С боевого задания вернулось лишь несколько лыжников. Их встретил на том же месте, где провожал, капитан Кузнецов. Узнав о гибели Масловского, он глухо простонал и побрел в землянку, растерянный, убитый горем. Дивизия вот-вот двинется в наступление, и Кузнецову было горько до боли в сердце, что с ним не будет рядом Гаврика — боевого друга, с которым пройдено столько трудных дорог, не будет его отважных спутников.
Кузнецов сел у остывшей печки, низко опустил голову и вдруг вспомнил о наказе Масловского; достал из кармана маленький сверточек, который тот оставил ему перед уходом на задание. В синюю тетрадочную обложку были завернуты боевые ордена, гвардейский знак и вырванные из блокнота листки. На самом верхнем короткая записка командиру дивизии — просьба определить его сына Юрия в суворовское училище, по возможности поближе к Ленинграду.
Прочитав записку, Кузнецов удивленно заморгал глазами. Выходит, Масловский знал, что погибнет. Неужели знал? Так вот почему он так горячо обнял его на прощание.
На втором листке начиналось письмо гвардии капитана своему маленькому сынишке Юрику:
«Ну вот, мой милый сын, мы больше не увидимся. Час назад я получил задание, выполняя которое, живым не вернусь. Этого ты, мой малыш, не пугайся и не унывай. Гордись такой гордостью, с какой идет твой папа на смерть: не каждому доверено умирать за Родину. Приму все меры, чтобы это письмо переслали тебе, а ты с ним будь осторожнее, не пугай свою бабусю».
Да, сомнений быть не могло: Гаврик знал, что идет на смерть. И какую же надо было иметь выдержку, какое мужество и самообладание, чтобы не подать вида, держаться как ни в чем не бывало и даже шутить! Шутить перед самой смертью!
На следующем листке Масловский написал:
«Славному городу Ленина — колыбели революции грозит опасность. От выполнения моего задания зависит его дальнейшее благополучие. Ради этого великого благополучия буду выполнять задание до последнего вздоха, до последней капли крови. Отказаться от такого задания я не собирался, наоборот, горю желанием, как бы скорее приступить к выполнению…
…Какие силы помогают мне совершить мужественный поступок? Воинская дисциплина и партийный долг. Правильно говорят: от дисциплины до геройства — один шаг. Это, сын, запомни раз и навсегда».
На обороте блокнотного листка была короткая приписка:
«А пока есть время, надо отвинтить от кителя ордена, поцеловать их по своей гвардейской привычке. Рассказываю тебе обо всем подробно, хочу, чтобы ты знал, кто был твой отец, как и за что отдал жизнь.
Вырастешь большим — осмыслишь, будешь дорожить Родиной. Хорошо, очень хорошо дорожить Родиной».
Конец письма невозможно было читать: дрожали руки, рябило в глазах.
«У меня есть сын. Жизнь моя — продолжается, вот почему мне легко умереть. Я знаю, что там, в глубоком тылу, живет и растет наследник моего духа, сердца, чувства. Я умираю и вижу свое продолжение. Сын, ты в каждом письме просил и ждал моего возвращения домой с фронта. Без обмана: его больше не жди и не огорчайся, ты не один. При жизни нам, сынка, мало пришлось жить вместе, но я на расстоянии любил тебя и жил только тобой. Вот и сейчас думается, хоть я буду мертвый, но сердце продолжает жить с тобой, даже смерть не вытеснит тебя из моего скупого сердца». <…>.
Замполит, задыхаясь от горя, схватил лежавшие перед ним странички, выбежал из душной землянки на свежий воздух. Острая скорбь сжимала сердце, подступала к горлу. Погиб лучший боевой друг. Отдал жизнь за то, чтобы всегда жил и светился тысячами огней великий город на Неве — город Ленина!
Наступал рассвет. Гвардейская дивизия уже готова была к наступлению. Вышли на рубеж атаки сосредоточенные в перелеске танки, ощетинились грозными стволами артиллерийские батареи.
Готовился к боям Ленинградский фронт.
Поднимались на врага войска Волховского фронта.
Взойдя на пригорок, Кузнецов вдруг увидел приметную машину редакции дивизионной газеты и, утопая в снежных завалах, побежал ей навстречу. Надо было скорее рассказать поднятой в бой дивизии о подвиге гвардии капитана Масловского и его боевых товарищей. Пусть об этом знает вся дивизия, все защитники Ленинграда! Пусть знает вся страна, весь мир, как умирают коммунисты!
II
Все дальше и дальше уходят в историю огненные годы войны. Обвалились и заросли травой окопы на полях сражений, поржавели в земле патронные гильзы, осколки мин и снарядов. В наши дни, пожалуй, уже не встретишь в полку и даже в дивизии офицера с приметным знаком участника Великой Отечественной. Под гвардейскими, пропахшими порохом знаменами шагает новое поколение. Но боевой дух стойко витает над рядами безусых наследников фронтовой славы. И глядя на этих загорелых проворных парней, можно подумать: не они ли сражались у стен Ленинграда? Не они ли сокрушали железобетонные бастионы Хайлара?
Однажды мне довелось побывать на больших тактических учениях, максимально приближенных к боевым действиям. Учения проходили на болотистой, сильно пересеченной местности, во время осенней распутицы. Несколько дней подряд шли непрерывные дожди, и земля превратилась в кисель. В жидком месиве буксовали машины, вязли колеса орудий, надсадно выли тягачи, застревая в непролазной грязи.
Артиллеристы с большим трудом выбрались из заболоченной поймы, но на пути встретился размытый овраг, и солдаты вынуждены были гатить трясину, на себе вытягивать орудия. Особенно досталось водителям тягачей. Работать пришлось в полной темноте. Рвались буксирные тросы, машины елозили по скользкому дну оврага, рычаги управления отказывали.
Когда артиллеристы выбрались наконец из липкой грязи и принялись, изнемогая от усталости, оборудовать огневые позиции, пришел приказ сниматься с левого фланга и перебазироваться на правый, поскольку разведка донесла: «противник» намеревается начать там танковую атаку. Над полком нависла серьезная опасность. Надо было срочно под прикрытием темноты перебросить все имеющиеся противотанковые средства на новое место.
Командир полка — высокий худощавый подполковник не давал покоя связистам: требовал соединить его то с артиллерийским дивизионом, то с соседом справа, то с саперами, которые должны были в кратчайший срок заминировать подходы к реке. Подполковник понимал, что значит перебраться с левого фланга на правый. Разлившаяся река затопила пойму, размыла овраги. По вязким трясинам трудно было пробраться даже пешком, а тут требовалось перебросить противотанковую артиллерию, да еще в кратчайший срок! Но иного выхода не было. Неумолимое время отсчитывало минуты. Надо было упредить «противника». Если артиллерия не прибудет вовремя на правый фланг, полк потерпит неминуемое поражение. А этого допустить нельзя!
Лицо у подполковника то мрачнело, то загоралось гневом, и вдруг на нем засветилась счастливая мальчишеская улыбка. Не трудно было догадаться: артиллеристы выполнили поставленную задачу — вовремя прибыли в назначенный пункт!
— Молодцы, артиллеристы! — крикнул в телефонную трубку довольный подполковник. — Особую благодарность передайте капитану Масловскому. Оправдал доверие!
«Капитан Масловский? Знакомая фамилия», — подумал я, вопрошающе глянув на командира полка. Сидевший напротив политработник Цепелев, поняв, видимо, мои мысли, согласно кивнул:
— Да, да, это — сын того самого капитана Масловского. Капитан заменил капитана.
Несмотря на поздний час, мы с подполковником Цепелевым отправились на правый фланг обороны полка: хотелось поскорее увидеть сына героя ленинградской обороны, предсмертное письмо которого обошло в войну все фронтовые и армейские газеты. Пробрались в темноте по травянистым колдобинам. Вышли к ближайшему перелеску, потом преодолели залитый водой овраг и наконец добрались до правого фланга, где артиллеристы уже занимали новые огневые позиции, ожидая встречи с «противником».
Стояла темная ночь, по небу ползли мохнатые тяжелые тучи. С юга дул беспокойный ветер. Время от времени обрушивался злой дождь, размывая и без того раскисшую землю. В темноте гудели машины, копошились солдаты, хлюпала под ногами вода. Капитан Масловский хлопотал у гудевших в темноте тягачей, загоняя их в низину, чтобы скрыть от наблюдателей «противника». Его ладная, подвижная фигура появлялась то у одного, то у другого тягача. Офицер, видать, был легок на ногу и не терпел медлительности. Распоряжения солдатам отдавал негромко, но четко, без лишних слов и суеты.
