— Стой, кто идет! — крикнул Бойко в темноту. Схватился за пистолет. Не для того, чтоб стрельнуть, а чтоб проверить — не потерял ли?
Но в ответ — тишина… Силуэт не сдвинулся ни на дюйм. Владимир присмотрелся и рассмеялся: в аллее стоял памятник Ленину, забытый своими и не найденный немцами.
Когда лепили эту статую, гипса пожалели и сэкономили на пьедестале. В результате, вождь вышел хоть и побольше оригинала, но роста вполне человеческого, хотя и высокого.
Разобравшись в своей ошибке, Бойко рассмеялся громким пьяным смехом. Но через мгновение задумался — а где это он? Неужели зашел за линию фронта?.. Нет, не может быть.
Памятник Ленину был типовым — такие ваяли десятками. Даже в Миронове до войны стояло штук пять подобных. Владимир махнул рукой и по аллее пошел прочь. Скоро вышел к рельсам. Недалеко была и станция. Ее Бойко узнал сразу — он вышел к Водяной.
— Я действительно пьян, — наконец признался сам себе Владимир.
Станция Водяная от Миронова отстояла никак не меньше, чем на полтора десятка километров. Вместо того, чтоб вернуться в город, Бойко обошел его с севера и даже немного удалился.
На Водяной не было ни реки, ни болота, ни озера. Да что там — даже лужи после дождя здесь высыхали особенно быстро — вода уходила в растрескавшуюся землю, грязь тут же заметало пылью.
Зато был здесь глубокий колодец с насосом и водонапорной башней. Паровозы, что шли на Миронов, набирали здесь воду для своих котлов.
Станция казалась вымершей, не было видно ни одного огонька. Владимир прошелся по перрону, дергая каждую дверь. Нашел одну, которая была заперта изнутри. Постучал в нее громко, не таясь. Ничего не произошло. Постучал еще раз.
Скоро за дверью зашумело, заскрипели петли, дверь открылась. На пороге стоял старик — босой, но с топором в руке.
— Чего надо?..
— Отец, пусти переночевать?.. А?..
— Иди своей дорогой, мил-человек… Шляются тут всякие без документов. А немцы запрещают на ночлег брать таких гуляк… И велят их выдавать на расправу… Так что я тебя не видел, ты меня не видел…
Старик попытался закрыть дверь, но Бойко поставил ногу.
— У меня есть документ! — возмутился он и достал свое удостоверение. — А еще у меня вот такой документ!
Из-за пояса он выдернул "парабеллум", покрутил в руках и спрятал назад. Затем продолжил тоном спокойным:
— Старик, ну пусти меня на ночлег! Я только вздремну, оклемаюсь и пойду… Мне к восьми на работу надо, в Миронов, в комендатуру…
Старик махнул рукой: проходи, мол… Уж не понятно, что больше на него оказало влияния: пистолет, бумага или место работы Бойко…
На узкой лавке спалось плохо, жестко. Хозяин спал под одеялом, а гостю дал худую шинельку. К рассвету Бойко замерз и почти протрезвел. Когда хозяин засобирался на обход, Владимир тоже поднялся на ноги. Выпили чаю, пустого, без сахара, вышли на улицу.
— Миронов там, — сказал старик и с фонарем пошел в иную сторону.
— А то я не знаю, — буркнул ему вслед Владимир.
На том и расстались.
Кроме водонапорной станции Водяной была еще одна гордость и достопримечательность: башня с часами. Циферблатов было четыре. Один был виден со станции, один был обращен в сторону Миронова, один, конечно же, в противоположную от города сторону. Наконец, последний, четвертый, был развернут в сторону чистой степи, что, вполне возможно, было лишним.
Прежде чем пуститься в путь, Бойко решил подвести свои часы: по его прикидкам к тому часу они должны были отстать минуты на три. Но странно — время на часах совпадало минута до минуты: семь минут шестого…
* * *
…Где-то часам к семи вышел к Мироново-сортировочной. Два пути распались на многие нити, рельсы переплелись.
Вдоль путей стояли многочисленные пакгаузы. Что хранилось в них — мало кому было известно. Эвакуировать их не успели. Да что там — не нашлось времени даже их поджечь. Но у немцев не дошли руки осмотреть все, поставить на учет, может быть, организовать охрану. Здесь процветало воровство, если, конечно, неучтенное можно украсть. Здесь жирели мыши так, что уже не пролезали в норы. Их без труда ловили коты, а потом грелись на крышах, ленивым глазом глядя на собак, поезда и обходчиков.
Владимиру казалось — он попал в зачарованный город, брошенный людьми. Закричи — никто не услышит, зайди в иной пакгауз, умри — и твой труп найдут не скоро, после войны, а то и в следующем веке: высохший, оплетенный паутиной и пылью…
Рельсы, цистерны…
Из Миронова прогрохотал санитарный поезд. Раненые спали, но иногда можно было видеть в окнах вагонов белые силуэты. Как призраки между носилками скользили врачи и медсестры.
Вдруг у ворот пакгауза за составом мелькнула тень.
— Эй?.. — тихо окликнул Бойко.
Спросил вроде так, для порядка. Ответили бы "чего" или послали бы матом, Бойко бы преспокойно продолжил свой путь, но вместо этого силуэт перешел на быстрый шаг. В просвете вагонов удалось разобрать: парень с мешком.
— А ну, стоять!
Рванул из кармана пистолет, пролез под вагонами, выскочил на пандус.
Вор был перед ним метрах в тридцати.
— Стой! Стрелять буду!
Мешочник бросил свой груз, без него рванул веселей. Бойко перепрыгнул мешок и погнался за ним.
Они бежали меж вагонами и домами, ныряли под вагоны, перемахивали невысокие ограды. Владимир мог несколько раз стрелять, но отчего-то не делал этого, хотя парень бежал, пожалуй, чуть резвее его.
Выбежали на дровяной склад, побежали меж связками бревен, меж досками, сваленными просто в кучу. Бежали, словно по дну оврага, по узкой улочке, перепрыгивая завалы. Свернуть вправо-влево вору нельзя — некуда. Начать карабкаться по доскам — потерять скорость, тогда его легко догонит Бойко, стащит вниз.
Проход закончился стенкой, вор метнулся влево — опять к путям. Но они выбежали на площадку — от путей ее ограничивал тот же забор, что и справа. Слева все было завалено все тем же лесом.
Казалось, Бойко загнал его в угол, перед ними была только бетонная стена. Но над путями до войны начали строить надземный переход — всего-то и сделали немного — вбили сваи, положили перекрытия, ступеньки лестницы свалили кое-как.
Вор рванул туда, за ним взлетел Бойко.
Переход был без перил, не хватало многих плит. Меж ними было видно многочисленные вагоны, цистерны. По четвертому пути шел товарный состав. Платформы были гружены телеграфными столбами…
Вор прыгал легко, с плиты на плиту. С тяжелой головой Бойко соображал медленно, долго выбирал место, куда ставить ногу. Но это не имело никакого значения — переход был недостроен, и второй лестницы на той стороне не было.
— Ну что, набегался? — ухмыльнулся Владимир.
Тогда они в первый раз посмотрели друг другу в глаза. То был мальчишка, лет пятнадцати, а, может, чуть постарше. В глазах его был холодный блеск, искры стального пламени. Бойко понял: ничего не набегался, этот не сдастся. Он тут же решил: если мальчишка бросится на него, то он выстрелит. На земле бы Бойко свалил бы такого одной рукой, но высоты он не то, чтоб боялся, а чувствовал себя как-то неуверенно.
Мальчишка сделал два шага навстречу Бойко.
Нож, — подумал Бойко, — вероятно, в правом кармане.
Изготовился к стрельбе:
— Стой, буду стрелять, — совершенно честно предупредил он.
Мальчишка остановился. Под ними шел тяжелый состав. От него дрожали рельсы, дрожала земля, будто мелко шатался переход.
Тогда вор сделал шаг в бок, и спрыгнул вниз, на проходящую платформу с лесом.
Владимир непроизвольно зажмурил глаза: ведь упадет, скатится, сломает шею или хотя бы ногу, попадет под колеса.
Но нет, тот упал ровно, на обе ступни, чуть согнул колено, сделавшись ниже, отбалансировал руками и, словно ящерица, скользнул меж бревнами.
— Да стой же, твою мать! — крикнул Бойко не сколько вору, сколько машинисту. Вытащил из-за пояса пистолет, пальнул в воздух.
Под его ногами проехало еще пару вагонов, и поезд закончился.
— Ну и черт с ним… — подытожил Бойко.
* * *
Вернулся назад, подобрал мешок — он оказался набит мануфактурой, изрядно побитой молью.
— Ну вот, из-за тряпья чуть человека не убил, — подытожил он.
Прошел на станцию, зашел в здание вокзала, затребовал начальника дистанции. Бойко проводили к нему в кабинет.
— Что тут у вас?
Вместо ответа Бойко положил мешок на стол:
— Воруют…
Затем затребовал телефон, позвонил в комендатуру. Отто был уже на месте. Ему Владимир объяснил, что задерживается, что он только гонял мешочников. Ланге оказался суров:
— Надо было стрелять… Стрелять на поражение.
— Стрелять? Убивать? Ведь он бросил ворованное?..
— Да что мы обеднеем с этой кипы тряпья? А вот смысл правосудия как раз не в том, чтоб вернуть украденное. Важно, чтобы вор был примерно наказан.
