— Тьфу ты, я и забыла, мне показалось, вчера было воскресенье.
— Конечно, концерт, наша встреча, мне тоже казалось, что воскресенье.
— Все равно надо ехать, кого-то могут привезти.
— Но там же есть хирурги кроме тебя?
— Там одни мужики остались, водки напьются и с бодуна лезут оперировать. Руки дрожат, скальпель не могут держать, а мне жалко ребятишек. Глядишь, кому-то и жизнь спасу.
— Сейчас позавтракаем, и я вас с Зоей отвезу, — сказал Василий.
Нет, нет, пусть лучше Локтев на санитарной машине. Меньше разговоров в госпитале будет. Заодно и Жургина навестит.
Через два дня Бурцев поехал в госпиталь. Ася выбежала к нему в белом халате, такой он её ещё никогда не видел. Он загадочно взглянул на нее.
— Что-то не так, Вася? — она судорожно поправляла на себе халат.
— Нет, что ты, такую я тебя ещё больше люблю. Он тебе так к лицу.
— Перестань ты, — Ася застеснялась и надвинула ему почти на глаза панаму. Бурцев сдвинул панаму на макушку.
— Нет, правда, тебе идет быть доктором.
— Я уже вся измучилась, два дня тебя не было, целая вечность. Уже, было, хотела с Локтевым к тебе приехать. Всё выглядываю, думаю, появится ваша санитарная машина, а её нет. Пойдём ко мне, чаем тебя угощу. Ты кушать хочешь?
— Нет, я в полку поел.
— Надолго приехал?
— Часа на два.
— У, так мало, всего два часа.
— Асенька, работы много, — как бы извиняясь, сказал Бурцев. — Завтра я снова приеду, а ты ко мне в субботу с ночёвкой на два дня. Командир мне в общежитии отдельную комнату выделил, перетасовал, уплотнил. Так что у нас с тобой отдельная комната, правда, маленькая, но зато своя, отдельная.
— У нас, Васенька, и на севере была маленькая. Ты что забыл? Чай пойдём пить. Посмотришь, как я живу. У нас тоже с Зоей маленькая.
— Я хотел бы навестить Жургина. Как он там?
— Стабильно тяжёлый, жду седьмого дня.
— А почему именно седьмого?
— Кризис, как правило, на седьмой день.
Жургин лежал недвижимо. На его исхудавшем, бронзового цвета лице Бурцев не увидел признаков жизни.
— Олег, к тебе гости, — сказала Ася.
Его ресницы зашевелились, открыв огромные глаза. Бурцеву показалось. Что на исхудавшем лице, большую часть занимали только они. Увидев Бурцева, Жургин хотел улыбнуться, но его лицо искривилось в какой-то гримасе. Василий взял лежавшую поверх одеяла руку Жургина и слегка придавил, ответа не последовало. Вялая, почти недвижимая рука, отпущенная Бурцевым, легла на одеяло. Ася взяла руку и нащупала пульс.
— Скоро пойдёшь на поправку, — улыбаясь Жургину, сказала она.
В палату вбежала Зоя.
— Здравствуйте, Василий Петрович. Пришли Олежку навестить?
— Здравствуй, Зоя, вот фрукты Олегу принес, — Бурцев подал Зое свёрток.
— Какие фрукты, Василий Петрович? Мы ещё не кушаем, мы только растворчики.
Зоя поправила завернувшийся шланг капельницы, затем сунула руку под одеяло и что-то пощупала у Жургина.
— Писать хочешь? — Жургин моргнул большими ресницами.
— Всё, всё, Василий Петрович, свидание закончено, уходите, нам помочиться надо.
Бурцев и Ася вышли. В коридоре попадались им навстречу искалеченные молодые парни.
— Зоя командует как хозяйка, — пошутил Бурцев.
— Правильно она делает, любое посещение для него лишняя нагрузка. Ты думаешь, утка её обязанность? Она просто к нему никого не подпускает. Спит по три часа в сутки, проснётся чуть заря и к нему бежит. Влюбилась по уши. Не дай Бог, что с Жургиным случится, не знаю, что с ней будет. Ты, Вася, иди, я сейчас халат сниму.
Бурцев вышел на улицу. Госпитальный воздух из лекарств, вперемешку с хлоркой, долго ещё стоял во рту. Через пять минут вышла Ася. Она спускалась с крыльца в розовом сарафане, из-под сарафана выглядывали красные плечи. Кожа на них местами начала шелушиться.
— Что это, Ася? — смеясь, он показал на плечи.
— Это загар имени Кобзона, четыре часа пел, а солнце так пекло! Не только я одна, все наши, кто там был, так загорели.
Вошли в комнату, Ася включила в розетку чайник.
— Вот так мы и живём, — закончив свою работу, сказала она. — Вот это Зойкина кровать, а это моя.
Бурцев присел на край стула, Ася стала возиться с заваркой.
— А как же Вадим?
— Ты о чём, Вася?
— О любви Зои к Жургину. А Вадима куда денет?
— А что Вадим! У него семья, и потом, это получилось уже после того. Мы когда ехали от вас, Локтев рассказал про Олега. Они с ним с одного посёлка даже с одной улицы. Когда Олегу было десять лет, у него погиб отец. Баллон взорвался, он сварщиком был. Буквально через год и мать умерла. И он с двенадцати лет воспитывался в детдоме. Как узнала Зоя, что он сирота, в лице переменилась. Жалостливая она.
— Это же не любовь, Ася, это же жалость.
— Э, Вася, не говори, у женщины трудно понять, где жалость, а где любовь. Жалость и любовь в обнимку ходят.
Сидели, пили чай, молча смотрели друг на друга.
— Васенька, милый, ты прости меня за то, что было тогда, молодая глупая была. Хотела, чтобы у тебя всё было хорошо — я за тебя не только тело, но и душу дьяволу могу продать.
— Асенька, я все это давно осознал. Я когда уезжал в академию, Щеглов уже стал командиром полка. Приехал я в полк за партийной характеристикой. Зашел к нему подписывать документы, и он мне рассказал. Что это всё он придумал, чтобы полку двойку не поставили. Не знаю, может совесть грызла. Я ему хотел тогда по роже заехать. Сдержал себя, как же так, говорю, из-за какой-то паршивой оценки вы продали близкого вам человека. Как же дальше жить-то будете. Хотя с вас как с гуся вода. Из-за этого кресла, в которое вы сели, не только любовницу, но и жену и дочь под любого подложите. А он мне в ответ: ты, чем лучше меня, только благодаря этому случаю повышение получил, в академию едешь. Получил бы полк двойку, сидел бы ты на этой роте, пока плешина не появилась. Тогда гордость мне не позволила возвратиться к тебе и попросить прощения за то, что обидел тебя. Ты спасла меня, уберегла от убийства человека. А сейчас прошу, и ты меня за всё прости, и давай начнём всё сначала, про всё забудем. С чистого листа.
— Василёк, мой ненаглядный, я согласна, — Ася замолчала. Так они некоторое время сидели молча.
— Знаешь что? — сказала она. — Я хотела бы в церкви повенчаться.
— Ты же знаешь, что нам нельзя в церковь.
— Надо, Вася, я хочу, чтобы Бог нас простил.
— Что ж, надо, так надо. Поедем в отпуск, найдем в глухомани церквушку, попросим священника и обвенчаемся.
— Мне отпуска сейчас не положено.
— По семейным обстоятельствам, дней на десять дадут. Знаешь, когда поедем? Через месяц. Сейчас у нас запарка. Готовимся к большой операции. В Панджшер пойдём. Масуда оттуда выкуривать будем. Приеду с рейда и сразу в отпуск.
— Васенька! — вскрикнула она, ее губы задрожали. — Я боюсь, миленький мой, я только откусила кусочек счастья, я боюсь тебя потерять. Я не переживу, — снова закричала она и заплакала.
— Успокойся, Ася, всё будет хорошо. Я нахожусь на КП полка и в атаку не хожу.
Потом она провожала его до машины и долго, долго не отпускала, держа его за руку, боясь выпустить это пролетающее мимо неё счастье, которое она чуть успела схватить своей маленькой ручкой за перо. Но поход на Панджшер по каким-то причинам командование сороковой армии отодвинуло. И у них был ещё в запасе целый месяц.
После посещения госпиталя Бурцев сидел в кабинете и не мог прийти в себя, перед глазами стояло лицо Жургина, вся в слезах Ася, и полный госпиталь молодых искалеченных ребят. Тихонько открылась дверь, и зашёл Никольцев. Бурцев сидел неподвижно.
— Что задумался, Василий Петрович?
— Тяжело, Вадим Степанович, от всего увиденного, ох как тяжело. Полный госпиталь искалеченных ребят.
— Да. Риторический вопрос. Что мы тут забыли.
— Ноха сказал, Шамбалу ищем.
— Что, ищем? — Никольцев удивлённо посмотрел на Василия.
— Шамбалу, чтобы добыть для наших властителей секрет бессмертия.
Никольцев захохотал. Немного подумав, сказал, продолжая смеяться:
— Между прочим, его гипотеза имеет право на существование. Представь себе, некие люди, желающие торговать оружием и, следовательно, жаждущие войны, задумали её организовать. Маленькую войну, предположим, в Афганистане. Вот и решили «развести» старика, разыграть сценку. Где-нибудь на охоте, в Завидово сидят, шашлычки едят, винцо французское потягивают. И затеяли разговор, что, дескать, есть Шамбала, где ведают секретами бессмертия. И что зря её искали в Гималаях. В Гиндукуше она, в Афганистане, и что с космоса что-то там заметили. А старец сидит, уши развесил и слушает, мозги уже атрофировались, не способны логически мыслить, а сзади та, с косой, в яму зовёт. В подчинении такая мощь, и как тут не используешь последний шанс. Пошлёт войска искать эликсир молодости, обязательно пошлёт. Он же рассуждает как Людовик X1V: «Государство — это я!». Тем более, не своих же детей посылает. В подтверждение, я расскажу одну историю.
