— Ей–богу, хлопцам. Ну, а не хочешь — посидим у тебя на лавочке.
— Они молча прошли к скамейке, врытой у палисадника.
— А я сегодня твоего брата на улице встретил, — сказал Тимка и сейчас же пожалел. Наталка встрепенулась.
— Поздоровался?
— Стояли с ним, разговаривали.
— Брешешь ты!
— Чего «брешешь»? В свой отряд звал… Коня своего подарить обещался.
Наталка радостно взвизгнула и обхватила Тимку руками за шею.
— Тимка! Дрянь ты этакая, чего же ты молчал? Вот не ждала! Тимка, да понимаешь ли ты, что это значит?
Ведь тебя Сеня за бандита считал, а теперь ты наш, понимаешь, наш!
Но Тимка хмурился и старался не встретиться с ней взглядом. Не пойду я в его сотню…
— Как не пойдешь?!
— Да так…
У Наталки защемило сердце. Она внимательно посмотрела на Тимку. «Так, значит, правду стали поговаривать люди, что Тимкин батько жив и вместе с его братом — в банде». Наталка упрямо тряхнула головой. «Ну и пусть, но Тимку она им не отдаст. Тимка будет наш». И она снова прижалась к нему.
— Тимка, родной, любимый мой… Иди в отряд, ради меня. Вед ты мне говорил, что я для тебя дороже всего на свете.
Тимка молчал. Да и что он мог ответить? Ведь не рассказать же ей — дочери убитого партизана и сестре красного командира, — что он ждет скорого возвращения белых, что мечтает быть офицером, а не рядовым бойцом гарнизона, что брат и отец его — в отряде у полковника Дрофы… И впервые Тимка почувствовал, какая пропасть разделяет их. Нет у них ничего общего, кроме любви.
Тимке стало страшно. Боясь, что Наталка отгадает его мысли, он неуверенно проговорил:
— Кто же тогда дома работать будет?..
Наталка облегченно вздохнула. «Ах, вот оно что… А мне–то, дурочке, показалось…» Она насильно притянула к себе его голову' и, куснув его за губу, засмеялась.
— Глупый, а как же другие служат? Настанет пора убирать хлеб, они друг другу помогать будут, помогут и тебе.
«А что, если в самом деле пойти в отряд? Наши будут подходить, всегда успею сбежать от них», — подумал Тимка. Он исподлобья взглянул на Наталку и, видя, что она ждет от него ответа, решительно сказал:
— Ладно, завтра пойду в гарнизон.
В тот же миг Наталка осыпала его горячими поцелуями. Тимка был растроган, но вместе с тем ему было стыдно смотреть ей в глаза. Сняв папаху и подтянув голенища сапог, — так, как делал это Ванька Храп, — Тимка поднялся.
— Принеси мне, Наталка, бандуру, я сыграю тебе новую песню.
Наталка захлопала в ладоши и убежала в хату.
3
Первый запорожский полк конной казачьей бригады вошел в станицу рано утром. Вместе с ним, со штабом и с конвойной сотней, приехал комбриг. Пока квартирьеры разводили казаков по хатам, а штаб занимал выделенный для него дом местного лавочника, комбриг со своим адъютантом прошел в помещение начальника гарнизона.
Два человека настороженно смотрели друг на друга, как бы ощупывая один другого глазами. Некоторое время оба молчали. Начальник гарнизона заговорил первый.
— Честь имею видеть полковника Сухенко?
Комбриг улыбнулся краешком губ.
— Да, я командир конной бригады Сухенко.
В глазах начальника гарнизона вспыхнула и сейчас же погасла усмешка. Он тихо проговорил:
— Не стесняйтесь, господин полковник… Здесь никто не может подслушать нас… Разрешите представиться:
адъютант командующего повстанческими войсками на Кубани — есаул Петров.
Начальник гарнизона протянул комбригу руку, которую тот крепко пожал, и продолжал так же тихо, почти шепотом:
— Вы, очевидно, получили мое письмо, полковник?
— Получил, есаул, и поспешил выполнить приказ генерала.
— Прошу садиться.
Петров подошел к двери, заглянул в соседнюю комнату и, заперев на ключ дверь, сел напротив Сухенко. Достав из кармана офицерских рейтуз портсигар, раскрыл его и протянул гостю:
— Прошу, полковник.
— Ого! Английские сигареты?!
Петров с напускным равнодушием проговорил:
— Года четыре назад я не стал бы курить эту дрянь, а теперь… когда с этой сволочью, — Петров брезгливо поморщился, — приходится ежедневно курить махорку…
Даже плохие английские сигареты кажутся роскошью. Сухенко сочувственно вздохнул.
— Вы правы. Я сам истосковался по хорошему вину, душистой папироске после обеда и просто… вы меня извините… есаул… по чистому белью и чистой постели.
— Я отвел вам квартиру в доме местного священника. Очень милый и культурный человек. Домик маленький… там уютно, чисто, и хозяев только двое — он с матушкой.
Вам там будет очень хорошо, полковник.
Комбриг благодарно улыбнулся. Петров наклонился вперед.
— Если разрешите, мы завтра там встретимся. Здесь все–таки неудобно…
— Вы правы есаул. Нам надо быть очень осторожными.
— Итак, завтра увидимся и обо всем переговорим
подробно. Да, вам, полковник, надо представиться здешним властям.
Поймав вопросительный взгляд Сухенко, Петров поспешил добавить: — Военный комиссар был во время войны писарем в полку. Это — надутый, самодовольный человек. Я им верчу, как хочу… Ну, а о предревкоме и говорить нечего… Стар, тих и глуп… Недавно у нас в районе появилась новая, залетная птица — продкомиссар. Представьте, выгнал предревкома из его кабинета и занял его сам. Ну, да я вам обо всем доложу, а сейчас советую хорошенько отдохнуть.
— Скажите, есаул, а этот таинственный генерал,
присланный Врангелем? Здесь он?
Петров улыбнулся:
— Вам, господин полковник, можно оказать. Только вам — и больше никому. Даже ваш начштаба ничего не должен знать… Таково желание генерала.
— Согласен, есаул.
Понизив еще больше голос, Петров сказал:
— Он здесь… Генерал Алгин заведует финансовым отделом ревкома.
Довольный изумлением, отразившимся на лице Сухенко, Петров откинулся на спинку стула и засмеялся.
4
Командир первого взвода гарнизонной сотни Иван Кравцов, вручая Тимке белолобого вороного коня, долго и по–стариковски обстоятельно толковал, как за ним надо ухаживать.
— Ты погляди на него, — говорил Кравцов, держа коня за гриву — конь — чистое дите. Он только говорить но может, а понимает не хуже человека.
«Дите» прижимало назад маленькие уши и норовило укусить Кравцова за локоть.
— На этом коне, — продолжал комвзвода, — кадеты зарубали моего лучшего дружка, Федора Тура, когда он был в разведке. Конь прибег к нам на второй день… — Кравцов отвернулся. — На, получай коня. А кличка ему Котенок, потому ласковый он да игривый. — И комвзвода вложил в Тимкины руки чембур.
Тимка взял коня за недоуздок и осторожно повел его к коновязи, где и привязал к железному рельсу. Котенок, улучив минуту, укусил Тимку за плечо, а когда тот отскочил назад, больно лягнул его по коленке.
— Это он к тебе еще не привык, Тимофей, — старался успокоить Кравцов. — Ты с ним поласковей… Хлеба с солью али морковку, конь и привыкнет.
Тимка, потирая ушибленное место, мужественно улыбался.
…Во время вечерней уборки к Тимке, тщательно чистившему шею Котенку, подошел пожилой казак с черными усами.
— Шеремет?
Тимка покосился на казака и сказал:
— Вы бы, дядя, отошли подальше, а то бьется почем зря.
Но казак хлопнул Котенка по гладкому крупу и, прикрикнув на него, прошел ближе. Котенок прижал уши и попытался лягнуть казака, за что получил от него хлопок по брюху. Взяв из рук Тимки щетку и скребницу, казак быстрыми, ловкими движениями стал счищать набившуюся в шерсть лошади пыль. Котенок присмирел. Лишь прижатые уши да злые глаза выдавали его недовольство.
Вычистив одну сторону, казак отдал Тимке щетку.
— Вот так–то, браток, треба. Меня, при царе Миколке, твой батько, царство ему небесное, во как напрактиковал! — И, помолчав, добавил: — Дюже нравный был. За каждый пустяк по морде.
Тимка хотел обидеться, но в голосе казака не было злости, — лицо его выражало участие, и в карих глазах светилось добродушие. Тимка почувствовал к нему расположение.
— А вас, дядя, здорово мой батько бил? — спросил он и тотчас же понял всю неуместность вопроса.
— Меня? Конешно, бил. Ну да это давно было… Как–нибудь расскажу, а теперь кончай зачищать, сейчас на водопой поведем.
Казак ушел. Тимка, стараясь ему подражать, стал чистить коня и дочистил его благополучно.
После уборки, напоив коней и заведя их в конюшню, бойцы стали в кладовой в очередь за зерном. Когда Тимка держа в подоле чекменя высыпанную ему мерку ячменя, хотел бежать к своему коню, его остановил Кравцов.
— Беги домой снидать, да в гарнизон дежурить. — И погладив рыжеватый ус, усмехнулся. — Да ежели пошлют куда, поводья дюже не распускай.
