Бригада уже расположилась в селе, когда прибыл туда взвод Гришина. Первая встреча с противником стоила бригаде двух раненых бойцов и шести убитых лошадей, поэтому сейчас полки так замаскировали расположение, что, въехав в село, Гришин в первую минуту подумал, что ошибся в названии и привел взвод не туда, куда приказал комбриг. Хотел было остановить взвод да расспросить местных жителей, как раздался окрик из окна избы.
— Для вас маскировки нет, что ли? На походе тикаете, а здесь болтаетесь, как сукины дети.
Взвод сейчас же взял повод влево и скрылся в тень изб и деревьев.
— Ты зря не кричи, — сдавал другой голос из соседнего окна. — Как будто сам не смазывал пятки. Когда ребята пообвыкнутся, все пойдет как по маслу.
У двухэтажного дома взвод поджидал комендант штаба. Он передал Гришину приказание комбрига:
«Взвод расположить во дворе штаба, а самому взводному сейчас же явиться к командиру бригады».
Под скрип пляшущих под ногами половиц коридора Гришин подошел ко второй слева двери и вошел в большую комнату.
За столом, покрытым картами, сидели командир и комиссар бригады. Оба так углубились в разглядывание карты, что не обратили внимания на вошедшего. Несколько минут стоял Гришин у двери, не зная, как заявить о своем присутствии.
— После завтра подойдем вплотную. Надо ждать приказа по армии и дивизии, — сказал командир бригады, поднимаясь со стула.
— Ты получил что-нибудь из политотдела? — обратился он к комиссару.
Тот продолжал рассматривать карту.
— Сводку одну, да и то куцая.
Комбриг с хрустом потянулся.
— Да-а, надо готовиться. — Повернувшись, он увидел у двери Гришина.
— Ты чего же застыл тут, Аника-воин? Собрал и привел взвод? Рассказывай. Вид комбрига не предвещал ничего хорошего, хотя и говорил он с усмешкой.
Гришин рассказал все подробно, упомянув о поведении Сыча. Командир и комиссар переглянулись, кивнув друг другу головами.
— Сыча — в бойцы, а помощника выбери себе другого, — сказал комбриг.
— Сколько у тебя во взводе комсомола-то? — спросил Гришина комиссар.
— Два человека со мной вместе, — ответил Гришин.
— Всех знаешь, кто такие и откуда — рабочие, крестьяне? — расспрашивал военком.
— Рабочих пять, крестьян десять, а остальные не разберешь.
Комиссар покачал толовой:
— Да, действительно, взводик, нечего сказать.
Комбриг крупно зашагал по комнате. Остановившись на повороте от двери, сказал комиссару:
— Знаешь, надо, по-моему, очистить этот взвод, а?
Комиссар, барабаня пальцами по столу, ответил:
— Подождем немного. Я возьмусь за этот взвод. Обработаю ребят помимо чистки. Может, что-нибудь и выйдет.
Комбриг подошел к Гришину. Поднял Гришин на него глаза и опять вспомнил родную шахту. Перед ним тот же дядя Игнат. Его большие лучистые серые глаза.
«Прилепи бороду, ну и будет прежний дядя Игнат», — мелькнула мысль.
— Я вчера и сегодня все время наблюдал за тобой, парень. Вот с комиссаром недавно говорили о тебе. Если бы не ты, да еще у вас есть таких, как ты, ребят пяток-десяток, то разогнал бы я этот взвод к чортовой бабушке без всяких разговоров.
Комиссар вставил:
— Разогнать не хитрость, а вот давай сделаем этот взвод таким, чтобы пальчики облизать.
Комбриг продолжал:
— К, тому и речь веду. Таким и сделаем. Под свой надзор возьмем. Шантрапу выкинем. Ты, Гришин, присматривайся к ребятам. Кого думаешь помощником себе облюбовать?
Гришин был готов к ответу на этот вопрос и, не задумываясь, назвал Воробьева.
— Лады, — согласился комбриг. — Объясни ребятам, почему сняли Сыча. Почисти его с песочком, чтобы другим было не повадно, да предупреди, что если еще что такое произойдет, то вышибем, чтобы здесь не разлагал. Ну, ступай, нам тут работы еще часа на два.
Во взводе Гришин застал странную картину. Лошади стояли в большинстве не расседланы, ребята разбились на две группы. Меньшая около Воробьева, а большая вокруг Сыча. Ребята о чем-то возбужденно толковали.
— В чем дело? — обратился Гришин к группе Сыча.
Никто не отвечал.
— Что случилось? Почему лошади не расседланы? — повернулся Гришин к Воробьеву.
— Спроси вот их, — ответил Воробьев. — Мы, девять человек, расседлали, а вот эти, — указал Воробьев на группу Сыча, — бузят. Помещение, видишь ли, не нравится.
Гришин шагнул в центр сычевской группы и обратился прямо к Сычу.
— Тебя спрашиваю, что случилось?
Не поднимая от земли глаз, Сыч, передернув плечами, ответил:
— А я почем знаю? Вот уговаривал их, а они не хотят, не нравится им расположение.
— Какой же ты помощник взводного, если тебя не слушают? Мне такой помощник не годится. Тов. Воробьев, с этого момента ты будешь моим помощником, а Сыч бойцом, — бросил Гришин.
Как пружиной, подбросило Сыча. Подскочил к Гришину вплотную.
— Кто ты такой, чтобы менять да назначать? — зашипел Сыч.
— А я докладывал комбригу, и он приказал так сделать, — отходя к Воробьеву, проговорил Гришин.
Воробьев начальническим тоном, подражая командиру третьего эскадрона, в котором раньше служил, громко крикнул:
— Слушай команду! Расседлывай. Ставь сюды. Кто не исполнит, с тем будет особый разговор. Живо-о! Мне, чтоб контру не разводить.
Поражение ли Сыча или выдержанность Гришина и лихость Воробьева, но ребята выполнили команду. Остались посреди двора Гришин и Сыч.
— Ну, Гришин, твоя берет. Смотри не промахнись. Узнаешь меня, — шепнул Сыч.
— За угрозу своему начальнику знаешь, что полагается? На первый раз прощаю, как ты был моим помощником, а в другой раз смотри, — громко отчеканил Гришин.
К вечеру все устроились, плотно пообедали. Заголосила гармоника, затренькала балалайка. Один Сыч бродил мрачнее тучи и котелка не развьючивал.
Военком бригады приказал Гришину собрать в большой коридор штабного дома весь взвод.
Ребята уселись кто на лавках, а кто просто присел на корточки. Все недавние раздоры показались в смешном свете. Подсмеивались над паникерами, испугавшимися самолетов, вышучивали «ловкачей», придравшихся к тесному помещению взвода при штабе бригады.
Гришин, по опыту знавший быстроту смены настроений взвода, сосредоточенно прислушивался к говору ребят, сделав вид, что занят записыванием хозяйственных вопросов в полевую книжку. Внимательно следил молодой командир взвода и за Сычом. Но и тот не внушал никаких подозрений. Он заливчато смеялся в углу, слушая рассказ одного из ребят по кличке «Летучая мышь». Кличку эту дали парню за оттопыренные, тонкие, просвечивающиеся каждой жилкой уши.
До Гришина долетел голос Сыча:
— Парень он хороший, только придирается зря.
«Про кого это он?» — подумал Гришин.
— Что ж, с него спрашивают, — ответил Летучая мышь. — А как же иначе? Рази с нами добром сделаешь? А он за взводного.
Ушам своим не поверил Гришин.
«Неужели Сыч это про меня сказал — хороший? Вот так во!»
Поднял Гришин голову от бумаги и посмотрел в сторону говоривших. Оттуда на него, улыбаясь, смотрел… Сыч.
Приход комиссара прекратил говор.
«Сказать ему о скандале при размещении или не говорить? — подумал Гришин. — Нет, не скажу, — решил. — Уладилось все, так чего же канитель разводить?»
Комиссар, грузно опустившись на стул, устало оглядел собравшихся.
— Как живем? — спросил он.
— Ничего… Помаленечку… Хорошо… — ответили в разнобой со всех сторон.
— Та-а-а-к, — протянул комиссар.
— Ну, давайте, хлопцы, погуторим немножко о ваших делах. Хотя вы и хорошо живете, да вот, видишь, погано делаете. Мы с комбригом уже говорили с вами. Думали, что все будет после этого исправно, а вы вот сегодня штуку отмочили. Панику состряпали, ребята. Приказ нарушили. А знаете, чем это дело пахнет в бою? Расстрелом, поняли? Почему все это происходит? Почему на вас везде жалобы? Отчего паникерствуете? Все это оттого, что вы не организованы, хлопцы, несознательны вы. Вот причина в чем. Вот какая тут закавыка. Скажем, к примеру, Гришин, взводный ваш, командует: «За мной!», а Сыч кричит: «Беги!»… Кстати, — повернулся комиссар к Гришину, — покажи ты мне этого самого Сыча при дневном свете.
Сыч, поднявшись со скамейки, ответил улыбаясь:
— Вот я, Сыч.
Комиссар взглянул на него, тоже улыбнулся.
— Птица ты не страшная. Парень хоть куда: и здоровый и красивый.
Вот я и говорю, почему так случилось? Потому, что вы не все знаете, за что вы деретесь, нетвердо знаете и не спаяны в одно сознанием. Да, сознанием, это верно. Вы когда-нибудь ребята, по-настоящему слышали о комсомоле?
На скамейках и на полу зашевелились. Два-три голоса ответили:
— Слыхать слыхали, толком только не знаем, что это такое.
