С неба послышался свист. Противный, всепроникающий, он буквально рвал барабанные перепонки, заставляя тело вжаться, врасти в деревянный пол школы. Кто-то громко взвизгнул и кинулся к распахнутому окну.
— Лежать, — заорал Виктор, не узнавая собственный голос, — лежать!
Рвануло совсем рядом, вновь ударив по ушами и, с диким грохотом, в комнату ввалилась оконная рама. Здание вздрогнуло, по стенам словно простучали горохом, и сознание с запозданием опознало визг разлетающихся осколков. Потом грохнуло еще и еще, но эти взрывы были уже дальше. Наступила тишина, лишь с неба доносился раздражающий гул чужих моторов. Он гудел, зудел в недосягаемой ночной темени, смертельно страшным комаром и это противное "у-у-у" отбивало всякое желание спать. Зенитки молчали, а значит прогнать этого "комара" не мог никто.
Бомбежка оказалась практически безрезультатной, никого не убило и не ранило, но утром весь полк имел измятый вид, и моментально, под шуточки и усмешки персонала штурмового полка, принялся переезжать в лесок у аэродрома. В землю вонзились лопаты, топоры, все что можно было собрать, но к концу дня полк оказался зарытым в землю. Землянок нарыли много как никогда: в лесу для рядового состава полка вырыли четыре большие, каждая человек на тридцать, для летного состава поменьше – поэскадрильные. Вырыли также здоровенную землянку для штаба и накопали щелей на случай бомбежки. Штурмовики над всеми этими предосторожностями лишь посмеивались, но они видимо к таким бомбежкам уже привыкли, а разубеждать Шубина было бесполезно…
— Леха, сзади пара. Уходи…. Прикрой, атакую… Под облаками, слева, слева смотри. Врежь ему, с-суке. Леха, прыгай, прыгай… — эфир был забит криком. Где-то неподалеку, кипел воздушный бой, но небо вокруг было чистым. Виктор вновь и вновь обшаривал горизонт, но кроме его звена никого вокруг не было.
Внизу неторопливо проплывала земля. Спичечные коробки домиков, серая лента дороги, зеленые поля и темно-зеленые складки балок, все это казалось макетом какой-то рельефной карты. Слева горизонт был затянут дымкой – там темнели городские кварталы, рядом серебрилась река. Ростов надвигался, разрастаясь в размерах и, наконец, появился объект поисков – впереди, прямо над городом, проявилась россыпь точек. Они кружились в небе, постепенно увеличиваясь в размерах и было ясно, что бой идет именно там.
— Набираем высоту, — Виктор легонько потянул ручку на себя, уходя вверх. Ввязываться в воздушный бой вслепую, без преимуществ, не хотелось. — Зебра, Зебра, — принялся вызывать он дивизионную станцию наведения, но та молчала. Никакого конкретного приказа ему не давали, только лететь к Ростову, значит, придется действовать по своему усмотрению. Ведомые истребители висели рядом: Рябченко, словно привязанный, справа, чуть дальше виднелись самолеты Ларина и Никифорова. Сегодня новому старшему летчику его звена предстояло боевое крещение, обычное дежурство на аэродроме вылилось во внезапный вылет.
К Ростову подходили на высоте пяти километров. Бой кипел внизу, чуть в стороне, самолеты мелькали на фоне громадной махины города и Виктор принялся высматривать цель. Превосходство по высоте облегчало выбор цели для атаки, давало неуязвимость. Это преимущество нужно было срочно использовать.
Неожиданно, в стороне от боя, небо запестрело разрывами зенитных снарядов. Сквозь черные и рыжие облачка разрывов проплывала девятка бомбардировщиков. В глаза сразу бросились характерные округлые крылья с белыми крестами, сверкающие на солнце стеклянные кабины.
— Внизу "хейнкели", атакую ведущего. Двадцатый, бей левого замыкающего.
Время сжалось, строй бомбардировщиков принялся наплывать удивительно неспешно, словно при замедленном воспроизведении кинофильма. От темных, камуфлированных туш вражеских самолетов, вверх потянулись малиновые пунктиры крупнокалиберных пуль. Их было много, но они мелькали где-то внизу, под капотом, бессильные дотянуться до советских истребителей. Четверка "Яков" пикировала практически отвесно.
Белесые трассы устремились к земле, потом из-под капота вынырнул бомбардировщик, и тотчас его левое крыло у мотора запестрело вспышками попаданий. Секунда и "хейнкель" оказался уже над головой, а Виктора размазала по сиденью перегрузка. Разогнанные на пикировании "Яки" вновь устремились вверх, заходя для новой атаки. За ведущим бомбардировщиком разрастался роскошный дымный шлейф, у него упала скорость и теперь соседние самолеты выползали вперед, ломая, некогда красивый, строй. Атакованный парой Ларина парил простреленным радиатором, но держался на своем месте. Дымных шапок от разрывов крупнокалиберных снарядов стало меньше, зато рыжие лоскуты от тридцатисемимиллиметровых щедро испятнали небо. Новая атака оказалась более успешной – дымный "хейнкель" наконец загорелся и свалился на крыло. Бомбардировщики сбросили бомбы и принялись разворачиваться.
— Драпают, гады, — Виктор торжествовал, — сейчас добавим! Бьем замыкающего. Двадцатый, добивай своего.
На развороте, атакованный Лариным бомбардировщик оказался в конце строя, за ним, отстав метров на сто пятьдесят, тянул еще один. Видимо замешкался с разворотом и теперь форсировал моторы пытаясь нагнать группу, остальные бомбардировщики не могли прикрыть его огнем стрелков. Трасса Виктора попала прямо в кабину. Он отчетливо видел, как брызнуло стекло, и как в переплете фонаря образовалась здоровенная дыра. После атаки, впереди и выше оказался строй "хейнкелей" и их нижние стрелки моментально огрызнулись из пулеметов. Вокруг Виктора заметалось столько огненных трасс, что он рефлекторно отдал ручку от себя, проскакивая еще ниже, успев увидеть, что атакованный ими бомбардировщик снижался с сильным левым креном. Неподалеку от оставшихся "хейнкелей" рассыпаясь на куски падал "Як".
— Прыгай, — закричал Виктор. — Прыгай, — глаза тем временем испуганно осматривали небо, но "мессеров" было. Не могли же стрелки разломить истребитель пополам? Наконец, от кувыркающегося "Яка", отделился темный комочек, и забелел купол, у Виктора отлегло от сердца, его летчик был жив и через несколько минут должен был приземлиться прямо на улицы Ростова. "Як" Рябченко висел на своем месте, чуть дальше виднелся двадцать восьмой номер младшего лейтенанта Никифорова. Выходит, сбили Ларина.
Он вновь занял позицию над удирающими бомбардировщиками, готовясь атаковать, но тут вверху обнаружилась пара "мессеров", и стало не до "хейнкелей". "Мессера", растянувшись, пикировали прямо на Виктора, и уклониться стоило больших трудов. Сразу же завертелась воздушная карусель, наполненная ревом моторов и умопомрачительными перегрузками.
Однако все закончилось так же быстро, как и началось, "мессера" вдруг ушли пикированием вниз, удирая из боя. Вверху Виктор увидел подлетающую четверку "Яков". Вновь прибывшая группа снизилась до высоты саблинского звена, и их ведущий некоторое время летел совсем рядом с истребителем Виктора. Летчик некоторое время разглядывал его разрисованный фюзеляж, потом поднял вверх указательный палец и четверка, с набором высоты, отвалила. Небо, в котором только что сражались десятки самолетов и рвались тысячи снарядов, неожиданно оказалось пустым. Покружил над городом, безуспешно пытаясь вызвать "Зебру". Потом, глянув на бензиномер, Виктор увел оставшиеся "Яки" домой.
Ларин приехал на другой день. Он сильно хромал, левый глаз заплыл, вся левая сторона лица представляла собой сплошной кровоподтек, но настроение у него было веселое.
— Стрелки срезали, — радостно сказал он, вернувшись из штаба. — Вот же, с-суки. Я только по бомберу отстрелялся, только ручку на себя взял, как бац и самолет кувыркается. Лицом о прицел приложило, ничего не пойму, а вокруг, то небо, то земля мелькают. Видать баллоны рванули. Как выпрыгнул, и почему меня винтом не зарубило – не знаю. Приземлился на крышу дома, а оттуда меня ветром смахнуло на землю, хромаю вот теперь. Как теперь Марине своей показаться? — Он улыбнулся.
— За Марину не переживай, — захихикал Соломин, — найдется кому ее утешить.
— Да и ладно, — улыбка Ларина неожиданно погасла, — обидно. Готовился. Ждал. И на тебе, в первом же боевом вылете сразу срезали. Теперь жди, пока самолет дадут.
— Это ничего, — попытался успокоить его Виктор, — у меня такое тоже поначалу было. Только на фронт попал – и сразу же аппендикс воспалился. Все летают, а я в лазарете лежу. Потом едва-едва оклемался, несколько вылетов сделал и на тебе – воспаление легких. Так что бывает. Потом наверстаешь.
— Так то в лазарете, — грустно сказал Ларин. — А тут на ноги подняться не успел, а уже руки крутят. За немца приняли.
— Свои всегда больнее бьют, — согласился Виктор, — меня как-то раз сбили, выпрыгнул за линией фронта. Немцы два дня гоняли, а только и сумели ладонь пулей оцарапать, да шлемофон прострелить. А наши? Едва в траншею втащили, как тут же зубы вышибли, а потом отделали как Бог черепаху. В полк еле приполз.
