— Свои всегда больнее бьют, — согласился Виктор, — меня как-то раз сбили, выпрыгнул за линией фронта. Немцы два дня гоняли, а только и сумели ладонь пулей оцарапать, да шлемофон прострелить. А наши? Едва в траншею втащили, как тут же зубы вышибли, а потом отделали как Бог черепаху. В полк еле приполз.
— Помню, — засмеялся Соломин, — помню. Весь черный от синяков был, зато в сапогах трофейных и с фляжкой этой своей…
— Там, кстати, случай был, — снова развеселился Ларин. — Меня же в больницу сперва, а потом на аэродром отвезли, на Ростсельмаш. Там и ночевал. Так вот, ночью приспичило сходить по надобности. Пошел, а там, прямо у аэродрома, заборчик заводской, кирпичный. Ну, думаю, чего я под ноги буду, как деревня немытая. А вдруг, не дай Бог, вступит кто, потом за всю жизнь не отмолишь. Дай-ка я, как человек культурный, у заборчика присяду, — летчики при этих словах засмеялись, — заодно и прогуляюсь немного, воздухом подышу, утрясу все. Так вот, добрался я до стены, — продолжил Ларин, — только собирался к процессу приступать, как слышу, немецкие моторы воют. А вокруг темень была, лишь заборчик этот выделялся. Сразу зенитки захлопали, все в небо в прожекторах, ну прямо иллюминация в мою честь. Тут немец САБы сбросил, светло стало как днем. Гляжу я, а вдоль заборчика, который я освятить хотел, бомбы лежат. Сотни бомб. Немец уже фугаски кидать начал, причем падают неподалеку, а я стою и смотрю, даже забыл, зачем шел. Думаю, если рванет, то беги, не беги – ничего не поможет. Как обратно шел, даже не помню.
— Штаны хоть успел скинуть, — с самым серьезным выражением лица спросил Соломин, — или прямо в них навалял?
Эта фраза утонула в оглушительном смехе, вместе со всеми смеялся и рассказчик.
— Так что не пер-реживай, — добавил Егоров, — подлечишься день-два, отдохнешь и получишь новый самолет. Кстати, поздр-равляю со сбитым. По итогам боя одного "хейнкеля" зачли Саблину и одного вам, на тр-роих. Как гр-рупповую победу.
Ларин кивнул и прищурился, что-то обдумывая. Про бой он больше ничего не спрашивал…
…Поплавок лениво клюнул и затем вдруг резво ушел под воду. Есть! Виктор подсек и удилище, сгибаясь дугой, приятно отяжелело, он почувствовал, как бьется, сопротивляется рыба. Через пару секунд она уже скакала по траве – красивый серебристый сазан, грамм на семьсот. Он сунул добычу в сделанный из мешка садок, наживил червя и вновь закинул удочку. Рыбалка выходила удачная.
Вообще идея со всей этой рыбной ловлей принадлежала Синицыну. Ну не то чтобы идея, но это он рекомендовал Виктору попробовать заняться рыбалкой, выписав это средство наряду с какими-то порошками. И за месяц такое лечение вроде как подействовало, по крайней мере, былые неконтролируемые вспышки злости сошли на нет и Саблин стал гораздо более спокойным. К врачу Виктор обратился после случая с застреленным немецким летчиком. Немца было не жалко, но ситуация могла повториться и жертвой мог оказаться уже не немец, а совсем даже свой. По этой же причине Виктор убрал нож куда подальше, беря его только на боевые задания, а по аэродрому разгуливал исключительно с разряженным пистолетом. Зарядить его недолго, но за это время можно было успеть подумать и успокоиться. Нервная система вроде улучшилась, а рыбалка из лечебного средства превратилась в любимейшее занятие, благо рыбы в соседней речке водилось немало. Так почему же не воспользоваться передышкой в полетах? Правда молчание Синицына о его проблемах стоило Виктору трофейного пистолета. Такие выверты психики могли привести к списанию с летной работы, а то и уголовному делу. Так что такой обмен Саблин посчитал выгодным.
Бензина не было второй день, часть занятий отменили и полк отдыхал. Вчера провели полковой чемпионат по футболу, в котором, с разгромным счетом, победила вторая эскадрилья. Сегодня, ближе к вечеру, планировался такой же турнир, но уже по волейболу. Впрочем, любители играли уже сейчас – изредка ветер доносил стук мяча с площадки и возгласы игроков. Их забивали крики и визг купальщиков с расположенного метров на триста ниже по течению пляжа. В принципе, пойманного улова уже давно хватало на две ухи, но Виктор не хотел прерывать процесс. Клевало очень уж хорошо.
За спиной послышался шорох, звук шагов, металлическое позвякивание. По тропинке, держа в руках здоровущий закопченный котелок и не менее закопченный чайник, спускалась Майя.
— Вот ты где, — заулыбалась она, — еле нашла. Ну и жара. Я мокрая как мышь. Пока донесла, думала в обморок грохнусь.
— А Лешка с Ольгой где? — спросил Виктор. Замаячила перспектива продлить рыбалку. Начинать варку ухи без главных вдохновителей и организаторов не следовало.
— В город побежал твой Лешка. И Ольку с собой забрал, — Майя уселась рядом, толкнув его в бок. От нее пахло вином и потом.
— Так это они только через час будут! — обрадовался Виктор. — Я еще рыбки наловлю!
— Он сказал, чтобы начинали, — обломала его Майя, — не ждали их. Я соли прихватила и лавровый лист. Остальное они принесут.
Виктор со вздохом принялся сматывать удочку – предстояло собственно самое важное и ответственное занятие на сегодня – варка ухи. Эту идею, стоило ему увидеть вчерашний викторов улов, придумал и озвучил Лешка Соломин. Поскольку Лешка со своей Ольгой не расставался, то Виктору, чтобы не сидеть совсем одиноким дураком, пришлось звать Майю.
— Рыбу чистить умеешь? — спросил он, — я пока воды наберу. Тут ниже родник есть.
— Потом рыбу, — отрезала девушка, — ты как хочешь, а я пойду купаться. — В глазах у нее плескалась ядовито-гремучая смесь, и Виктор решил, что она снова что-то задумала. — Время еще есть! — она сказала эту фразу с необычной интонацией, но он, сматывая удочку, не обратил на это внимания.
Когда он пришел с водой, Майя уже разделась и стояла по колено в реке. Она была в костюме Евы: сияла не видевшая загара белая попа, спину перечеркнула белая полоса от бюстгальтера. Услышав его возвращение, девушка обернулась и, улыбнувшись, приглашающе махнула рукой. Его взгляд прилип к слишком крупным для ее роста грудям, к темному треугольнику волос на лобке. Он только теперь понял, что означала ее фраза про время. Понял, что стоит ему сейчас шагнуть в эту зеленоватую, прохладную воду, и верным мужем ему уже не бывать. Впрочем, думал он об этом недолго, максимум секунду, пока снимал гимнастерку. Еще через десять секунд он уже рассекал телом воду, стремительно догоняя весело визжащую девушку…
…"Як" отчаянно маневрировал, с оконечностей его крыльев срывались белесые жгуты воздуха, он крутился, стараясь хоть перегрузкой, хоть хитростью сбросить с хвоста противника. Но все было тщетно, Виктор прочно висел сзади, то и дело загоняя свою жертву в кольца прицела. Наконец ему это наскучило, да и шансов у оппонента не было.
— Бой окончен. Двадцать девятый, на посадку.
Когда Саблин выбрался из кабины, Остряков, его противник по воздушному бою, уже стоял возле самолета Виктора. Выглядел он печально, весь мокрый, вымученный.
— Разрешите получить замечания.
— Прогресс есть, Коля, но все равно хреновато, — Виктор устал куда как поменьше, но на гимнастерке тоже проступили мокрые пятна. — Ты зачем, все время в вираж лезешь? Инициативу отдаешь. К тому же я не немец, я в вираж тоже могу. Да и немцы им не брезгуют, сколько раз со мной крутились. В общем, не делай из него культа, — он засмеялся, — давай, тащи модельки, сейчас этот бой на земле разберем.
Остряков убежал, а Виктор задумчиво пошел по стоянке. Солнце припекало, сильно пахло примятой травой и почему-то морем. Хотелось на речку, искупаться, просто полежать загорая, но впереди было еще два учебных боя, четыре часа занятий с курсантами, а после куча бюрократической писанины и изучение краткого курса ВКП(б). Он грустно вздохнул, поняв, что на вечерние танцы скорее всего уже не попадет. А жаль! Времени на отдых не хватало катастрофически. Вдобавок, несколько дней назад, Виктора весьма настойчиво принялся обрабатывать замполит, агитируя вступить в партию. Раньше Саблин таких предложений благополучно избегал, однако сейчас, поразмыслив, написал заявление. Похоже, что в прошлое он попал уже безвозвратно, а будучи беспартийным, рассчитывать на карьерный рост особо не стоило.
— Возду-ух!
Пронзительный вопль прервал размышления. Он увидел, как, со стороны солнца, к аэродрому пикируют две хищные серые тени. Показалось, что они пикируют прямо на стоянку, прямо на него, Виктора, и он, что было мочи, припустил в сторону. Увидев, как от вражеских самолетов отделились бомбы, рванул быстрее, но понял, что не успевает. Хлопки зениток совпали с воем падающих бомб, и Виктор рухнул на землю, стараясь вжаться в нее посильнее.
Рвануло впереди, метрах в пятидесяти, потом ближе, да так что вздрогнула степь, потом земля буквально подпрыгнула и с силой ударила, и тотчас рвануло где-то сзади. По спине и голове забарабанили мелкие камешки и мусор, здоровенный ком земли сильно ушиб руку. Его окутало пылью, запах сгоревшей взрывчатки буквально раздирал горло, в ушах стоял колокольный звон. Когда Виктор пришел в себя, на аэродроме уже была тишина, не стреляли зенитки, не звенели в небе вражеские моторы. Он убедился, что не считая ноющего предплечья, не пострадал и наконец-то поднялся на ноги. Первое, что он увидел, был торчащий хвост неразорвавшейся авиабомбы. Он был буквально в паре метров, серый, смертельно опасный. Виктора пробил холодный пот. Он бочком двинулся назад, забыв как дышать, боясь услышать щелчок взрывателя. Отойдя метров на двадцать, снова кинулся бежать, но уже обратно, к стоянкам.
