петля… Вот и не обошлось без «двухсотого», ранение в голову – штука такая, что Шевцов может и не выжить…
По ту сторону каравана, за каменной грядкой укрылись сразу трое душманов, один из них, как понял Боганцов, и срезал Шевцова.
– Ах вы, скоты! – хрипло пробормотал Боганцов, прицелился, нажал на спусковой крючок автомата и выругался: в рожке-то – ни одного патрона. Лопухнулся он…
В Афганистане бойцы научились сами спаривать рожки, – располагали их валетом и перетягивали изоляционной лентой. Было это очень просто и удобно. Особенно в бою, когда счет шел на мгновения и надо было быстро сменить опустевший рожок. Боганцов поспешно отщелкнул рожок, из «лифчика» достал второй, ткнул, не глядя, дернул на себя затвор, но стрелять было поздно – душманы «переселились» за следующую гряду камней – то ли сгруппироваться решили, то ли уйти.
Пятнистый решил вновь уползти за приметный гладкий валун, и Боганцов, выкрикнув предупреждающе: «Не шали, прохор!» – дал короткую очередь из свежего рожка. Пятнистый покладисто вернулся на старое место – возражений более серьезных, чем у «калашникова», он не нашел. Не было их у него…
Наши ребята часто звали душманов «прохорами», – особенно тех, кто был неповоротлив и тяжел на подъем, – как и «рубахами» – за длинные, ниже колен, серые рубахи, «духами» – это было очень распространенное словечко, «тюрбанами» – за головные уборы, не похожие на европейские, «чалмами», «чертями» и так далее, – кто как, в общем.
– То-то же! – запоздало и зло выкрикнул Боганцов.
«Прохоры» – тройка, на чьей совести был Шевцов, успела установить легкий миномет и теперь выпустила по группе «шурави» первый заряд. Он хлопнул о камни со слабым придавленным звуком. За спиной Боганцова, в камнях, где лежали его ребята, раздался еще один сдавленный, рассеченный болью на несколько ломтей вскрик. Сержант дернулся – будто бы в него самого всадилась проклятая мина. В кого угодил осколок – кусок самодельной дюралевой оболочки?
– Пукалюка зацепило, – услышал он.
Пукалюк – рыжий, высокий, прирожденный баскетболист, тоже был из новых, из последнего пополнения, в стычках еще не обтерся, вот и попал под заряд. Но позицию не бросил – значит, держится, терпит. Около него уже ползает с бинтом рядовой Соболевский, исполняющий в группе обязанности «таблетки» – санинструктора – перевязывает.
Почти над самым ухом сержанта загрохотал пулемет – Чутур сместился ближе к нему и бил сейчас по дальним камням, в которых засели душманы с минометом. Если им позволить вольно размахивать руками и швырять свои консервные банки с небрежно приклепанными хвостами, то они скоро не только миномет, а и безоткатное орудие извлекут из складок какого-нибудь толстого верблюжьего брюха и начнут шарашить по группе Боганцова в упор. А эта песня в данном бою совсем не нужна.
Сержант прикинул: если по этой тройке пустить гранату из подствольника, достанет она деятелей в неглаженых рубахах или нет?
Шансов достать было немного – пять из ста, а вот если произвести комбинацию и ударить по ломаной траектории, то очень даже может быть… Во всех случаях жизни душкам будет щекотно. Боганцов не выдержал, усмехнулся, переместил ствол вправо, на пыльный рыжий «жандарм», окруженный рослой сухой травой, и послал гранату в него.
Взорвалась граната с оглушительным треском в полуметре от макушки «жандарма», и рой осколков снопом сыпанул на душманов, прижавшихся к земле около миномета – огонь Чутура не давал им возможности подняться даже на четвереньки.
Миномет взмыл в воздух, круглая черная плита отлетела в сторону, и два стрелка в своих лепешках-бурбахайках, нахлобученных на головы, ткнулись физиономиями в землю. Живы они были или нет – с ходу не понять.
Плохо было, что прицельной стрельбе мешали верблюды – лезли они под пули, хотя к грохоту относились спокойно, от взрывов не шарахались, – ко всему были привычны, не один и не два раза, видать, испытали это на себе, прогнать их было невозможно; иногда верблюды начинали реветь, и рев их был громче пароходного, небо начинало трепетать, а кое-где вообще рвалось на клочья…
Казалось, что бой идет уже не менее получаса, но, когда Боганцов глянул на запястье, к которому циферблат был словно бы припечатан, оказалось – всего четыре минуты. Даже стремительное горное солнце не успело подняться и осветить ущелье Шолхан, – ущелье продолжало пребывать в розовом мраке, из которого выползали плотные хвосты тумана. Было в этом что-то чужое, враждебное человеку.
Мины больше не накрывали камни, в которых находилась группа Боганцова. Хоть с этим-то было все в порядке.
Стрельба стала редеть – похоже, часть душманов оттянулась в ущелье, затаилась там, пятнистый той порой ожил вновь, зашевелился, начал суетливо ощупывать приклад американской винтовки, придавленной телом здоровяка-пуштуна, Боганцов вновь обрезал его потуги короткой очередью.
Предупреждения было достаточно – пятнистый затих. Собственная судьба была понятна ему окончательно: придется давать показания в штабе у «шурави». Сержант крикнул Чутуру:
– Тезка, прикрой!
Тот ответил жестом: все понятно, мол. Сержант стремительно перелетел через камень, за которым находился, скатился в небольшой влажный ложок, затем, не прерывая движения, перемахнул в следующий ложок. Когда находился метрах в десяти от пятнистого, неожиданно ощутил: он находится на мушке.
Где, из какого угла на него смотрит чужой ствол? Из-за какого конкретно камня? Боганцов подхватил автомат, перевернулся через спину и очутился за небольшим, хорошо прикрывшим его гребнем. Вовремя он совершил гимнастический кульбит.
А Чутур вообще толково развел эту ситуацию – успел засечь стрелка, позарившегося на сержанта, и когда душман решил сменить позицию, чтобы с нового места достать русского, накрыл его очередью. Действия всех, кто находился на этой площадке, были очень расчетливыми, образовавшаяся прореха пустой не осталась, и когда Боганцов метнулся к следующему гребню, более высокому, более надежному, опять попал на мушку.
Пуля мимо не прошла, царапнула его по плечу, опалила таким огнем, что у сержанта из глаз посыпались искры, несколько пуль всадились в автомат и выбили его из рук. Боганцов хлопнулся на землю, замер, но в следующее мгновение мозг вспорола раскаленная мысль: он же находится на открытом пространстве, под пулями!
Надо как можно скорее нырнуть куда-нибудь, притиснуться к камням, иначе его превратят в обычное решето… Боганцов не шевелился. Приоткрыл один глаз. Удобное укрытие находилось в пяти метрах от него – несколько корявых камней, сцепившихся в полукруг; что еще зацепил он взглядом – в стороне валялся его «калашников» с погнутым откидным прикладом и вдавлинами, оставленными на защитном кожухе, с рванью в металле… Были еще поломки. Наверное, автомату пришел «кердык», – вряд ли с такими ранениями, нахлебавшись пыли, каменного крошева, он сможет работать.
У душманов
