готовился увидеть одно, а увидел другое. Но как бы там ни было, сколько ни вывалится на них душманов, бой надо было принимать. Боганцов погладил ствол «калашникова» – не подведи только… Пожалуйста!
А караван все выползал и выползал из ущелья, конца-края не было верблюжьему грузовому потоку, аккуратно, не издавая даже ватного, почти неразличимого шарканья, ступавшему по каменистой дороге. Боганцов озадаченно отер панамой лицо, качнул головой неверяще и отложил панаму в сторону – сейчас будет жарко, панамой не обойтись.
Первого верблюда за длинный ременный повод вел погонщик, второй верблюд, выносливый, как бронетранспортер, даже не был виден за двумя большими тюками, прикрученными к его спине, между горбами третьего сидел важный господин в пятнистой форме, в тюрбане, украшавшем крупную большеносую голову, дальше шли верблюды с ящиками, тюками, коробами, железными чемоданами, – в общем, волокли обычный военный груз, на первый взгляд, ничего интересного.
Неплохо было бы пятнистого взять в плен и доставить в батальон, но вряд ли душки отдадут носатого – ни живым, ни мертвым, – никаким не отдадут, словом. Если только пепел, когда его спалит какая-нибудь нечистая сила, позволят взять…
Рядом с верблюдом, на котором сидел пятнистый господин, шел здоровенный, наряженный в ватный стеганый халат душман, – судя по головному убору в виде папской шапочки – пуштун, с американской винтовкой М-16, болтающейся на его огромной груди.
На ходу пуштун оборачивался и делал повелительные жесты подопечным – подгонял их: скорее, скорее! Куда-то караван спешил, опаздывал, и пуштун стремился наверстать потерянное. Был он, как показалось Боганцову, начальником не меньшим, чем пятнистый пассажир.
Сержант глянул в конец каравана – ну, когда же выберется из ущелья последний «корабль пустыни»? Но последний дредноут еще даже не был виден – лишь ощущался, шлепал своими растоптанными конечностями по камням ущелья, скрытый пространством, запыленными стенками и углами скал. Чутур покосился на сержанта с немым вопросом: «Не пора ли?»
В ответ Боганцов отрицательно покачал головой. Немая речь его была красноречива: «Нужно увидеть хвост каравана и завалить последних верблюдов, чтобы лишить душков возможности уйти назад, в ущелье и скрыться там…» Это ефрейтор знал и без Боганцова.
Когда из ущелья наконец выплыл самый последний верблюд, таща между горбами два железных, перевязанных прочной веревкой короба, Боганцов, сжимая зубы, негромко скомандовал:
– Огонь!
Чутур первой же очередью сбил с ног трех, замыкающих караван верблюдов и вместе с ними – двух погонщиков, шагавших сбоку, надежно запечатал отход в ущелье, – жалко, конечно, было губастых дредноутов, имевших тысячелетнюю родословную, но иного пути не было, и вообще на всякой войне жалости отводится очень мало места, война и жалость несовместимы…
В первое же мгновение стрельба оглушила людей – обе стороны, так бывает всегда, и будет, наверное, всегда. Охрана каравана была подготовлена – в мгновение ока камни, за которыми сидела группа Боганцова, начали с грохотом дробить душманские очереди, только струйки едкой каменной пыли вспухали над головами бойцов и растворялись в воздухе. Душманов было в три раза больше, чем людей у Боганцова, – и это, не учитывая тех правоверных, которые после первой очереди Чутура легли на землю с распахнутыми черными ртами и закрученными к небу бородами.
Здоровяк с американской винтовкой, которого Боганцов не выпускал из вида, – как и пятнистого седока, – стремительно сдернул с шеи винтовку и ткнул ею в «пассажира», но сержант опередил его… Он понял, что пятнистого – скорее всего, иностранца, нельзя было сдавать «шурави» ни под каким предлогом, лучше уничтожить его, чем сдать, вот здоровяк пуштун решил вначале выполнить этот приказ, а потом уж все остальные…
Прикончить пассажира он не успел – Боганцов достал его из своего «калашникова» раньше, здоровяк попытался распахнуть рот с плотно стиснутыми зубами, но не смог, винтовку не выпустил и, заваливаясь на спину, нажал на спусковой крючок М-16. Выстрела не последовало – то ли патрон бракованный попался, то ли заело что-то в механизме автоматической винтовки, то ли у пятнистого имелся свой бог, который охранял его особенно тщательно…
Уходя на тот свет, здоровяк успел еще несколько раз нажать на спуск винтовки и опять не последовало ни одного выстрела… Душман клацнул зубами и, подмяв под себя винтовку, распластался на влажных, покрытых росой и кровью, – всем вместе, вперемежку, – камнях, выдавил из горла громкое рычание и замер.
«Пассажир» быстро сообразил, что надо делать – поспешил соскользнуть с верблюда вниз, спикировал удачно и громоздким мешком распластался на земле.
– Пятнистого берем живым, – передал Боганцов по цепочке, добавил: – Если, конечно, сами будем живы. – В следующий миг вскинулся, крикнул Чутуру: – Игорь, в хвосте каравана – пулемет!
Гибкий, плоский, как доска, человек в серой рубахе и головном уборе, похожем на лепешку, плотно натянутую на голову, проворно вскарабкался на верблюда и выдернул из вьючного мешка ручной пулемет. Чутур тоже не медлил – стремительно развернулся со своей машинкой и с ходу, еще в движении, полоснул по душману-доске. Попал точно – душман, как фанерная фигура, пролетел по воздуху несколько метров, закричал запоздало и шлепнулся на камни – только красные брызги посыпались в разные стороны.
Время в бою обладает способностью сжиматься до предела – порою многократно, это Боганцов отмечал не раз, на зубах начинает скрипеть пороховая копоть, дыхание делается сиплым, – но какой бы ни была нагрузка, как бы ни слезились глаза от напряжения, под контролем надо было держать все минуты боя без исключения, и всех ребят, находящихся с ним, – не упускать ни одной мелочи, даже ничтожной, иначе пуля прилетит откуда-нибудь со спины или сверху, с ближайшего горба, с хребта, с каменного столба, с «жандарма», как в группе называли отдельно стоящие скальные столбы – словом, откуда угодно… Бой – это бой. А вот то, что время сжимается, как шагреневая кожа, и чем труднее бой, тем больше оно сжимается, – это, похоже, стало неким законом для людей, которые часто бывали с Боганцовым в боях. У других, вполне возможно, все происходит иначе, – у каждого по-своему, – а у старшего сержанта это бывало именно так…
Пятнистый тем временем зашевелился – решил выползти из-под верблюда и скрыться за гладким замшелым валуном, Боганцов засек это и дал короткую очередь из «калашникова», отсекая супостата от укрытия, и тот поспешно поскребся обратно, на свое место.
Сбоку раздался вскрик. Шевцов, молодой парень, из последнего пополнения, – увлекся, высунулся из-за каменного прикрытия и угодил под пулю. Пуля, к несчастью, оказалась точной и злой, – попала Шевцову в голову. Сержант дернулся, словно пуля попала в него самого, обожгла тело, горло стянула невидимая
