Три часа спустя четверть их гибнет.
Московские окна дребезжат от рева танковых моторов. Тепло от множества выхлопных газов ощущается за несколько километров. С беспощадной скоростью танки несутся вперед. Дороги скользки от раздавленных тел. Окровавленные клочья одежды свисают с боков каждой машины.
В секторе Второй танковой дивизии за двадцать минут подбиты двадцать три Т-34. Однако немецкая танковая дивизия расплачивается за это девяноста процентами личного состава и всеми танками до единого.
В другом секторе Т-34 прорывают немецкие позиции, почти не встречая сопротивления, и едут в район дивизии связи. Дивизионный штаб попросту разрушен и вмят в землю.
Повсюду слышится испуганный крик: «Танки, танки!»
Священники, повара, интенданты, врачи, писаря, для которых до сих пор линия фронта была лишь далеким грохотом орудий на востоке, теперь носятся в смятении, которое граничит с безумием. Они стремительно собирают свои вещи, заправляют бензином машины и как сумасшедшие мчатся на запад.
«Танки!» Этот крик парализует тыловой эшелон. Там вряд ли кто видел Т-34, и не ожидал увидеть — по крайней мере, в действии.
Еще быстрее, чем Т-34 суют свои стальные носы в немецкие дела, несется слух о них, распространяя страх и ужас.
Высшие офицеры теряют голову. Это люди, много говорившие о войне, в которой никогда по-настоящему не принимали участия. Многие теряют силы, и к машинам их несут верные денщики. Их у каждого не меньше двух.
Они приказывают своим подчиненным занять свои места, обращаются с трогательными речами к этим доблестным солдатам перед тем, как уехать, как они говорят, за подкреплением. Высший офицер должен сам ехать к другому высшему офицеру, дабы убедить того, что подкрепление действительно необходимо. Лейтенант не сможет убедить оберста. Для этого нужен оберст.
Другие театрально суют в рот стволы «вальтеров» и нажимают на спуск. Но это лишь когда моторы Т-34 слышны на околице деревни и возможности отступить нет. На письменном столе непременно остается прощальное письмо: «Мой фюрер, я исполнил свой долг! Хайль Гитлер!»
Эти письма редко доходят до фюрера. Обычно русские солдаты используют их в качестве туалетной бумаги.
«Разверзлась преисподняя. Линия фронта исчезает!» — рапортуют офицеры.
«Пятидесятый армейский корпус уничтожен», — по секрету шепчет оберст генерал-майору, и тот немедленно начинает готовиться к быстрой поездке на запад.
Уцелевшие люди из артиллерийского полка утверждают, что между ними и Кремлем не осталось ни единого немецкого солдата.
Паника распространяется со скоростью степного пожара. Вскоре нигде в пределах ста километров от линии фронта не остается немецких войск.
Каждый, кто способен хоть как-то двигаться, устремляется на запад. Раненым приходится самим заботиться о себе. Слепые солдаты несут раненых на спинах, пользуются глазами безногих. Сошедшие с ума стоят на обочине дороги, выкрикивают «хайль!», вскидывая руку, но ни одна генеральская машина не останавливается.
Никто не думает о солдатах на передовой, стоящих далеко на востоке у ворот Москвы. Все линии связи уничтожены. Солдаты подбирают то русское оружие и боеприпасы, что осталось на поле боя. Вскоре немецкого оружия не видно ни у кого. Передовые подразделения сражаются в котлах, окруженные множеством войск противника.
— Невозможно ни с кем связаться! — яростно выкрикивает обер-лейтенант Мозер, злобно швыряя телефонную трубку.
— Так точно, герр обер-лейтенант, — отвечает связист-фельдфебель. — Линия цела, но отвечать некому.
Порта бросает кости, выпадает шесть шестерок.
Потрясенный Малыш вскрикивает. Он проиграл пятьдесят золотых зубов и говорит, что больше у него не осталось. Порта знает, что под рубашкой у него припрятаны еще два мешочка. Вскоре Малыш «случайно» обнаруживает еще две коронки.
Связист-фельдфебель снова пытается дозвониться до штаба батальона.
— Они драпанули со всех ног! — говорит Порта, не оглядываясь. — Доброй ночи, Амалия. Деньги лежат на подоконнике, твоя непорочность висит на гвозде!
— Ты порочишь честь немецкого офицерства, — яростно вопит Хайде. — Немецкий командир батальона не бежит от советских недочеловеков. Он уничтожает их! Герр обер-лейтенант, я хочу доложить о поведении обер-ефрейтора Порты!
— Помолчи хоть немного, унтер-офицер Хайде. Ты нервируешь меня больше, чем русская пехота. Иди, проверь посты.
— Слушаюсь, герр обер-лейтенант! Унтер-офицер Хайде идет проверять посты!
— Может, подставишь там башку под русскую пулю? — язвительно усмехается Порта.
— Ты что, хочешь смерти немецкого унтер-офицера? — спрашивает от двери Хайде, затягивая ремень до положенной тугости.
— Нет! — усмехается Порта. — Я спасаю нас от чумы!
— Не понял, — тупо бормочет Хайде и скрывается за дверью.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Малыш, почесывая широкий зад. — Юлиус подхватил что-то?
— Да, коричневую чуму! — отвечает Порта с широкой улыбкой.
— А, вот что! — говорит с умным видом Малыш, хотя ничего не понял. — Это опасно? — спрашивает он после продолжительного молчания.
— Будет вам! — резко говорит обер-лейтенант Мозер. — Я не позволю постоянно донимать унтер-офицера Хайде. Он один из верных, и тут ничего не поделаешь.
— Господи! Он что, миссионер? — удивленно выкрикивает Малыш. — Даже не знал. Думал, он просто свихнувшийся наци.
— Вот-вот, — снисходительно улыбается Порта. — Не пытайся думать. Голова заболит с обеих сторон!
— Но, должно быть, Юлиусу ужасно быть свихнувшимся сразу на двух вещах. На Адольфе и на Христе, — сочувственно говорит Малыш. — На его месте я бы пошел к психиатру и попросил бы таблеток от этого.
Между двумя яростными шквалами огня к нам вваливается запыхавшийся связной.
— Герр обер-лейтенант, командир батальона погиб со всем штабом. В батальоне осталось всего сто шестьдесят человек. Приказ из штаба полка: роте отступить к новой линии обороны. Дальнейшие приказы будут получены по прибытии в Нифгород!
Щелкнув каблуками, связной заканчивает доклад и отправляется в третий батальон. Бежит от воронки к воронке, буквально петляя между снарядами.
Больше мы его не видим. Жизнь связного на фронте коротка.
— Отходим! — приказывает обер-лейтенант Мозер. — Байер, все снаряжение взорвать! Ничего не оставим Ивану в подарок!
Порта прикрепляет к двери громадный заряд взрывчатки. Помоги Бог тому, кто ее откроет!
Малыш всовывает динамитную шашку в полое полено и кладет его на груду дров.
— Жаль будет, если Иван замерзнет! — говорит он и сгибается от смеха.
На стол кладут кусок тухлого мяса и соединяют короткой проволокой с зарядом динамита. Если мясо приподнять, весь блиндаж взлетит на воздух.
— Выбрасывая его, русские пожалеют, что не захотели терпеть вонь, — смеется Порта.
Мы подкладываем под труп связку фанат. Если его сдвинуть, фанаты взорвутся.
На дерево вешаем большой портрет Гитлера. Ни один советский солдат не удержится от искушения сорвать его. Когда это произойдет, в траншее в двухстах метрах отсюда взорвется штабель снарядов. Барселона приколачивает к двери распятие и соединяет его с пятьюдесятью маленькими зарядами.
— Сразу видно, что ты не любишь комиссаров, — усмехается Порта. — Ни один русский пехотинец не прикоснется к распятию. Отвесит поклон и перекрестится, а вот безбожник-комиссар из НКВД сразу бросится к нему. Сорвет его — бумм! — и нет комиссара! В далеких сибирских деревнях станет известно, как Христос заботится о неверующих. Думаю, святой Петр наградит тебя за это медалью, когда попадешь в рай!
— Жаль, что нельзя влезть на дерево и посмотреть, что здесь будет, когда придут русские, — говорит Штеге.
— Иди, посмотри, что сделал я, — говорит Порта и ведет его к туалету. — Сядь на одну из этих досок, чтобы с удобством облегчиться, и тебе отполирует задницу, как никогда. Не успеешь приступить к делу, двадцать пять 105-миллиметровых снарядов навсегда избавят тебя от волос на этом месте. Я прикрепил к доске боуденовский трос[110]. И есть еще одна тонкость. Ребята, ждущие очереди в сортир, при взрыве спрыгнут в траншею, и тут раздастся новый взрыв, потому что остальные наши снаряды я положил там под доски. Такой поход в сортир они не скоро забудут.
— Думаю, нам лучше бы не попадаться в руки тем, кому ты это устраиваешь! — сухо говорит Барселона.
— Не попадемся, — уверенно говорит Порта. — Ивану за нами не угнаться!
— Пошевеливайтесь! — кричит Старик. — Иван приближается! Порта, брось этот мешок с продуктами! Возьми вместо них гранаты!
— Я не могу есть гранаты, когда голоден, — отвечает Порта, — а голоден я всегда!
— Обороняться продуктами невозможно! — гневно выкрикивает Старик.
