Обрываю себя, чтобы не накаркать. Кубарем слетаю вниз и, надсаживая горло, ору Пилькову:
— Делай, как я!
— Понял!..
Дворами, по азимуту вывожу наши танки в тыл атакующим немцам и, притаившись за сараем, жду выгодного момента. Пускай бронепоезд пока поработает, а уж мы своё возьмём…
Между тем поездная бригада старается изо всех сил пушки молотят без перерыва, захлёбываются максимы, не давая сапёрам врага подорвать железнодорожное полотно, зенитчики бьют по истребителям так, словно вознамерились расплавить стволы своих скорострельных пушек.
— Скатывай бочки!
Мы режем верёвки и, рыча от натуги, скидываем тяжеленные ёмкости на землю — не хватало только в огне собственной соляры сгореть…
Мы успеваем вовремя — закованный в броню, словно древний рыцарь, паровоз как раз выбрасывает облако белого пара из пробитого котла. Попали, гады. Но больше не попадете! Клим Ворошилов буквально вдавливает в землю длинноствольное орудие, прислуга прыскает в стороны, но я бросаю из люка оборонительную феньку, шпигуя артиллеристов осколками. Рыча и окутываясь дымом из надсаживаемых дизелей, наши танки врезаются в боевые порядки немцев. БАХ! Клац! Онищенко уже не делает остановок и не угорает, поскольку в такой ситуации ни один снаряд, ни одна пуля мимо не пролетит.
У немцев настоящее столпотворение. Дави их, Коля! Дави! БАХ! Клац! БАХ! Клац! Вдруг понимаю, что ору во всю глотку броня крепка, и танки наши быстры!..
Бегут, сволочи! Бегут! Бей!..
Мы проскакиваем к бронепоезду, и в этот момент я холодею слева выползают сразу пять штурмгешютцев. Вот теперь всё… хана… С этими артдуэли нам не выиграть, да и не будет её, этой дуэли — нас просто расстреляют. Если не в упор, то уж с дистанции — точно…
И вдруг с неба мелькают дымные стрелы РСов, так хорошо запомнившиеся мне по Бородину, и четыре самоходки скрываются в огненном облаке. Гляжу вверх, не веря своим глазам — от нас удаляется невесть откуда взявшийся ИЛ-2! Ну это же надо! Вот уж вовремя, нечего сказать…
Торопливо доворачиваю башню и всаживаю бронебойный в корму последней самоходки, удирающёй изо всех своих лошадиных сил. Короткий огненный высверк, когда болванка проламывает броню — и тяжелый взрыв детонации следом. Рубку словно раздувает изнутри, вырванная ударной волной крыша боевого отделения отлетает аж на несколько десятков метров — фриц-то видать с полным боекомплектом был…
…Под крыльями у моего Ила — две тяжелые 250-кг бомбы, и точно такие же у Рейно. На машинах моих ведомых — по шесть соток, у остальных — по две 50-кг бомбы и всякая-разная осколочная мелочь.
К сожалению, наши молодые еще не научились толком использовать новый прицел. Поэтому их и снабдили кучей мелкокалиберных бомб, из которых, при достаточно кучном сбросе, хоть одна да попадет точно в цель.
Полк идет стандартной этажеркой, когда я оглядываюсь и вижу, как длинные тонкие силуэты пикируют на нас со стороны солнца. Почти сразу же вспыхивает один из ИЛов, второй… Да что ж это! Вражеские истребители методично рвут полк на части. В наушниках рык Леона Давидовича:
— Сомкнуться! Отразить атаку противника! В круг, соколы, в круг!
Ну, насчет круга, это наш командир, пожалуй, погорячился. Какой, к шутам, сейчас круг!
— Первая, я — Крыло-1! Разворотом от солнца уходим на предельно малой. Жмитесь к земле! Бомбы не сбрасывать! Под суд отдам!
Резко пикируя, мы пытаемся набрать скорость и оторваться от преследователей. Один из молодых вдруг клюет носом и пологим снижением валится на деревья внизу. Свалил таки, гад!
— Олег! Сашка! За мной с разворотом! Остальным курс прежний! Повторяю курс прежний!
Кинувшись в стороны, мы пытаемся охватить врагов. Молоток, Олег! Молнией рванул вверх, словно приглашая врагов атаковать его. Да не тут-то было — спустя миг он резко сбрасывает скорость, и враг проскакивает над ним. Вдогон тут же грозно взревывает пулеметно-пушечный комплекс штурмовика.
По-истребительному, с переворотом, я стараюсь поскорее набрать высоту, однако массивный ИЛ с боекомплектом — не «чайка», и вверх лезет вяло и неохотно. На мгновение в прицел попадает хищный акулий силуэт немца. Жму на гашетку, хотя и понимаю, что толку от этого будет немного. Неожиданно даже для самого себя, ошибаюсь — неуклюже дернувшись, истребитель шарахается в сторону и удирает. Ну, скатертью дорога! Гнаться за тобой, да еще и с бомбами, у меня не выйдет.
Как там мои? Олег проходит мимо, чуть покачивая крыльями. А где Шуруп? Неужели сбит? Нет, вон и он тянет к нам. Теперь надо нашу эскадрилью догонять.
Остальных наша тройка догоняет уже над самой целью, под крылом Можайск. Я вижу, как по дороге в сторону Москвы тянется лента войск. На миг появляется сомнение уж не свои ли это? Слишком уж спокойно, по-хозяйски идут. Видимо, Власов думает о том же, потому как сваливается в пике и на бреющем проходит над дорогой.
— Немцы! — слышится в наушниках его голос, и почти сразу вслед за этим на дороге встают первые столбы разрывов.
— Я — Крыло-1, атака! — отдав команду, я тоже кидаюсь вниз, к дороге.
С горизонтального полета, на высоте 200 метров, я сбрасываю свои четвертьтонные гостинцы. Поднявшись выше, оглядываюсь: как там молодые? А ничего, очень даже ничего, учатся понемногу! На дороге рвутся осколочные бомбы, гитлеровцы торопливо разбегаются в стороны. Вот так, а теперь мы вас еще и проштурмуем…
Звенья Лобова и Переладова прочесывают дорогу пушечно-пулеметным огнем. Но навстречу уже кое-где тянутся нитки трасс, опомнившиеся немцы добрались наконец до своих зениток. Ну, это надо прекратить…
Мой сеятель паники валится по пологой траектории вниз, туда, где находится один из оживших зенитных пулеметов. На короткое мгновение в прицеле неуклюжая тележка, из которой плюется вверх не то спаренный, не то строенный пулемет. Воют, захлебываясь от злости, ШКАСы, размеренно грохочут пушки. В самый последний миг успеваю заметить, как зенитка окутывается дымом попаданий. Есть! Теперь еще разок пройдем над дорогой…
…Двадцать четвертого полк перебазируется под Москву, на аэродром Внуково. Правда, полк — это сильно сказано 22–23 сентября мы снова потеряли больше половины машин и треть летчиков.
Особенно нам досталось от ответного визита немцев после штурмовки дороги на Можайск — два десятка пикировщиков так отделали наш аэродром, что ни один не укрытый в капонире самолет не уцелел. Да и укрытым досталось. Так что в одиннадцать утра в район нового базирования улетает всего 23 машины, а еще две поволокут по дороге. На аэродроме подскока мы заправимся, получим бомбы, и вылетим на поддержку наших войск, ведущих бои за Москву.
Москва… Это ж сколько километров от границы! Как вообще могло такое случиться, что немцы так далеко и так быстро вклинились на нашу территорию!..
Под крылом убегает назад земля, деревни с маленькими, точно игрушечными домиками, серебристые ниточки речушек, покрытые ярким бурым сукном болота… Неужели и сюда доберется война? Но ведь я точно знаю, что наша армия больше и сильнее. Что же это такое, а?
Ну, в Финскую оно понятно и морозы небывалые, и укрепления мощные, и тайга непролазная, да и армия, честно говоря, не была к подобному готова. Хотя я лично твердо убежден, что если бы товарищ Сталин не помиловал финнов, то в апреле-мае сорокового их бы добили.
Но тут? Это наша земля, нам знакомы здесь все дороги и поля, леса и реки, мы готовы к драке. Так что же фашисты делают здесь, под Москвой, отчего уже четвёртый месяц прут и прут, как заведенные?!
Единственное объяснение, какое приходит в голову должно быть, их заманивают вглубь нашей территории, чтобы потом схлопнуть гигантские Канны, какие и не снились древнему Ганнибалу. Наверное, это так…
— Право-выше, на семь часов, — раздается в наушниках спокойный голос Рейно, — самолеты противника.
Становимся в оборонительный круг, но стервятники не отстают снова и снова входя в вираж. У немца время виража — секунд 18, у нас — на три больше. Двадцать одна секунда — оборот, еще двадцать одна секунда — еще один. Что сейчас должен чувствовать мой механик, старшина Петрович, сидящий за моей бронеспинкой! Бедолага, ему даже ничего не видно.
Мимо меня проносятся трассы — сзади кто-то отгоняет от меня противника. А вот и у меня в прицеле появляется длинный темный силуэт. Я жму на гашетки, самолет вздрагивает от выстрелов…
Так, что-то немцы стали мелькать чаще. Мне сейчас самое главное, чтобы не закружилась голова, не то вывалюсь из круга — и хана. А перед глазами уже появляются предательские огненные пятна….
Чтобы не сорваться окончательно, заставляю себя вслух считать обороты. Петрович, не поняв в чем дело, громко репетует за мной. Твою мать! Кто-то из наших, не выдержав, все-таки вылетел из круга, и тут же на нем скрещиваются несколько огненных пунктиров. Твою же мать!!! Еще один вылетает!
