Ознакомительная версия.
– Представляешь, я несколько раз примерял водителя-мотоциклиста ещё днём, чтобы высоту правильно выставить. Подойду к ним, будто моциклетом интересуюсь, а сам к себе примеряю его шею с дурной головой. Важно ему, басурману, глоткой наскочить на кабель. Получилось! – сиял улыбкой мужчина. – Они ж почём зря носятся по дороге. А тут и я за деревцом удачу жду, польку-бабочку выбиваю!
– Ладно, глотку перехлестнуло водителю, а который в люльке? – допытывался Пётр Пантелеевич. – С ним ты как совладал?
– Слушай, сынок, – терял терпение Прибытков. – Ты следователь или прокурор? Может, хочешь свечку за упокой душ поставить?
Иль очную ставку провести желаешь? Так и скажи, и не дури мне больше голову, – обиделся Кирюша. – Я, можно сказать, на мокрое дело пошёл для него, а он… Э-эх, нашёл о чём спрашивать. Раков кормят фрицы в Деснянке. А тарахтелка с ружьями за околицей в кустах стоит. Иди, доложи Вернеру, прости, Господи. Пускай обратно забирает, нам она уже не нужна: поигрались, покатались и будя!
– Ну – ну, Данилыч! – Сидоркин благодарно похлопал товарища по спине. – Это… не обижайся. Спасибо тебе, Кирилла Данилович.
Потом ещё не один раз Прибытков указывал, где и что из оружия спрятано. Правда, перед этим снова пропадали патрули: и пешие, и моторизованные. За компанию пропали и два полицая, что пошли служить немцам верой и правдой по идейным соображениям, и свою преданность уже показали при расстреле пленных красноармейцев. Мало того, что сами обнаружили раненых солдатиков, так ещё лично расстреляли бедолаг. Ну – у, этих-то убрал Прибытков с молчаливого согласия самого старосты Сидоркина. Заманили под ложным предлогом за деревню да и…
Потихоньку снабжали партизан оружием, боеприпасами, медикаментами. Рыбак Мишка Янков приплывал в лодке по реке ночью, забирал в условленном месте и так же незаметно исчезал. Мотоциклы не стали уничтожать. Два штуки Вовка Кольцов перегнал в Вишенки. Говорит, сейчас пригодятся, а после войны и подавно.
Насколько знает Сидоркин, партизаны трижды нападали на немецкие колонны с солдатами, что шли к Москве. Устроят засаду, обстреляют из пулемётов, забросают гранатами да и смоются на мотоциклах. Пойди, догони.
Майор Вернер не мог позволить, чтобы на такой оживлённой автотрассе Москва-Брест правили бал партизаны. Сидоркину известно, что и вышестоящее немецкое командование обеспокоено постоянными нападениями партизан на воинские колонны на участке ответственности майора СС Вернера Карла Каспаровича. Оно и понятно: трасса имеет важное стратегическое значение, по которой и днём и ничью идут и идут немецкая техника и войска на Москву. С начала осени немцы предприняли ряд наступлений на партизанские деревни, но пока безуспешно. Потом все ждали прихода морозов, когда можно будет атаковать партизан с применением техники. Сам комендант развил бурную деятельность в этом направлении. Вот и появилось желание усмирить майора. Тем более, немцу вскружила голову молодая матушка Агафья, а её муж Пётр Кондратов был если не другом старосты деревни Слобода, то единомышленником был точно. Чем не повод поквитаться с майором?
Пётр Пантелеевич сам лично долго выслеживал коменданта, определяя, когда он возвращается от Агаши. Вроде всё правильно рассчитал, но сорвалось в последний момент. Кто же знал, что Вернер пойдёт пешком от церквы до комендатуры?
Для надёжности Сидоркин связал две немецкие гранаты М-24 с длинными рукоятками, ждал коменданта на въезде в Слободу.
Вовремя выдернул запальный шнур, даже выдержал секунды две, как и учили, и точно бросил в машину. Пробив боковое стекло, гранаты упали в кабине. Пригнувшись, скрылся в бывшем колхозном саду за церковью.
– Твою мать! – только и мог сказать, увидев в зареве сгоравшей машины силуэт целого и невредимого коменданта. – Твою гробину мать, прости, Господи.
А когда на глазах у Сидоркина майор Вернер лично расстрелял молодого Николая Назарова и его мать Нину Трофимовну, староста не находил себе места. Хотелось выскочить из укрытия, стрелять, стрелять в немцев, что столпились на краю деревни. Крики заживо сгоравших в собственном доме детишек Назаровых и по сей день преследуют Петра. Такое не забывается и он никогда не простит это фашистам.
И чтобы не откладывать в долгий ящик, приступил к осуществлению своей личной мести, открыл лично охоту на немцев. Умом понимал, что ставит под угрозу собственную жизнь, общее дело, но остановить себя уже не мог. Не могла душа терпеть, ум и сердце понимать, когда фашисты хозяйничают на его земле. Такого быть не должно, такого стерпеть Пётр Пантелеевич Сидоркин не мог.
– Смотрю, маешься, начальник, – Прибытков по одному ему ведомым признакам определил истинное состояние старосты деревни. – Может, и я сгожусь? Старый конь борозды не испортит, как думаешь?
– С чего ты взял, что я маюсь, Кирилла Данилович? Может, это для меня нормальное настроение?
– Э-э-э, ты меня за дурака не держи. Я – волк битый, так что меня не обманешь, на мякине не проведёшь.
– Ну – у, раз ты такой наблюдательный, – староста обнял подчинённого, доверительно зашептал на ухо. – Уж больно мне нравится винтовка-трёхлинейка, наша, родная. Не знаешь, где купить можно? Никто не продаёт?
– От немецкой чего нос воротишь? Чем плоха? Во-о – он, бери – не хочу, – полицай провел рукой в сторону немецких солдат, что строились у комендатуры.
– Не-е-ет, – вроде как поддержал игривое настроение Сидоркин.
– С немецкой только под носом стрелять можно, а наша… – мечтательно улыбнулся, прищурив глаза. – Помню, в Осоавиахиме первые места брал, на соревнованиях все призы – мои! Она же, родная трёхлинеечка, на два километра легко цель достаёт, а ты говоришь…
– Так и сказал бы, а то всё вокруг да около, – обиделся Кирилла Данилович. – Ты… это… Пётр Пантелеевич, коли хочешь взять меня в свою компанию, в долю, так и скажи прямо, не юли.
– Ну, так как? Не видал, где продают трёхлинейки? – уклонился от прямого ответа староста.
– Чего ж не знать. Знаю. Трофейное оружие гансы сложили в подсобку, где раньше техничка тряпки-вёдра берегла.
– Так она замкнута, подсобка та. Видал, какой замок на ней висит? Во! – Сидоркин руками показал, какого размера замок. – С детскую головёшку, а ты говоришь…
– Говоришь, в Осовиахиме? – теперь уже Прибытков мечтательно улыбнулся, снисходительно похлопал начальника по плечу. – Помню, в одном губернском городе банк брали. Это ещё при Керенском было. И я молодой, фартовый. Вот где замки были так замки! Не этим чета: всем замкам замки. Да ещё и охрана в придачу. И что? – мужчина смачно сплюнул, разогретый воспоминаниями. – Я же медвежатник! Ты знаешь моё погоняло?
– полицай повернул к себе собеседника, поймал его взгляд. – Сейф! Понял, дурья башка? Се-е-еф! Меня в Одессе знали, в Польшу тамошние фраера на помощь призывали при царе-батюшке, в ножки кланялись, когда в панских банках установили для золотишка ящики с замками системы «Брама». Я уж не говорю о замках Шлаге. Кнопочный запирающий механизм. Дерьмо, а не замки. Я бы не стал такие ставить. А ты говоришь: Осоавиахим! Тьфу, и говорить нет о чём, прости, Господи!
Спустя четыре дня после этого разговора, Прибытков встретил старосту рано утром ещё у дома, стоял у калитки с загадочным видом, курил, неспешно пуская дым из ноздрей. Плутоватая улыбка блуждала по небритому лицу, обнажая то и дело жёлтые зубы.
– Гитлер капут? – вместо приветствия поздоровался Сидоркин.
– Найн, – в тон ему ответил подчинённый и ещё шире улыбнулся.
– Нет, пока жив, сволочь. Но уж с сегодняшнего дня пусть дрожит: капут ему обеспечен!
– Что так? – поинтересовался староста. – Неужто, Кирилла Данилович, касторки ему в кашу насыпал?
– Ага, касторки, вот держи микстуру, – сунув руку в карман, полицай вынул целую горсть винтовочных патронов калибра 7,62 мм. – Не было во что набрать, пришлось в карманы складывать. Извини, в темноте, может, не те взял?
– А винтовка? Их же, патрончики эти, не из рогатки выпускать надо, – Пётр Пантелеевич ошалело крутил головой вокруг, не веря своим глазам. – Неужели? Ай да Кирюша! – восхищённо воскликнул, прижался на мгновение к подчинённому.
– Ну – ну, будет тебе, Пётр Пантелеевич, – польщённый Прибытков выбросил папиросу, тут же принялся крутить другую. – Рано, рано радоваться. Вот когда Гитлер капут, вот тогда и возрадуемся, дорогой дружок. А пока держи ещё одну штуковину, – с этими словами мужчина достал из – за пазухи свёрток, завёрнутый в тряпку.
– Что это? – Сидоркин не мог на ощупь определить, а развернуть побоялся: рядом проходили четверо немецких солдат.
– Глаза к винтовке, – ответил полицай.
– Прицел, что ли?
– Не знаю, как называется. Может и прицел. Я такие штуки видел на винтовках в кино перед войной. Уж больно ловко стреляли солдатики с такими штуковинами, прямо в серёдку. Смотрю, а эта вещица лежит себе в сторонке на подоконнике. Меня дожидается. Ну, я и взял. А что добру пропадать? Её же, родимую, сделали для того, чтобы немца высматривать, а она ржавеет. Непорядок, начальник. А сама винтовка у тебя в сарае под стрехой спряталась, дожидается, вот так вот, господин староста.
Ознакомительная версия.
