— Слушай сюда: Егорыч придет вечером!
— Я буду ждать.
Женщина развела летнюю печку, спустилась вниз, под обрыв, принесла в кувшине родниковой воды.
— Сейчас я что-нибудь горяченького сделаю, а ты пока посиди! — сунула на стол сковородку с жареными бычками и две черных лепешки.
Вечером пришел Егорыч. Это был мужчина средних лет, с карими, ястребиными глазами, с прокуренным, завернутым в колечко усом. Лицо у него было свежим и румяным, на щеках, пробиваясь сквозь бритую кожу, виднелись красноватые прожилки. Он весело оглядел Юдина с ног до головы, спросил:
— Откуда будешь?
— С «Жемчуга». Привет от боцмана.
— Ага. Ну, и ты, значит, привет Никите передай.
Они выпили по две чашки горячего чаю. Потом Егорыч вынес из кладовки большую черную пачку, развернул ее на столе.
— Листовки? — замирая, спросил Саня.
— Не все вам. Другим тоже надо. Вот половину бери, под тельник толкай, чтоб незаметно было.
Когда листовки упрятали на груди и спине Сани, Егорыч сказал жене:
— Вот что, Зоюха! Помочь парню придется: пойдем до порта на баркасе. Оставайся одна.
— С богом!
Они ушли в темноту, к берегу. Отчалили незаметно. Лишь на другой день Егорыч вернулся домой и, весело потирая руки, сказал жене:
— Этот парень только с виду кроткий и деревней от него припахивает. А глубже заглянешь — дока!
3
Машинное отделение — настоящая преисподняя. Вечный угар, дым, суровые, озабоченные лица, лоснящиеся скулы. Человек очень здоровый, крепкий, и то с трудом переносит вахтенные смены в машинном отделении. Молодые матросы покидают после вахты преисподнюю побледневшие и пошатывающиеся, добираясь до кубриков с тошнотворным привкусом во рту. Падают и почти умирают.
Боцман Пономарчук приходил к механику и, ругаясь на отличнейшем морском арго, уговаривал его:
— Поставь, стерва, вентиляторы. Побойся бога. Угробишь команду — быть тебе за бортом.
— Не пугай.
— Я не пугаю. Я советую.
Пономарчук с особой тщательностью следил за младшим матросом Юдиным. Ясноглазый и сильный боцман, подобно Сане, не боялся работы. В глазах его часто искрился смех. А матросы любили его за справедливость и за честь. Ему все хотелось узнать, рассмотреть, приспособить. Так, чтобы главному человеку на судне — матросу — стало легче. Он был общим любимцем. Балагурить позволял даже со старпомом и самим капитаном, но начальство (замечал Саня Юдин) недолюбливало Пономарчука.
Как и прежде, Пономарчук с Юдиным вдвоем оставались редко. Но зато когда встречались, боцман говорил уже доверчивее и откровеннее. Разговор вели обычно с жизни, о книгах, о друзьях. Саня каждую возможность побывать в городе использовал для того, чтобы приобрести новые книги. Читал их с упоением, а потом пересказывал матросам.
Пономарчук принес ему маленькую книжечку с черными ровными буквами на мятом переплете: «Программа Российской социал-демократической рабочей партии».
— Почитай, Юдин, — сказал. — Подумай!
Весна взяла свое. Набережные пенились от цвета белых акаций и каштанов, и в «машинке» от этого стало особенно тяжело. Матросы, вдохнув на палубе немного свежего воздуха, с головой погружались в душный смрадный подвал. Все были кислые, хмурые. Солнце палило вагранкою, звало наружу из дымного и чахоточного подвала. В висках колотился угар.
Саня стоял на посту около двигателей. Сосед, матрос из новичков, Ваня Черемных, с выражением безнадежности на лице крутил горячие вентили. Из-под бескозырки крупными каплями сыпался пот.
В дверях появилась свирепая физиономия старпома. «Потрошитель идет», — шепнул Юдин Ване. Но Ваня не обратил на это никакого внимания, он охнул и замертво повис на рукоятке. Саня оставил пост, подбежал к упавшему.
— Это еще что? А ну, на место! — заревел старпом. — А ты, касатик, работай, меньше обмороки закатывай, не барышня! — наклонился он к Ване.
Но Ваня был без сознания.
— Работать, живо! — заревел старпом и с омерзением ткнул лакированным ботинком распростертого на полу Ваню.
Тут произошло замешательство. Тяжелая рука Сани Юдина легла на плечо офицера и повернула его от Черемных. Глаза матроса налились кровью:
— Не троньте, ваше благородие!
Потом подошел к Черемных, бережно подобрался к нему руками под поясницу, поднял, тяжело, по-медвежьи ступая, направился к трапу.
За уход с поста молодой матрос Александр Юдин и попал в морскую тюрьму. Дело было направлено в следствие, и кое-кто предполагал, что теперь притихнут[14] неизвестные, но безусловно существующие на судне крамольники.
4
Листовки вызвали на корабле переполох. Матросы собирались группами и с интересом читали их.
Наивные крестьянские парни, они не догадывались, что читают запретное. Один конопатый, с толстенной шеей, стоял на груде канатов и тянул:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Граждане! Царские палачи жестоко подавили народную революцию в 1905 году. Сейчас они зверски расстреливают рабочих и крестьян, борющихся за правду. Они потопили на реке Лене в море крови рабочих, которые безоружными шли просить у них…»
— Разойдись! — кидался на матросов старпом. — В тюрьму захотели.
Матросы расходились. Но в кубриках, на вахтах, в каютах шел тихий, откровенный разговор. И остановить его ни старпом, ни кто другой были не в состоянии.
В то утро вызвал к себе матроса Александра Юдина представитель военно-морской прокуратуры капитан третьего ранга Бугров.
— На вас падает подозрение, — сказал он. — Вы разбрасывали большевистские листовки?
— Никак нет, ваше благородие, — спокойно возразил Саня, — этого не может быть!
— Доказательства?
— В тот день я был еще в тюрьме.
Пока Юдина допрашивали, в кубрике перерыли все, но ничего не нашли. Старпом крутил кошачий ус:
— Чтоб этого больше не было, слышь, быдло?!
Юдин смотрел ему в глаза и говорил:
— Я же сидел, ваше благородие!
Когда отпустили, он сделал налево кругом и бодро выскочил из каюты.
5
— Товарищи! — Егорыч сказал это слово тихо, насторожившись. — Мы должны понять, что арест руководящего центра — не конец борьбы. Живы еще в сердцах народа огни пятого. Держать партийное знамя выше, хранить его зорко, очищать партию от соглашательских и ликвидаторских элементов — наша задача. Я думаю, товарищ Юдин не опозорит этого знамени. Я уверен в этом.
Пономарчук сиял, но обычная лукавинка в его глазах потухла.
— Что ж? Парень проверенный. Подготовка у него есть. Я предлагаю принять! — почти шепотом высказал он свое мнение.
— Кто за то, чтобы принять? — спросил Егорыч.
Восемь мозолистых рук поднялись вверх[15]. Александра Юдина единогласно приняли в партию.
Расходиться начали по одному, окунаясь в прохладу необыкновенно черной южной ночи.
Саня остался ночевать у Егорыча.
Вместе они вышли на крыльцо, разместились на ступеньках, закурили. Помолчали.
— Спасибо, Егорыч! — выдохнул, наконец, Саня.
— Будет благодарить-то.
— Быть неблагодарным нельзя. Пойми, тяжелая крестьянская жизнь, служба… Беспросветно… А вы будто холодной водой меня окатили! Спасибо вам за это.
Поздно заснули в ту ночь Юдин и Егорыч.
6
Прошел еще год. Многие большевики были арестованы. Оставшиеся на свободе действовали очень осторожно. Жизнь замерла. Люди боялись сказать лишнее слово, сделать неосмотрительный шаг.
Перед пасхой Пономарчук и Юдин отпросились ко всенощной.
Пономарчук сообщил:
— Егорыч организует маевку, нужно красное полотнище, нужны мы, чтобы посоветоваться. Идем!
— Пойдем. Но лучше поодиночке.
— Конечно.
…Безлюдно и темно ночью на улицах рыбачьего поселка. Ветер повизгивает в ветхих оконных переплетах, воют собаки. Кое-кто в церковь пошел, ко всенощной. Но лишь кое-кто. Рыбаки — народ не религиозный: почти в каждой хате горит свет, доносятся пьяные голоса, смех.
Вот знакомый переулок, домик Егорыча. Юдин постучался в окно три раза и оглянулся. Чьи-то тяжелые шаги удалились к выходу. Постучал еще раз. На противоположной стороне улицы послышался топот. Матрос замер. Ярко начищенные пуговицы полицейского мундира, кокарда блеснули в темноте. «Грудь под бушлатом обмотана кумачом… Завести к Егорычу — провалить всех. Может, устроить скандал, крикнуть: «Полундра?»
Юдин замер в нерешительности.
Полицейских было двое. Один, перепрыгнув лужу, быстро подходил к матросу, другой был уже почти рядом. Вот он! Саня мгновенно откинулся всем телом назад, ударил, что было силы в лицо, и, перепрыгнув через упавшего, ринулся бежать. Сзади послышался свисток, потом где-то сбоку и спереди ответили, а потом, прорезывая глушь ночи, завыли полицейские свирели. Пробежав по кривой улице квартала два, Саня увидел, что навстречу движется группа полицейских. Повернуть обратно? Нет. Сдвинув бескозырку набекрень, пошатываясь, пошел навстречу полицейским. Они почти бежали и около угловой калитки остановили его.
