только глазами. Заходим в соседский дом, где в небольшой комнатёнке на узкой тахте лежит худой старик. В шапке, куртке и под одеялом. Пока нет отопления, тут все так спят — в верхней одежде. Соседка попросила навестить дедушку. Алексей Иванович Стариков его зовут. Он оправдывает свою фамилию — ему 90 лет.
— Журналисты? Из Москвы даже? — удивляется дед, пытаясь подняться. — Молодцы!
Сели с ним на край тахты, сидим.
— Так, что мне делать? — спрашивает, щурясь мутными глазами.
— Ничего, — отвечаю. — Просто посидим, поговорим.
— Как Москва? Живёт? — обращается ко мне Алексей Иванович, уставившись куда-то в сторону.
— А что с ней будет? — улыбаюсь. — Конечно, живёт. Вам девяносто лет?
— Наверное, девяносто… — задумчиво отвечает старик, и его пальцы мягко скользят по моей кисти, держащей микрофон.
— Почему наверное? — спрашиваю я, не обращая внимания на этот необычный тактильный жест.
— Уже не помню… — говорит дедушка, не глядя мне в глаза, а его пальцы побежали уже по моему предплечью.
— Вы пережили Великую Отечественную войну, — продолжаю я. — А теперь вот эту приходится переживать.
— Да, пережил Отечественную, — подтверждает Стариков, лёгкими касаниями ощупывая рукав моей куртки. — Помню немцев. Они проходили здесь через деревню.
Алексей Иванович пережил и немецкую оккупацию Донбасса, и украинскую. Он, как вы, наверное, догадались, полностью слепой. Но это не мешает ему понимать, как меняется привычный ему мир. Сделав оборот по исторической спирали, всё снова вернулось к войне. И вот снова немецкое оружие бьет по родной Луганщине. А украинский боец славит Бандеру и идет бок о бок с откровенно нацистскими батальонами. И может, его счастье, что он, свидетель победы в Великой Отечественной, не видит войну нынешнюю — во всей её неприглядности. Хотя ведь и остро её ощущает. Чувствует этот холод войны. Во всех его смыслах.
Поднимая клубы пыли, пулей входим в тело кременского леса. Это заповедная особо охраняемая экологическая зона и во время войны продолжает оставаться под охраной, но теперь уже людей с тяжелым вооружением. Среди них — 374-й отдельный стрелковый батальон. Едем на позиции с их командиром «Аскольдом». Под биркой с позывным — шеврон с красным советским флагом на груди. Икона с Георгием Победоносцем — на торпеде его «газели». Еще полвека назад это считалось бы сочетанием несочетаемого, но на этой войне религиозные и советские символы идут рука об руку повсеместно. Комбат очень похож на Портоса из советского фильма о «трёх мушкетерах». Но он назвался «Аскольдом», в честь одного из варяжских братьев, пришедших править Киевом и заложивших основы древнерусского государства. Говорит, он не прочь повторить их судьбу и так же войти в Киев. Тем более опыт управления, пусть и хозяйством маленького прифронтового города Кременная, у него уже есть.
Заходим в сосновую чащу. Кременской заповедник — это почти сплошной хвойный лес. Меня знакомят с бойцом, на шевроне которого изображена белая змея с надписью «Белые питоны. Лень, смекалка, пох@изм».
— «Чугун» — лесной житель, — представляет его с улыбкой командир роты «Круглый».
— Дима, РЕН-ТВ, — отвечаю я.
— Работаем по немцам, — рассказывает Чугун. На СВО вообще очень часто называют противника «немцем». Оно как отсылка к борьбе наших предков с фашистами. Да, и сегодня актуально, учитывая симпатию киевского режима к нацистской идеологии.
— Сейчас будем бить по укрепрайону ВСУ, который в километре от нас… А можно привет передать?
— Конечно, — отвечаю ему, и тут суровый воин превращается в милого парня с немного смущенной улыбкой:
— Хочу передать своей жене Катеньке привет огромный. Люблю тебя, всё будет хорошо. Вернёмся с победой. Очень сильно тебя люблю и нашу маленькую дочечку, родителей. Мама, папа, привет! Всем друзьям привет!
АГС [9] уже притаился за ворохом хвойных лап. Небольшой, чем-то напоминающий симбиоз жука-долгоносика и ручной железнодорожной стрелки. Сбоку приросшая будто гриб-чага коробка с выстрелами — магазин гранатомета. АГС-17 — старичок, который прошёл и афганскую войну, и в Таджикистане участвовал, на Кавказе, в Закавказье, Сирии и Карабахе. Вот теперь на Украине. Нестареющий ветеран.
— Чем хороша эта машина? — спрашиваю у Мороза, молодого гранатометчика с усиками.
— Хороша она тем, что выкидывает не одну гранату, а можно сразу по тридцать, это первое, — с придыханием рассказывает боец о своем орудии. — Второе: она мобильная, лёгкая. Отстрелялся, схватил, убежал. Но бьёт достойно.
Лёгкая — это 30 килограммов вместе со станиной! Как штангу с собой таскать. Хорошо, что втроём работают, по частям и переносят.
Мороз с математической точностью выставляет шкалу прицела. Рядом с ним соратник с таким же АГС. Дуэт гранатометчиков готов выступить, их номер будет ярок, но скоротечен. Круглый предупреждает нас: «Минуту и сваливаем отсюда. Накроет».
— Первое орудие: расход 29. Второе орудие: расход 5, — приказывает командир. — Огонь!
И парни одновременно выдают две громкие очереди. Я держу в руках тот боеприпас, которым они сейчас расстреливают позиции ВСУ. Это ВОГ-17, выстрел осколочный гранатометный. Напоминает охотничий патрон, только крупный, 13 сантиметров. Радиус сплошного поражения такого «вога» 7 метров, в боекомплекте их — 27 в одной «улитке» (она же коробка). Таких «улиток» на один АГС три. И получается, что гранатомет своей взрывной мощью может покрыть площадь в половину футбольного поля.
Едва успеваем снять несколько кадров, как уже нужно бежать в укрытие.
— Уходим, — кричит Круглый. — Сейчас в ответ прилетит, офигеем.
Бегу к машине, а сам размышляю. С одной стороны, такие съемки хороши тем, что всё очень оперативно, без долгих прелюдий и потери времени. С другой — всё-таки слишком мимолётны. Нужно очень постараться, чтобы сделать из этого полноценный репортаж. Надо много камер. Пока оператор Кирилл снимал с одного ракурса, я дублировал съемку выстрелов на свой телефон с другого, еще и успевая писать стендапы. Поэтому в репортаже процесс работы АГС кажется более продолжительным. На самом деле их залпы происходят в течение каких-то десятков секунд.
Прыгаем в легковушку и срываемся с места. Обзору немного мешает паутина трещин на лобовом стекле, заклеенная скотчем.
— В стоячую прилетело, слава богу, — вспоминает Иваныч, мужчина где-то за пятьдесят. — На двери вон тоже дырка от осколка.
На краю лесной дороги раскорячился синий «жигулёнок» с расквашенной фарой. Окна затянуты прозрачной пленкой — тоже машинка боевая. Рядом три наших бойца. Один из которых нырнул под капот. Останавливаемся узнать, не нужна ли помощь.
— Да, доедем, нормально, — вежливо отказывается от помощи воин. — Оторвалась тяга, немножко починить надо, затянуть.
На бронежилете бойца белой краской написано: «Бешеный».
— Оригинальный у тебя позывной, — улыбаюсь я.
Собеседник опускает глаза, смотрит на надпись, потом поднимает взор и без
