает Костров.
— Они нас наверняка зацепят. Триста метров, очень сомнительное расстояние. Есть еще предложения? Нет. Тогда через пол часа приготовиться. Хворостов, ты поведешь ребят…
На посту начинается движение.
Заныла рама, выбрасывая реактивные снаряды, загрохотали орудия. Раздвинув преграду камней выползли танки. Весь пост обрушил свой огонь на деревню.
Танки растоптали около двадцати домов, но тут духи очнулись и оказали сопротивление. Один танк попался под гранатомет и застыл, наехав на овчарню. Я приказал всем отступать.
Ребята вернулись возбужденные и растеклись по окопам. Хворостов стоял передо мной.
— Что скажешь?
— Танк потерял…
— Плохо.
— Но мы им здорово дали и самое важное неожиданно.
— Потери?
— Только двое раненых, танкисты. Мы их притащили.
— Лейтенант не расстраивайся, что потерял машину, ты молодец, эта атака на них, даст нам небольшой перерыв на несколько часов.
— Смотрите, они машут белым флагом, — это кричит, стоящий недалеко, Джафаров.
— Бекет, — раздался крик через усилитель, — Бекет, выйди переговорить. Это я, Максур.
— Ну вот, старый знакомый.
— Крикни ему, пусть выходит. Я тоже выйду. Позовите врачиху.
Ко мне прибежала Ковалева.
— Что случилось, Игорь?
— Наведи мне на голове лоск. Опять надо идти на переговоры.
— Ох, а я то думала… Согни голову.
Она отдирает засохшие от крови бинты, срезая прямо куски ножницами.
— У кого есть приличное кепи?
— Возьми мою, — предлагает Костров. — Я всегда на размер больше ношу.
Галина осторожно натягивает на меня кепи.
— После переговоров, я тебя перевяжу. Сейчас боюсь тревожить рану, так и оставила куски бинтов, а то…
— Я пошел.
Максур выглядит не так как в прошлый раз. Его одежда порвана и на лбу большая царапина. Рядом с ним так же двое маджохедов и вид у них не лучше.
— Бекет, мы предлагаем перемирие на десять часа.
— Ты думаешь тебе можно верить, Максур?
— Клянусь Аллахом.
— Я тебе все равно не поверю, но твоих вонючих мертвых бандитов разрешу забрать… из под развалин.
— Они воины аллаха.
— Слушай, Максур, деревня была рядом с постом, мы ее всю эту поганую войну не трогали и только с твоим приходом пришлось ее уничтожить вместе с жителями. Какой ты воин аллаха после этого. Дерьмо.
— Я убью тебя.
Максур налился яростью.
— Охладись. Только вытащишь пистолет и снайпер продырявит твою голову. Я поверю тебе последний раз и дам тебе десять часа. Прощай.
Мы с толмачом уходим. У меня в голове бьется мысль, а чем мы хуже бандитов? Чего нам надо в этой стране? О каком интернациональном долге разговор, если мы интернациональность раздавили пушками и танками.
Они начали опять утром, все таки не нарушили договора, продержались больше десяти часов. На наш пост со всех сторон посыпались снаряды и мины. Это был шквал огня. Дорога от Герата почернела от движущихся танков и бронетранспортеров. Мы пытались открыть ответный огонь.
— Первый, — слышу в наушник, — одно орудие накрылось.
— Вызовите авиацию.
— Вызываем.
— Передайте пятому, пусть выдвинет раму и выбросит залп на колонну.
Сумеет ли под таким огнем Хворостов выбросить последний залп. Противно заквакала рама поочередно выбрасывая снаряды. Сумел. Среди черных точек бронетехники запрыгали разрывы. Немного напряженность спала. Где же авиация?
Они прилетели через десять минут, когда танки маджохедов были почти рядом с постом. Костров наводил летчиков на технику и горы, откуда стреляют пушки.
Приводим в порядок пост и подсчитываем потери, а их много. Я связался со штабом. Пришла шифровка с приказом продержаться еще два дня, а потом уходить, но не на Кабул, а по другой дороге, прорываться прямо к границе, к тоннелю Сангам. Это весьма неприятно, тем более, что указанная дорога, ни разу не была в наших руках…
Кажется афганцы поверили, что войне конец. После последней тяжелой драки, маджохеды исчезли, оставив на дороге изуродованную технику, опять мимо нас поехали арбы, машины, появились пешеходы. В деревню стали возвращаться кое-какие жители, латать старые жилища и строить сараи для проживания. Затявкали собаки, дымки печей потянулись в небо. Это были два дня тишины. Мы стали собираться к границе.
Колонна стала покороче. У нас два танка, девять бронетранспортеров и три латанных грузовика, одно не покалеченное орудие. Остальное, подбитое и изуродованное, все бросаем здесь.
На БТРе разместились почти все старые знакомые. Лейтенант Ковалева, сержант Джафаров, рядовой Коцюбинский, еще двое легко раненых и бывший пленный лейтенант Петров с автоматом в руке. В коробке бронетранспортера на мешках с песком уместились еще четверо лежачих раненых.
— Куда мы едем? — удивляется Коцюбинский, видя как мы сворачиваем с шоссе на Кабул на раздолбанную каменистую дорогу.
— Домой, — огрызается Джафаров, не видишь прем на Север.
— Но все части двигались к Кабулу…
— Все Кабул, отыгрался, похоже наши уже сдали его.
— Товарищ старший лейтенант, а здесь посты с нашими войсками есть?
— Нет.
— Как же так? Нас же на этой дороге просто уничтожат… Никакого прикрытия.
— Чтобы не уничтожили, сиди и смотри по сторонам.
Я вижу как радость отправки домой сменилась страхом. В конце войны никто не хотел умирать. Ковалева также сидит на шинели, подогнув коленки к подбородку. Одной рукой вцепилась в кронштейн башни и прижалась к нему. Из под кепи на горы смотрят испуганные глаза.
